Василий Добрынин - Последняя мировая... Книга 1

• Название: Последняя мировая... Книга 1
• Автор: Василий Добрынин
• Издательство: В. Добрынин
• Жанр: О войне
• Год: 2009
• ISBN: 978-966-1632-06-5

Они все не вымышлены: украинский мальчишка Мирон Выхованец; Рудольф Гёсс – комендант Освенцима; НКВДист Ткаченко и НКВДист без фамилии, другие герои. Все основные события книги подтверждены документально. Но это художественная книга. Не даты, с точным перечислением лиц и событий, перечислены в ней – а люди, их судьбы. В ней события – глазами героев, в ней боль – не из глубин или высоты полета творческого воображения автора – в ней живая боль победившего, побежденного, и опаленного войной человека.

В силу не общепринятой, а объективной оценки событий минувшей войны, многие из документов которой впервые представлены в этой книге – «Последняя мировая…» не избежит полемики. Однако, автор просил бы учесть, что оценка – право читателя, а не позиция, «прописанная» автором. Долг автора – достоверное отражение реальных событий, а не догматизм пропагандиста.

Введите сюда краткую аннотацию

SBN 978-966-1632-06-5

© Добрынин В. Е., 2009.

© Добрынин А. В., обложка, 2009.

---

Он был в своей комнате, когда пришел старшина Григорий Михайлович.

— Форму принес, — сказал он.

— У меня есть.

— А ты посмотри же, какая это! — он развернул перед Миркой новую форму. Добротную, глаженую, и — с погонами!

Мирка забавно, как тараненный кем-то, присел на кровать:

— Ого!

— Ну, вот! — улыбнулся Григорий Михайлович, — А еще я принес молока, Мирка. Второй стакан у тебя найдется?

— Вот, — сказал Мирка. На подоконнике, возле графина, стояли как раз, два стакана.

— Молочка с тобой тяпнем, на посошок. Давай Мирка!

— Давайте!

Сошлись два стакана парного, пахнущего Родиной, напитка.

— Станция наша, в твоем направлении не принимает. А с соседней отходит состав до Харькова. На него ты поспеешь попуткой. Там предъявишь, по требованию, как положено, документы — и с богом!

— Прямо сейчас?

— Да. Попутка, прямо сейчас. Идем, провожу.

Уже перед тем, как запрыгнуть в кузов, увидел Мирка, что за отъездом, издали глянуть, пришел подполковник, и, вместо того, чтоб запрыгнуть в кузов, поспешил к нему. Жестом, — увидел Мирка, — тот предостерег, чтобы машина не отправлялась.

— А почему Вы тогда, в Освенциме… — сбивчиво начал Мирка.

— Возле Освенцима, — уточил подполковник.

— Да, возле Освенцима, спросили, читал ли я «Аэлиту»? Я же читал.

— Так что наши люди на Марсе делали, а? Боролись, не так ли? Что же тогда о земле говорить, пусть она под Освенцимом даже!

— Да... — невпопад согласился Мирка.

— В Освенциме действовала организация Сопротивления. Имели связь с внешним миром. А на связь выходил… ну понятно кто, да?

— Понятно, конечно, товарищ подполковник — Вы, и я видел Вас!

— Но всегда возвращался. А тогда, группа, совсем незнакомая мне, бежала, и меня загребли вместе с ними. Случайность. Их, как ты видел, убили…

— Видел.

— Так вот, не делай случайных поступков, договорились? — протянул подполковник руку

— А еще… — замешкал, помялся Мирка.

— Не на все я ответил? Спрашивай.

— Скажите, а возле лагеря, в хуторах, кто там жил? Немцы, или поляки?

— В основном, в зоне ближайшей — немцы. Пеплом поля удобряли… А что? — подумав, спросил подполковник, — ты натворил там что-то?

— Да-а…

— Кого-то убил?

Поразительна прямота подполковника!

— Да. Один раз, — беря себя в руки, ответил Мирка.

— Пусть это будет с тобой, на твоей совести. Я почти все про тебя, Мирон, знаю. Но это — верхушка, поверхность, — не больше. А внутри, в содержании, все есть: по совести; против нее; во благо кому-то, и наоборот. Важно, Мирон, чего больше!

Спиной не мог видеть Мирка, как подполковника плавит глазами водитель: ну ехать же, ехать пора!

— Важно, Мирон, чего больше, — еще раз сказал подполковник. — Жизнь, не попутка до промежуточной станции. Впереди еще время — вот и давай, устраняй дисбаланс.

— Спасибо! — Мирка пожал подполковнику руку, и побежал к машине.

***

С размеренным стуком железных колес, катил по рельсовой нити поезд. Все дальше, с каждым мгновением, дальше от промежуточной станции. До горизонта, насколько охватывал глаз, тянулась железная нить дороги. Непрерывно скользила она и скользила навстречу и не заканчивалась, с приближением к горизонту. Потому, что чем больше пройдено, тем далее, вглубь, отступал горизонт.

Вчера Мирка ставил на жизни точку, а сегодня она начиналась сначала. Как после грозы: отгремела вчера, сразила и сожгла дерево. А сегодня остыл под ним пепел, оживил плодородный слой, и побудил к росту павшее с дерева семя. Тянутся к небу ростки, начинается жизнь.

В центре села, на площади, был колодец с большим, из гладких досок искусно вырезанным журавлем. Мирка вернулся со станции на той же полуторке-ЗИМ, на которой отца увозили на фронт. «Жива, — удивился ей, как старому другу, Мирка, — все также, по-прежнему здесь. Все живо, и, может быть, на этом же грузовике, возвращался отец». От мысли светлело в душе, в предчувствии встречи с родными, с домом. Мирка попил, освежил руки, лицо, колодезной водой. Освеженный, чистый душой и телом, заглянул, как в детстве, в глубокую воду колодца. Увидел себя, на фоне далекого, неба, — так далеко! Можно крикнуть — оттуда вернется эхо…

Но не все было так же, как до войны. От журавля остался лишь обгоревший остов некогда прочной опоры…

— Дядя солдат, а Вы чей? — стайка ребят окружила Мирку.

— А ты чья? — взял он на руки девочку.

— Я Фесенкова Лена.

— А Марину Корневу знаешь, Леночка?

— Нет, я маленькая, не знаю…

— А я Выхованец.

«Все, — понял он, опустив девочку, — полетел телеграф!». Стайка ребят понеслась по селу.

Мирку встречала мама.

Навстречу вышла, в окружении той же, ребяческой суетливой стайки.

— Ну что же ты мама… — с нежным укором, как взрослый, пожурил он, — Я, что же, сам до нашего дома-то не дошел бы?

Два шага на ослабших, видно, от переживаний ногах, — и подхватил ее Мирка. Изумился он, прижимая крепко: «Так вырос я, боже!». Припала мама, к груди, не доставая до плеч. Горячие слезы почувствовал он, сквозь гимнастерку. Дрожали мамины плечи. Ладонями он ощутил, а потом и услышал рыдания мамы:

— Сынок, Мирошечка!...

Стеснительность непонятной вины в ней угадывал Мирка: зачем-то, на первых минутах, хотя бы, — хотела она заслонить неуклюже от сына дом. Как будто к встрече, такой долгожданной, еще не успела прибрать его и украсить. А он, поднимая глаза, увидел — нет дома… Двор, флигелек, и поскотинка: дома нет…

«И папа не встретил, — почуял недоброе Мирка, — и Леночка…». Сердце, неверно, потом все быстрей, заскользило в холодный колодец, вниз!

— Ну, я же вернулся, мама! — подтянув к губам, целовал он горячую, сухонькую ладонь, — А где Леночка, папа? Мам…

Притихла стайка. Не довоенные, детские — взрослые лица, были у этих детей.

Подняла глаза к Мирке мама:

— Одни мы, сынок. Одни-ии!

Кто, какой взрослый, способен такой плачь утешить!

— Ни весточки, сын, от тебя, ни-и… — далекий, холодный вой одинокой волчицы, пробивался в голосе мамы.

— Мамочка… — поник над плечом ее Мирка, не в силах остановить и в своих глазах те же, горькие слезы.

— А вы домой пойдете? — спросила Фесенкова Лена.

Это были послевоенные дети, по малости лет, не знающие многих взрослых в лицо. Но они понимают, то, что и не снилось детям, которые, дай бог, войны не знали.

Дом Выхованцев не был разрушен. Бомбы, снаряды, и даже пули, его миновали. Он был сожжен. Флигелек уцелевший, был теперь домом для Мирки, и мамы.

— Мы отстроим такой же, — сказал маме Мирка, — вернем все, что было лучшее, в память о папе и Леночке, а остальное — сделаем еще лучше. У меня много сил, мы сможем, мама!

Не могла война быть бесследной. Семь человек из ста, вернулись с фронта. Витька, сбежавший из эшелона, остался жив. Был в числе тех советских гвардейцев, которые брали у немцев родное село. В погонах сержанта, входил в село Витька. Миркиной маме он продлил жизнь. Он сильно соврал, но Мирка ему благодарен. Он сказал маме, что жив ее милый сынишка Мирка. Что сообщить не может, но все у него хорошо. Что он с лошадьми, в Германии: служит при них, а таких уважают немцы, и оставляют жить. Он сказал маме: «Главное, в наше время, — он сыт! По-немецки шпрехает...». Умел он соврать…

А за десять дней, до возвращения Мирки, пришла похоронка на Витьку. Погиб, в Карпатах. Попал в засаду. Бандеровцы разорвали его пополам, привязав ноги к верхушкам карпатских пружинистых елей. Он в небо взлетел, и в полете умер!

Сестра Мирки, Леночка, слишком красива была, и привлекательна, чтоб пережить войну… Она даже не поняла, что прекрасна! Над ней надругались немцы. Она умерла от болезни по-женски. В четырнадцать лет!

Мама говорила, что видела папу во сне, и в бреду, после смерти Леночки: он падал с неба. Он, закончив в три месяца школу младшего командного авиасостава, погиб в первом вылете, отбомбив врага. Он был пулеметчиком на ПЕ-2, в соединении легендарного Полбина. Он отбомбил врага, он видел небо!

Но Витька соврал: у сынишки Мирона — все хорошо! И мама жила, ждала сына. А теперь, когда Мирка вернулся, во флигелек, где жили они жили с мамой, приходили соседи, друзья чтобы поздравить с победой и возвращением. Мирка рассказывал, то, что знал, об Алеше, Витьке, Саше. Мамы их приносили, чтоб почитал Мирка, казенные извещения. Алеша — установлено документально — попал в «блок одиннадцать»; казнен. Подпись под извещением: начальник 2 отдела «Смерш», ст. лейтенант В. С. Сташинский. Документально установлено, что оставшийся из четверых, Саша, 18 января 1945 года, этапирован в Заксенгаузен. Попал в оккупационную зону союзников, имеет намерение остаться. Под всеми извещениями подпись Викента. Немало работы проделал он — уж Мирка-то знал, что он много работал!

Мирка взял в руки и прочитал извещение, которое получила мама: Выхованец Мирон Аристович, узник Освенцима, пропал без вести. Место нахождения устанавливается: подпись: начальник 2 отдела «Смерш», ст. лейтенант В. С. Сташинский.