Джурица Лабович - Грозные годы

• Название: Грозные годы
• Автор: Джурица Лабович
• Издательство: Воениздат
• Жанр: О войне
• Год: 1983

В сборник вошли роман «Игманский марш» Д. Лабовича и рассказы М. Гончина и М. Реновчевича Невена, посвященные теме антифашистской борьбы в Югославии в годы второй мировой войны. Перед читателем предстают бойцы и командиры народно-освободительной армии, наделенные благородными чертами бесстрашия, готовности к самопожертвованию, верности долгу. Одновременно авторы клеймят позором немецких и итальянских фашистов с их человеконенавистнической идеологией, варварством и жестокостью.

Книга предназначена для массового читателя.

---

И после этих слов Чутурило вдруг замолчал, голова его склонилась на грудь, руки соскользнули с подлокотников кресла, а лицо залила странная бледность.

Пулеметчика передернуло от страха.

— Ну, это уж слишком! — воскликнул он и повернулся к своим: — Давайте гоните этих офицеров в штаб и скажите, чтобы сюда пришли с носилками! Его давно надо было отправить в госпиталь, а мы тут рассуждаем! Скажите, что ему срочно нужна медицинская помощь: он без сознания!

Солдаты заторопились выполнять приказ, а Загора, полный мрачного предчувствия, упал в соседнее кресло и растерянно уставился на взводного. Сейчас все происходящее ему было еще менее понятно, чем раньше.

В тот же день взводного Чутурило поместили в бригадный медпункт. Вокруг него засуетились медсестры, стараясь поудобнее уложить его на койку. Он не приходил в себя, тяжело дышал и время от времени размахивал руками. Только под вечер он успокоился. Но это длилось недолго. Чутурило открыл вдруг глаза, огляделся, вскочил и зарычал:

— Что это, черт возьми? Где это я нахожусь? Что вы со мной делаете?

Медсестры поспешили объяснить ему, что он болен, что сейчас он должен лежать, но он набросился на них с бранью и криками:

— Я болен? Кто это сказал? Кто продолжает играть на моих нервах?

И напрасно медсестры пытались успокоить его и уложить снова на соломенный тюфяк — ничего не помогло. Он кричал, размахивал руками, перескакивал с кровати на кровать и даже оказал сопротивление солдатам санитарного взвода, пришедшим его успокоить. Только поздно ночью он как будто бы утихомирился и попросил послать кого-нибудь в его отряд за пулеметчиком.

Рано утром верхом на лошади приехал Загора. Он был мрачнее тучи. Увидев застывший взгляд взводного, он без обиняков начал:

— Что ты здесь опять вытворяешь? Ты и дальше продолжаешь ломать комедию?

— Какую комедию, черт возьми?! — крикнул взводный. — Кто меня сюда поместил и зачем, я тебя спрашиваю?

— Мы тебя поместили, — сказал пулеметчик, — ты был явно не в себе. А что нам оставалось делать? Позволить тебе и дальше вытворять глупости? Ведь ты же был без сознания.

— Я — без сознания?!

— Нет, не ты, а моя бабка! А перед этим ты выделывал такие фокусы, что даже я чуть не свихнулся. Страшно вспомнить!.. Болтал о каком-то мираже и о том, что будто бы и меня ты не наяву видишь, а в мыслях, и этих гитлеровцев тоже.

— Да я этому никогда не поверю!

— Ну, значит, так все и есть, значит, ты болен.

— К черту! Не болен я, не болен! — снова с горечью воскликнул взводный. — Чего ты добиваешься? Чтобы я поверил в то, во что и дурак не поверит? Чтобы я поверил, что эсэсовцы добровольно сняли свои пистолеты, сапоги, сдались мне? Ты этого хочешь?

— А почему бы и нет? Ведь так все и получилось. И я не поверил вначале, но потом оказалось, что это истинная правда.

— Какая такая правда?

— Да такая: эсэсовские офицеры действительно добровольно сложили оружие и сняли сапоги. Они это сделали до того, как ты туда вошел. Они ждали, пока ты там объявишься, чтобы сдаться тебе! Потом все выяснилось в штабе бригады.

— Как это, в штабе бригады?

— Да так, как это всегда бывает после боя. Когда этих глупых эсэсовцев привели туда и начали допрос, они рассказали невероятную историю о том, как мы на них напали, как они подготовились к обороне, как в конце концов все это провалилось к черту. Но то, что они говорили о тебе, — просто поразительно. Они, то есть их солдаты, по их словам, оказывали бешеное сопротивление, но тут появился ты. Они следили за тобой от начала до конца и имели о тебе точные сведения. Их унтер-офицеры и даже простые солдаты обо всем им докладывали: и как ты возник возле первой их траншеи, и как ловко уничтожил несколько дзотов. Рассказали и о том, как они вели по тебе огонь из всех видов оружия, но тебя даже не задело. Их охватила дикая паника, она передалась и их штабу. А когда ты оказался в центре города, перед зданием штаба, они пришли в ужас. Стреляют они в тебя и видят чудо чудное: пули свистят, а ты как будто за десятью бронями — вперед да вперед. И видно, идиотская мысль пришла в голову этим гитлеровским воякам, подумали они, браток, что ты не какой-то там обычный партизан, а сверхчеловеческое существо, которое ни пуля, ни огонь не берет. Такое могло возникнуть только в их головах, потому что, как мне объяснил комиссар, у них какая-то расистская теория и вера в сверхчеловека. Они поверили, что ты и есть не кто иной, как сверхчеловек, победить которого невозможно, и приняли простейшее решение — сдаться, потому что сдаться сверхчеловеку и не стыдно и не зазорно. Вот так ты и стал для них чем-то вроде высшего существа. И ничего странного, что они бросили пистолеты и сняли сапоги, меня только удивляет, почему они там же не подохли от страха, если у них появилось такое мнение о тебе. Вот это, братец, мне действительно непонятно. Теперь ты видишь, к чему привело твое бешенство? А ты мне тут рассказываешь, что не веришь этому. Теперь-то тебе ясно?

Все это взводный Чутурило выслушал с напряженным вниманием, а когда пулеметчик довел свой рассказ до конца, он, почти рыдая, закричал:

— Теперь ты понимаешь, как я несчастен?

Пулеметчик взорвался:

— Несчастен?! Что ты мелешь?

— А ты как думаешь? Меня, значит, и враг не может уничтожить. Следовательно, смерть я не найду и здесь. Это же просто проклятие какое-то!

— Не глупи, прошу тебя! — умоляюще застонал пулеметчик. — Не безумствуй!

Но взводный Чутурило смерил его холодным взглядом и продолжал:

— Да не схожу я с ума, а просто размышляю. Все-таки я постараюсь добиться своего. Надо поискать минное поле. Мина не подведет.

После этих слов глаза Чутурило странно заблестели, его даже охватило какое-то веселье.

— Да, да, у мин нет глаз! — воскликнул он. — Вот так мы и закончим это дело!

Пулеметчик смотрел на Чутурило, размахивающего руками, как на чудо и никак не мог поверить — неужели то, что он видит и слышит, правда? И неужели это тот, прежний взводный Чутурило, с которым он делил все радости и горести? Да он же, черт возьми, когда-то был нормальным и разумным человеком! Возможно ли, что этот случай с усами до такой степени выбил его из колеи? «Нет, нет, — к, подумал он, — мне в этом не разобраться. Но с какой стороны тогда подойти, что предпринять? Может быть, нужно немного подождать, пусть время сделает свое. В конце концов, я ему не нянька».

— Слушай, — сказал он, — я очень хорошо тебя понимаю. Конечно, все, что с тобой случилось, может быть очень обидным для тебя. Но я никак не могу понять и объяснить того, что ты задумал. Твое положение не такое уж плохое. Ведь ты теперь, несмотря на все твои глупости, стал легендарным. Я был сегодня в штабе и видел, как о тебе составляли донесение. Почти всю вчерашнюю победу приписывают тебе. Ну, знаешь, приобрести такую славу и думать о том, как быстрее угробить себя... Не могу понять, чего тебе надо? А твои усы, скажем, через месяц снова будут поражать всех красотой! Разве это тебя не вдохновляет и не радует? Ну, скажи!

Взводный вяло улыбнулся в ответ на эту речь пулеметчика, а затем махнул рукой:

— Ты что думаешь, что я снова захочу отрастить усы?

— А разве нет? — поразился пулеметчик.

— Отращивать и лелеять такую красоту только для того, чтобы этот проклятый санитар снова приказал их сбрить?! Нет, братец, он этого не дождется!

— Опять ты за свое, ненормальный?! Ну давай, трепись дальше! — выдохнул пулеметчик, потеряв всякое желание продолжать беседу.

— Пусть я ненормальный! — бросил Чутурило. — А ты возвращайся в отряд и скажи им, что я сумасшедший, но прошу тебя об одном: скажи Казимиру, чтобы он вытащил меня отсюда, потому что в таком настроении я могу все что угодно и здесь натворить. Скажи, что я хочу вернуться в отряд, причем сегодня же. Я не хочу, чтобы наступление продолжалось без меня, хотя и не доживу до победы. Так ему и передай.

На последние слова взводного Загора ничего не ответил. Он холодно простился с Чутурило и поспешно вышел. Вскочив на лошадь, он галопом погнал ее по каменистым тропинкам. Прискакав в отряд, злой, вспотевший и усталый, он на все вопросы бойцов только отмахивался.

В тот вечер у лагерного костра командир отряда Казимир проводил внеочередное собрание. На повестке дня был всего-навсего один вопрос: Чутурило и его усы. Пулеметчик Загора получил задание подробно сообщить о состоянии взводного Чутурило и рассказать бойцам о его последних выходках.

Нужно сразу признать, что Загора исключительно серьезно отнесся к этому заданию. Он все рассказал партизанам о поведении взводного Чутурило во время последнего боя, очень подробно объяснил им все его странные и никому не понятные выходки и потом высказал свое собственное мнение.

— Мне кажется, — заключил он, — что Чутурило не псих в полном смысле слова. Он откалывает эти номера из упрямства, я уверен. Втемяшилось ему, черт возьми, отомстить начальнику санитарной службы, и не чем-нибудь а своей смертью, и будьте уверены, он не отступит от этого. Вопрос сейчас состоит в том, можно ли ему вообще помочь. Я сделал все, что было в моих силах, и большего сделать не смогу.