Валерий Шумилов - Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

• Название: Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста
• Автор: Валерий Шумилов
• Издательство: ИПК «ПресСто»
• Жанр: История
• Год: 2010

АННОТАЦИЯ

«Живой меч, или Этюд о счастье» – многоплановое художественное повествование из эпохи Великой французской революции – главной социальной революции Европы, заложившей политические основы современного мира. В центре романа-эссе – «Ангел Смерти» Сен-Жюст, ближайший сподвижник «добродетельного» диктатора Робеспьера, один из создателей первой республиканской конституции и организаторов революционной армии, стремившийся к осуществлению собственной социальной утопии справедливого общества, основанного на принципах философии Ж.-Ж. Руссо.

Среди других героев книги – убийца Цезаря Брут, «Наполеон Крузо», бывший император Франции, сосланный на остров св. Елены, маркиз де Сад, «герой трех революций и двух материков» генерал Лафайет, парижский палач Сансон, «подстигающей национальной бритвой» – гильотиной по пятьдесят человек в день, и даже сам товарищ Сталин, чуть было не осуществивший танками Рабоче-Крестьянской Красной армии свою великую мечту о всемирной революции на практике.

---

Он почти не ошибся: во время путешествия в дорожном кабриолете Сен-Жюст внезапно преобразился: сбросив свою обычную холодную маску то ли героя античности, то ли средневекового рыцаря-шевалье, он на два дня стал как будто самим собой (собой – дореволюционным) – обаятельным молодым человеком, галантным, остроумным, с тонким чувством юмора, перед которым когда-то млели блеранкурские светские дамы.

Таким его Леба не видел даже в салоне гражданки Дюпле, где по четвергам собиралось избранное общество друзей и единомышленников Неподкупного и где разговоры о политике чередовались с беседами на литературные темы; где сам Робеспьер не раз читал отрывки из любимых трагедий Корнеля и Расина. Сен-Жюст на этих «четвергах» следовал его примеру: читал стихи, под аккомпанемент Филиппа Буонаротти (якобинского комиссара и итальянского друга Робеспьера) пел итальянские романсы, а порой и сам садился за клавесин. Революционер превращался в принца: лицо становилось мягче, серые глаза подергивала задумчивая дымка, куда-то пропадали стальные нотки в голосе, менялась даже походка, – теперь она уже не казалась столь непреклонной. Такой революционер, казалось, тоже мог вести за собой куда угодно, но только женщин…

Они и сейчас с восторгом смотрели на дорогого друга Филиппа, смотрели обе – и Элизабет и Анриетта, а Антуан, гордый и довольный, читал стихи своего любимого Мольера, которого, благодаря своей исключительной памяти, помнил почти всего наизусть:

Из добродетелей всего я больше чту
Высоких помыслов святую чистоту,
И благороднее не знаю я примера,
Чем люди, в чьих сердцах горит живая вера…
У них спесивое злословье не в чести:
Им в людях радостно хорошее найти.
Интриги не плетут, не роют ближним ямы,
Их помыслы чисты, а их сужденья прямы.
Питают ненависть они, замечу вам,
Не к бедным грешникам, но лишь к самим грехам.

Возвышенный монолог Клеанта из «Тартюфа» сменял монолог влюбленного Эраста из «Любовной досады», и здесь пылкие излияния Сен-Жюста, обращенные к Анриетте (она принимала их на свой счет), заставляли девушку краснеть и отворачиваться:

Нет-нет, сударыня, не стану
Вам снова открывать души больную рану…
Сознаюсь: в вас одной мои искали взгляды –
И, кроме вас, ни в ком – блаженства и отрады;
В душе благословлял я гнет своих оков,
Я был бы царский трон отдать за них готов;
Любовь моя была безумна и безмерна;
Я только вами жил. К чему скрывать? – Все верно…
Как не ищите вы, на жизненном пути
Вам более любви подобной не найти…

Наконец, окончательно вогнав Анриетту в краску, Сен-Жюст позволил себе насмешку и по отношению к самому себе. Придав своему лицу надменно-презрительное выражение, он протянул к девушке руку и с непередаваемым насмешливым тоном произнес монолог Сганареля из одноименной комедии:

Так вы считаете, почтенная супруга,
Что в обшей сложности не стоим мы друг друга?
Клянусь я дьяволом – ах, чтоб он вас побрал! –
Да разве б кто-нибудь другой вас в жены взял?
Скажите: что во мне вы видите плохого?
Я нравлюсь женщинам, даю вам в этом слово.
Мой облик в их сердца легко вселяет страсть.
Красавиц тысячи пред ним готовы пасть.
Искать на стороне вам, душка, не пристало,
Такого молодца вам не должно быть мало.

[11]

Элизабет Леба, ловя взгляды Сен-Жюста на хорошенькую сестру своего мужа, хмурилась (Филипп подозревал, что она сама была неравнодушна к другу, по крайней мере, до замужества), но так продолжалось недолго. Уже по прибытии в Саверн маска вернулась – Сен-Жюст сразу же как-то заледенел, с совершеннейшим спокойствием попрощался с женщинами и, взяв Леба за локоть, со словами: «Пойдем, друг, теперь после обращений к Венере, займемся делами с ее супругом – Марсом» – вывел его из комнаты гостиницы, где они остановились.

Леба видел – Сен-Жюст теперь был весь в предстоящем наступлении.

Наступление началось 25 фримера [12]. Обе армии ударили одновременно: Пишегрю – в направлении Агно и Форта-Вобана, Гош наступал от Бича и 2 нивоза [13] одержал победу при Рейхсховене. В этом сражении Сен-Жюст, постоянно находившийся при Мозельской армии, командующему которой он не доверял, опять шел в атаку как простой офицер.

Один за другим республиканцы заняли Агно, Фрошваллер, Верт и вплотную подошли к Виссамбургу.

6 нивоза произошло решительное сражение объединенных Рейнской и Мозельской армий с такими же объединенными австро-прусскими силами на высотах Гейсберга. Победа была решительной. Французы, ведомые Гошем и Сен-Жюстом, вступили в долину Лаутера.

На следующий день австрийцы эвакуировали Виссамбург, а к Сен-Жюсту из осаждавших Ландау войск явился парламентер с предложением вступить в переговоры. Как и позже при Флерюсе, комиссар отказался разговаривать с парламентером противника.

– Французская Республика не принимает от своих врагов и не посылает им ничего, кроме свинца! – заявил он австрийскому уполномоченному.

Назавтра эти слова повторяла вся армия.

8 нивоза в три часа дня республиканские войска вступили в Ландау. Восточный фронт выстоял.

Сен-Жюст после взятия Виссамбургских линий выстроил генералов обеих армий, – своих генералов! – и торжественно поздравил их с окончанием кампании. В отчет загремели ликующие крики.

– Победа, гражданин уполномоченный! – от лица всех воскликнул Гош.

– Победа, генерал! – Сен-Жюст крепко пожал руку молодого генерала. – Победа!

Он ничего больше не сказал Гошу, несколько дней назад по представлению Карно (и в нарушение прежней договоренности с Сен-Жюстом) назначенному командующим объединенными армиями в обход Пишегрю. Последнему, обиженному донельзя, был обещан пост командующего Северной армией.

Сен-Жюст не стал оспаривать решение Карно, считая, что Гош заслужил этот пост своими заслугами перед Республикой. Но, наградив Гоша за его победы, его следовало наказать за его поражения. А также за явный цезаризм, проскальзывавший в поступках генерала.

29 декабря, в день возвращения Сен-Жюста и Леба с фронта, Париж отмечал освобождение Тулона войсками генерала Карто. По словам младшего брата Максимилиана, находившегося в тот момент в республиканских частях, штурмовавших Тулон, главную роль в снятии осады сыграл артиллерийский капитан Буонапарте, составивший план взятия города и умело использовавший артиллерию. Именно такие люди, до конца преданные революции и не думавшие о себе, писал Огюстен Робеспьер, присвоивший своей властью Буонапарте чин бригадного генерала, и были нужны новой Франции. Послушный комиссару Огюстену Буонапарте выгодно отличался от независимого Гоша…

Через три месяца 12 жерминаля [14] Гош по приказу Комитета общественного спасения (приказ был подписан Карно и Сен-Жюстом) был арестован в Ницце на пути к бивуакам Итальянской армии, командующим которой он был назначен. В день его ареста на парижскую гильотину взошел другой страсбургский враг Сен-Жюста Шнейдер, несколько месяцев просидевший в заключении. Затем еще четыре месяца Гош ожидал гильотины в революционной тюрьме Кармелитского монастыря. Сен-Жюст и Карно не торопили судьбу лучшего генерала республиканской армии. Гош вышел на свободу 19 термидора II года, когда судьба революционного правительства уже решилась.

РЕТРОСПЕКЦИЯ 4 «ТРИ ТОЛСТЯКА»:

ПРОДОЛЖЕНИЕ С ГИЛЬОТИНОЙ

…В конце пятидесятых годов в Москве посетители одного из наиболее популярных столичных кафе «Националь» почти каждый вечер могли увидеть за маленьким угловым столиком у большого окна, за которым можно было разглядеть зубчатую стену Кремля у Александровского сада, необычный персонаж в потрепанном костюме и с безвольно поникшей головой.

Посещавшая кафе литературная богема старательно избегала этого столика, за которым в полном одиночестве за единственной коньячной рюмкой сидел большеголовый, лохматый, с пепельной гривой сальных волос, неряшливый человечек, в чьем тусклом взоре угадывалась целая потерянная эпоха. Это был он… Автор непревзойденных «Зависти» и «Трех Толстяков» и еще неопубликованных, но гениальных фрагментов «Ни дня без строчки»… Бывший мэтр советской литературы ее первых лет, бывший друг погибших Маяковского и Мейерхольда, бывший великий русский писатель, который, по мнению даже собственных поклонников его старых книг, давно уже был похоронен где-то на одном из московских кладбищ… А он, как оказывается, все еще пребывал на этом свете, хотя и не в своем собственном облике, а в виде своей тени, регулярно появлявшейся в «Национале»…