Мария Митропольская - Цветы Белого ветра

• Название: Цветы Белого ветра
• Автор: Мария Митропольская
• Жанр: Фэнтези

Когда на землях рекоставов и летнесторонцев не осталось ни одного представителя иных рас (ну или почти не осталось), правители этих земель принялись уничтожать тех, кто умел пользоваться магией. Однако ни один человек не вспомнил тогда о равновесии светлых и темных сил. А зря!.. Теперь их трое. Три темных мага, одному из которых предстоит сразиться на стороне добра. И если бы дело заключалось только в сражении!

---

Среди синельчан еще долго не утихали разговоры о пропавшем глашатае, и большинство из них придерживалось мнения о том, что глашатай сбежал с какой-нибудь семейной горожанкой, которой эта самая семья порядком надоела. Северин же изначально придерживался иной версии, считая, что "беглеца" по-братски распили местные вампиры. Когда он поделился этой мыслью с Вестой, то она принялась защищать своих друзей с таким энтузиазмом, что едва не прозевала начало официальной части.

На помост вышел деверь градоправителя и низким, срывающимся голосом объявил торжество открытым. По большому счету, в этом и заключалась вся работа родственника. Самого градоправителя Ютора и его жену можно было лицезреть во вторых рядах, так как почти весь первый ряд занимала охрана высокопоставленной четы.

Далее следовало торжественное вручение подарка — портрета в натуральную величину градоправителя, который передали ему же, за его "мудрое правление городом". Остальными портретиками — поменьше и похуже — одаривались новоявленные почетные жители Синельска. Именно их и предстояло объявлять вихрастому наемнику.

На помост вытолкали Растрепая, заранее представленного как ученика скорбного тяжким недугом глашатая. Помимо наемника на помосте присутствовали еще двое горожан: черноволосый мужчина, в руках которого находились наградные грамоты, и все тот же тучный деверь градоправителя с портретами родственника. От Растрепая требовалось как можно громче прочитать писанину сложника, что он и делал, причем, весьма старательно. Первым (после градоправителя) кому полагалась почетная грамота и портретик был глава охраны Синельска. Грамота вручалась за "успешное устранение сообщников, проповедовавших культ нового воплощения Ринн-Хасса". Глава охраны улыбался во весь щербатый рот, мычал слова благодарности и повторял, что защищать всех и вся — его любимое дело.

— Видали идиота? — возмутилась Веста, глядя то на Северина, то на Яську. — Накормить бы этого охранника лошадиной порцией яда и посмотреть на его радостную харю!

— Господин Белозор, что же ты молчишь? — с отчаянием в голосе спросил Таль. Его тоже покоробила такая вопиющая несправедливость. Маг, рискуя жизнью, спас город от напасти, а теперь на его лаврах почивает какой-то прохвост.

— Тише! — прошептал Белозор, напустив на себя загадочный вид. — Вон, Яська в отличие от вас понимает, что им лучше не знать о моем существовании.

— Вот именно! — поддакнула его ученица и кивнула на другой конец площади, над которой, поблескивая своими гранями, завис магический кристалл.

Но Растрепай не знал всех этих тонкостей и, как и подобает верному наемнику, решил проучить обидчиков Белозора за то, что те отдали почетную грамоту недостойному человеку. И он не смог придумать ничего лучше как читать невпопад: ткачиха, которая быстрее всех ткала ковры, была объявлена почетным пекарем Синельска, охранника городской казны (с недельной щетиной на пропитом лице) он назвал лучшим сложником и ценителем всего прекрасного. А когда наступил черед читать поэтический дифирамб Эсбера, который тот посвятил градоправителю, по вредности сын мельника превзошел саму Весту и прочитал следующее:

Градоправитель наш не роп… К-хм!.. ропщет

Сложил он груди на руке…

Сложил он руки на груди,

Взирает, как его враги друг друга топчут.

В тот злополучный момент седовласый Ютор стоял именно в такой позе: скрестив на груди руки. Услыхав эти слова, он поспешил переменить позу, предварительно ущипнув жену за круглое бедро, чтобы та не гоготала. Насупившись, градоправитель принялся буравил глазами спину сложника, находящегося в непосредственной близости от помоста, в то время как развеселившаяся публика стала требовать других похабных стихов.

— Мой шедевр по-своему переиначил! — Эсбер в ужасе схватился за голову.

— Молодец, Трепа! — кричал сын поляра, утирая рукавом выступившие от смеха слезы.

— Скажи, скажи ему, чтоб прекратил паясничать! — шипел побледневший сложник метая грозные взгляды в сторону вновь расхохотавшегося Тальки.

— Так ты с ним заодно, паршивец?! — Эсбер предпринял попытку добраться до сына поляра, но бдительная Веста пресекла его действие, загородив собою путь.

— Ты не понимаешь, Вест! — сбивчиво объяснял служитель муз, надеясь, что после этих разъяснений она встанет на его сторону и поможет надавать звонких затрещин малолетним наглецам. — Я целых полгода умасливал нашего градоправителя в надежде получить звание почетного жителя. Между нами говоря, мне пришлось соблазнить его жену, дабы та посодействовала уговорам.

— Какая сволочь! — рявкнула бывшая ведьма.

— Кто? — немного растерялся Эсбер.

— А? Ютор, конечно! — она постаралась изобразить на своем лице улыбку, хотя больше всего на свете ей хотелось подбить сложнику глаз. Любой, на выбор.

— Еще какая сволочь! — согласился предмет ее неразделенной любви и тут же перешел на грозный тон: — Кстати, а кто мне посоветовал этого заморыша? Кто посоветовал представить его учеником глашатая?

— Кто? — переспросила Веста, сделав невинные глаза.

Помрачневший лицом Эсбер лишь злобно сплюнул. А что ему еще оставалось? Ко всем разом навалившимся проблемам ему только не хватало ссоры с лучшим "другом".

Больше всего сына мельника восхищало в людях то, к чему он был бесталанен и поэтому все вирши, воспевающие природу, любовь или конкретных людей зачаровывали его, казались родственными магии. До приезда в Синельск он слабо представлял кто такие сложники, как выглядят и чем занимаются. И теперь, будучи человеком простоватым, но искренним, Растрепай начал раскаиваться в том, что подвел Эсбера. И даже решил извиниться. Однако не принимающий никаких извинений сложник, пошел на вихрастого наемника с невесть откуда раздобытым топором. Впрочем, служитель муз вновь был обезврежен бдительной Вестой.

— Он разрушил мою репутацию! — взбешенный Эсбер навел указующий перст на поникшего сына мельника. Если бы у него имелись магические способности, он бы непременно оставил от бедолаги горстку пепла.

Дальновидная Веста не стала дожидаться кровавой развязки и под шумок увела беснующегося сложника в тихую улочку. Они не видели, как желеобразный деверь во всеуслышание объявил, что у Растрепая сильный жар, что торжественное вручение грамот можно считать закрытым, и что самое время приступить к увеселительной части.

К счастью экс-ведьмы в конце той тихой улочки на которой они очутились, находилась корчмы "Выпил и Выпил" и она ринулась туда с такой скоростью, как будто ее преследовала вся городская стража.

Корчма "Выпил и Выпил" была построена одновременно с капищем, то есть существовала достаточно давно и старожилы Синельска могли поведать о ней несколько интересных фактов. Например, то, что название "Выпил" являлось самым часто употребляемым словом ее бывшего владельца или то, что на двустворчатой, испещренной веселыми завитушками двери, когда-то висело мудрое изречение, гласящее: "Скучен день до вечера коли выпить нечего". И что именно в этой корчме еженощно трудится высокоморальный парень по имени Вискол.

— Вест, Эсбер?! — послышался удивленный возглас, стоящего за стойкой вампира. Он занимался тем, что выливал в помойное ведро редко попадающиеся опивки, полоскал пустые глиняные кружки в наполненной горячей водой лоханке, затем протирал кружки сухой тряпкой и складывал в другую лоханку, пустую.

Экс-ведьма бегло осмотрелась по сторонам — посетителей в корчме не наблюдалось.

— О, куда мы пришли! Как благоразумно! — растроганный подобной заботой Эсбер сделал широкий жест рукой, чтобы похлопать по плечу "друга", но не рассчитал и свернул со стойки стопку мисок.

— Вискол, выручай! — прошептала Веста.

— Натворили что-то? — участливо поинтересовался вампир, пробежав невозмутимым взглядом по глиняным останкам казенной посуды.

— После расскажу, — со скорбным лицом изрекла она. — Надо спрятаться на время, а сюда скоро народ толпами повалит!

— Да, действительно, — согласился Вискол, протягивая ей ключ. — Поднимайтесь наверх в мою комнату, а я вам кувшин можжевеловой бродилки принесу.

— Три кувшина, — подал голос Эсбер.

Вампир понимающе кивнул, а затем принялся собирать осколки разбитой посуды.

— Ве-е-е… — дурным голосом протянул сидящий на скамье сложник, устремив затуманенный взор в потолок. — Я г-рю, Ве-е-ест!

— Да вот он я! — со вздохом вымолвила неприлично трезвая по сравнению со служителем муз Веста и с усилием повернула голову Эсбера в свою сторону.

— Еще по кружечке? — его хмельной взгляд блуждал по сторонам. — Отдам полж-… полжизни за дин… див… дивный сей напит-к!

Бродилка, по мнению сложника, являлась очень действенным средством для решения разного рода проблем. Но в этот раз что-то пошло не так, на душе сложника как и прежде, скребли кошки. Он несколько раз порывался лечь в гроб вампира и просил немедленно закопать себя, а Веста мысленно костерила Вискола за приверженность к старинным традициям, касающихся оформления спального ложа. Впрочем, иногда, Эсбер "оживал" и в такие моменты он подбегал к окну, распахивал настежь ставни и горланил: