Кирилл Черевко - Серп и молот против самурайского меча

• Название: Серп и молот против самурайского меча
• Автор: Кирилл Черевко
• Издательство: Вече
• Жанр: Публицистика
• Год: 2003
• ISBN: 5-94538-328-7

Книга известного япониста К.Е.Черевко — первое комплексное исследование военно-политической истории взаимоотношений СССР и Японии с середины 1920-х до середины 1940-х гг. Многие выводы и положения сформулированы впервые в отечественной историографии. Так, автор оценивает «Меморандум Танака» как фальшивку, подготовленную милитаристскими кругами Японии. Впервые сделана попытка выявить провокационную роль просоветских группировок в МНР в возникновении пограничных конфликтов. В Тройственном пакте автор видит угрозу прежде всего для США и Великобритании, а не для СССР, подчеркивая его антизападный характер. Разграничиваются понятия «советско-японская война» и «участие СССР в войне на Тихом океане», дается оценка психологического аспекта поражения Японии в войне в связи с утратой Сахалина и Курильских островов.

---

В ответ 19 ноября Сметанин передал предложение советского правительства создать совместную комиссию по расследованию данного инцидента.

Собеседник согласился с этим при условии, что СССР возьмет на себя ответственность, если комиссия поддержит требования Японии в случае признания виновной советской стороны.

1 декабря Сметанин передал согласие на это своего правительства, полученное, быть может, потому, что за несколько дней до этого Того передал Сметанину памятную записку японского правительства со ссылками на показания спасшегося капитана «Киби-мару», который сообщал, что взрыв произошел между двумя кабинами не ниже ватерлинии, как это бывает при торпедировании корабля, а на ее уровне, как это бывает при контакте с минами. Сметанину был вручен также акт извлечения осколков из тел пассажиров, подтверждавших, что эти осколки относятся к боеприпасам советского производства, свидетельство первого инженера корабля о том, что котел «Киби-мару» в момент взрыва был в порядке, с заключением на этом основании, что предположение советской страны, будто инцидент был спровоцирован третьей державой, является абсурдным. В записке отмечалось, что после ноябрьского тайфуна были выловлены плавучие мины в районе гибели «Кибимару», у берегов Северной Кореи, Южного Сахалина и даже в Сангарском проливе, причем многие из них вследствие технических дефектов взрывались либо сами по себе, либо при контакте, в результате чего погибли еще одно японское и одно корейское суда, а также было убито и ранено значительное число японцев и корейцев или на борту своих судов, или при попытках обезвредить эти мины на берегу.

В связи с этим японское правительство требовало, независимо от прав воюющих государств на те или иные меры своей обороны, оградить Японию как нейтральное государство от ущерба навигации своих судов и своему рыболовству и ликвидировать опасные зоны.

В дальнейшем переговоры по этому вопросу затянулись из-за того, что каждая сторона настаивала на своих методах расследования этих инцидентов, определении степени ответственности и размеров компенсации ущерба.

Для постановки мин у берегов советского Дальнего Востока, в том числе в Татарском проливе (последнее в нарушение Портсмутского мирного договора между Россией И Японией, подтвержденного в советско-японской конвенции об основных принципах отношений 1925 года), советское руководство использовало в качестве предлога сведения командования военно-морского флота СССР о том, что в японских водах и портах находилось 15 немецких, 9 итальянских и один финский пароход, которые могли бы быть использованы в качестве рейдеров против советских торговых судов[387]. Это привело, вследствие несовершенства установленных советских мин, к многочисленным жертвам среди японского гражданского населения и излишнему осложнению отношений между СССР и Японией в период, когда в условиях ожесточенных боев с войсками немецко-фашистской Германии Советский Союз особенно нуждался в соблюдении Японией советско-японского пакта о нейтралитете.

На самом деле, не доверяя сообщениям органов советской внешней разведки о том, что в Токио принято решение в условиях замедления темпов германского наступления на Восточном фронте воздержаться до решающих побед Германии над СССР от нападения на него на Дальнем Востоке, по указанию И. В. Сталина, напрасно опасавшегося скорого нападения Японии, нарком ВМФ СССР Н.П. Кузнецов издал 12 июля 1941 г. приказ ввести в действие утвержденный в начале того же года оперативный план о постановке до 30 июля 1941 г. минных заграждений у берегов Советского Союза как в Балтийском, Баренцевом, Белом и Черном морях, так и в морях Тихого океана в направлении Владивостока, Владимир-Ольга, Советская Гавань и Петропавловск-Камчатский. Всего здесь было выставлено 10 893 мины, т. е. больше, чем в 1941 г. Черноморским и Северным флотами (соответственно 7846 и 1040 мин), и немногим меньше, чем Балтийским флотом СССР (12 047 мин) в акваториях, где велись активные боевые действия[388].

По всей вероятности, эти мины, или их значительная часть, могли быть более рационально использованы в войне с Германией на Западе, а не на Востоке против весьма маловероятных действий немецких, итальянских и финских рейдеров.

Эта точка зрения представляется убедительной, даже если иметь в виду, что установленные у дальневосточных берегов СССР минные заграждения в действительности имели в виду военную опасность со стороны Японии, так как ее реализация зависела от исхода сражений между войсками СССР и Германией в Европе.

Кроме того, эти действия значительно ухудшили советско-японские отношения и тем самым усугубили угрозу нападения на СССР, предоставив аргументы в пользу войны с СССР японским милитаристам. Правда, дело здесь было не в ошибке Сталина, а в общих принципах введения в действие оперативных планов.

К тому же, хотя при этом советская сторона ссылалась на нормы международного права, в частности 8-ю Гаагскую конвенцию 1907 г., данный аргумент не выглядел достаточно убедительным, ибо в ней подчеркивалось, что «конвенция воспрещает… ставить закрепленные на якорях автоматически взрывающиеся от соприкосновения мины, которые не делаются безопасными, как только они сорвутся со своих минрепов».

«Другими словами, — заключает историк военно-морского флота Г. Кибардин, — мины должны были иметь приспособление, которое топило бы мину, если обрывался минреп и она всплывала.

Так. например, японские мины типа «М-93», которыми Япония впоследствии заминировала проливы Цусима, Лаперуза и Цугару (Сангарский. — К. Ч.), имели такое приспособление»[389], в отличие от советских, и это после первых же осенних тайфунов, характерных для этих широт, серьезно повлияло на уменьшение безопасности плавания всех судов. Позднее вопрос о советских минах отодвинулся на второй план в связи с обсуждением более актуального вопроса о препятствиях, чинимых японской стороной для советского судоходства в дальневосточных морях, явившихся ответной реакцией на рассмотренные действия СССР[390].

28 июня 1941 г. представительство СССР в Японии обратилось к японским властям с просьбой оказать помощь севшему на мель у южной оконечности Сахалина советскому рыболовному судну «Снабженец Второй», который вследствие густого тумана оказался в территориальных водах Японии. Японские власти спасли 21 моряка с этого судна, переправили его команду на советское вспомогательное судно «Быстрый». Затем обе команды (всего 33 чел.) арестовали в связи с появлением без уведомления в территориальных водах Японии — за нарушение закона о сохранении военной тайны — для предания суду в г. Рутаканана (о. Сахалин).

26 июля правительство СССР предложило обменять оба судна и их команду на две японские рыболовные шхуны «Тюкити-мару» № 3 и «Эйсё-мару» и их команды в количестве 17 чел., захваченные советской стороной за нарушение советского законодательства в территориальных водах СССР.

Токио согласился с этим при условии, что будет отпущено еще 10 моряков с японских рыболовных судов, отбывавших тюремное заключение в советских тюрьмах за аналогичные преступления, с оплатой стоимости работ по спасению советских моряков.

Советская сторона приняла это предложение, и обмен задержанными судами и моряками вскоре был успешно завершен[391].

С началом войны на Тихом океане японские власти установили вокруг Японии 12 оборонительных зон, через которые, не считая судов, получивших специальное разрешение ВМС Японии, всем остальным проход был запрещен. Исключение было сделано для включенного в зоны пролива Лаперуза, по которому суда могли проходить в надводном положении от восхода до захода солнца. Это условие было предусмотрено ст. 9 п. 2 Портсмутского мирного договора между Россией и Японией 1905 г. Об этом решении были уведомлены все иностранные дипломатические представительства в Токио.

Включение в число этих зон Сангарского пролива между о. Хоккайдо и о. Хонсю 31 января 1942 г. вызвало протест с советской стороны, в котором указывалось, что, поскольку данный пролив является проходом из одного открытого моря в другое, запрет на его использование представляет собой нарушение международного права и что таким же нарушением, в том числе Портсмутского договора, является ограничение плавания иностранных судов в проливе Лаперуза. В протесте подчеркивалось, что это усугубляется тем, что пролив, в отличие от Сангарского, зимой замерзает, и таким образом путь во Владивосток из северо-западной части Тихого океана удлиняется более чем вдвое.

В ответ на это 14 марта 1942 г. в вербальной ноте японские власти уведомили советскую сторону, что, поскольку Тихий океан оказался ареной военных действий, Япония, предприняла меры по обороне своего побережья, исходя из своего естественного права. В ноте указывалось, что проход иностранных судов через Сангарский пролив и в ночное время (по специальному разрешению ВМС Японии) через пролив Лаперуза допускается, в то время как именно СССР установил на Дальнем Востоке заминированные морские зоны, опасные для судоходства, и сделал его невозможным в Татарском проливе, в результате чего на советской плавучей мине подорвался и затонул японский пароход «Киби-мару». В ноте действия Токио оправдывались также утверждением о захвате советской стороной японских судов[392].