Богдан Сушинский - До последнего солдата

• Название: До последнего солдата
• Автор: Богдан Сушинский
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4990-1

Зима 1943 года. На вовремя подоспевшем самолете отряду капитана Беркута удается вырваться из смертельных тисков окружения, организованного его заклятым противником гауптштурмфюрером Штубером. Однако добраться до Большой земли русским диверсантам не довелось. Самолет сбили, и война вновь накрыла беркутовцев. Они неожиданно оказались на переднем крае, вынужденные защищать захваченный плацдарм, прикрывающий речную переправу…

Роман входит в новый цикл «Хроника «Беркута» известного писателя Богдана Сушинского и является продолжением романа «Колокола судьбы».

---

— Да ладно тебе, капитан, «беспрекословно»! — огрызнулся Арзамасцев, не пощадив при этом офицера на глазах у незнакомого сержанта, и этим еще больше огорчил и озадачил Беркута. Настолько, что он готов был вернуться к кузову и погнать наглеца в поле под дулом пистолета. — Приказы потом будем выполнять, если только выживем! И все как один — «беспрекословно»!

Сержант вновь решительно приоткрыл дверцу, но так ничего и не сказал. Понял, очевидно, что нервы у капитана и так напряжены до предела.

— Что ж ты один, такой ночью, да еще и под носом у фашистов? — удивленно спросил его Беркут, оббежав кабину и усевшись рядом с водителем. Об Арзамасцева на время было забыто.

— Ага, один — и посреди фронта, — иронично добавил водитель. Ему уже было под пятьдесят, во всяком случае, усы его показались Андрею седоватыми. А говорил он с характерным украинским акцентом. Собственно, говорил он по-украински, только большинство слов произносил на русский манер, очевидно, считая, что этого вполне достаточно, чтобы любой русский понял его.

— И все же, почему без сопровождающего, без охраны?

— Это ж не меня спрашивать надо, — благодушно заметил водитель, — а командиров моих. Но коль уж меня спрашиваете, то скажу так: главное, что сам себе хозяин.

— Как же ты решился остановиться, святая твоя душа?

— Были бы вы немцами — уже шарахнули бы по кабинке и руль-баранка мне, крещенному. А не остановлюсь — свои же шарахнуть могут. От избытка, так сказать, чувств, как говорит наш взводный, но по скатам. А со скатами теперь… Дешевле собственную голову под пули подставить. Вам бы в тыл, наверно, нужно, товарищи «самолетчики».

— Да теперь уже — куда угодно.

— Я что-то про самолет слышал — значит, в тыл.

— А вы куда?

— Сказано ж было, товарищ капитан, что к фронту. Мои хлопцы, считай, уже даже за передовой, на том берегу, в тылу у немцев, руль-баранка им в руки. Как ворвались на плацдарм — хуторок там небольшой возле каменоломен, на каменистой косе, длинной и кривой, что тебе турецкий ятаган, — так и остались.

— Вклинились, значит, в оборону противника?

— Вклиниться-то они вклинились, а что дальше? Надо бы туда еще войска подбросить, но уже откуда-то из второго эшелона, из резервов, потому что нашим, считай, идти уже некому. Какими-то силами надо и на этом берегу оборону держать, а больше половины хлопцев полегло. Кто на берегу упал, тому еще повезло: хоть похоронили. А половина батальона, считай, в реке осталась. Правда, за плацдармом этим тоже наши, из второго эшелона перебросили, но силенок, видно, маловато, потому и наших пока ни вперед не гонят, ни назад не отводят, второй линией держат.

— Но связь-то, связь с этим берегом, со штабом полка, дивизии… у плацдармников ваших есть?

— Связь должна быть. Полковые пауки-связисты к самому берегу провод тянули, по долине маскировали, в землю вкапывали, а по дну — на грузилах. Плацдарм там: каждому второму героя давай — и то скажут, что пожадничал.

— Мрачную картинку рисуешь, сержант.

— Что уж я сейчас вам рисую, это одно. А вот что там, на плацдарме, происходит — это видеть надо. Правда, тут тоже только утром начнут разбираться, да линию фронта хоть какую-никакую выстраивать. Двое суток непрерывные бои шли, палили из всего, что способно стрелять. А немец сюда еще и авиации нагнал, словно под Сталинград.

— И под Сталинградом бывать тоже приходилось? — уважительно поинтересовался Андрей.

— Приходилось, но уже когда Паулюса, фельдмаршала ихнего, окружали. Так что вроде и был, а вроде и не был. Хотя после войны, за махрой да самогонкой, конечно же буду врать, что в самом пекле сталинградском был. Сталиградцы теперь даже среди фронтовиков в особом почете.

— Приврать, это уж как водится…

— Слушайте, капитан, — обращался водитель к Андрею то на «ты», то на «вы», — может, мне лучше остановить своего ишачка, и вы назад пойдете? По колее, неподалеку от леска, да аккурат к нашим? А не поспеете, на обратном пути подберу.

Беркут уже понял, что самое разумное было бы сойти и отправиться в обратный путь, колеи свежей держась. Но что-то продолжало удерживать его в этой теплой и такой немыслимо уютной кабинке.

— Ладно уж, коль сели, будем ехать, — рассудил он. — И вам спокойней, и нам надежно, что теперь уже не потеряемся.

— Ну, смотрите, капитан. На вашем месте, я бы все добровольно в это пекло не лез.

— Что вы знаете о пекле, сержант, за своим рулем-баранкой сидя? — вздохнул Беркут.

— Оно верно, в атаки нам ходить не приходится, а с другой стороны, сколько вон по обочинам дорог таких рулятников, как я, покоится. Тут уж кому где выпало пасть. Эй, ефрейтор, — тут же крикнул он, приоткрывая дверцу. — Душу себе и все прочее не отморозил?!

— Нет пока.

— Снежок вон какой ранний в этих краях предкарпатских. Там, под кабинкой, под брезентом, шинелька запасная, «ремонтная», как мы говорим. Так ты укройся, как у тещи под периной будешь.

— Порядок! Ты, главное, из колеи не вылезай.

— И брезентом укройся, руль-баранка, тогда уж точно теплым довезу! А ведь не ушел, — довольно ухмыльнулся водитель, закрывая дверцу. — Сидит. Поближе к командиру.

— Просто побоялся возвращаться один этим страшным полем.

— Да, намолотило здесь вчера. И наших, и фрицев. Будет работы похоронщикам. Вот твой и побоялся. Хотя…

— Из плена мы с ним… Из эшелона бежали, — Беркут почему-то решил, что только это обстоятельно способно объяснить водителю открытое неповиновение Арзамасцева. Объяснить и оправдать. — Почти всю Польшу прошли. Затем в партизанском отряде повоевали. Сроднились, уже и приказывать как-то неудобно.

— То-то я гляжу: со шмайсером! Заметил у кабины — душа похолодела. Шпрехает по-нашему, форма тоже вроде… а на груди шмайсер. Как у эсэсовца. Ну, думаю: «Немцы диверсантов сбросили!»

— Для диверсантов у них нашлись бы наши ППШ, — успокоил его Беркут, и теперь уже сам открыл дверцу, чтобы отсюда, с холма, присмотреться к сероватой полоске, открывшейся ему в низине между двумя холмами.

— Правду гутаришь: для диверсантов у них наши «гавкалки» нашлись бы. Не скумекал, руль-баранка. — А после небольшой паузы тем же простуженным и монотонным голосом объявил: — Вот это она и ecть, речушка-кровавушка! Нахлебались из нее наши хлопцы, ох, нахлебались! Вспомнишь — так…

Договорить водитель не успел. Взрыв снаряда оказался таким сильным, что Беркуту почудилось, будто машину швырнуло в сторону вместе с вершиной возвышенности, на которую она натужно выползала.

Несколько минут в кабинке царило напряженное молчание. Водитель налег грудью на баранку, словно боялся, что машина перестанет слушаться ее, а Беркут тем временем всматривался в рассветную серость долины, словно бы пытался разглядеть там немецких пушкарей, решивших поупражняться в стрельбе по движущейся мишени.

— Мазильный был! Прорвались, — подбодрил себя и попутчика водитель, в очередной раз с трудом возвращая машину в наезженную, но основательно разбитую колею. — Видать, спросонья пальнули!

3

Однако не успели они спуститься с возвышенности, как по всему переднему краю загрохотала артиллерия. И по тому, как вал за валом, подступая все ближе к берегу, накатывались разрывы, Беркут сразу определил, что это уже не пальба на испуг, а мощная артподготовка, при которой в работу пущены все стволы, какие только имелись. И вели немцы свой огневой вал так, чтобы после него пехота пошла по передовой, как по ничейной земле.

— Там что, мост? — спросил Беркут, чуть наклонившись к водителю.

— Брод. До острова — брод. Дно каменистое. А дальше понтонами загатили. Мелковато тут. Река широкая, но мелковато. Вроде как пороги. А ниже по течению пошла глубина.

— Божественно.

— Вон встречный. Встречный, говорю, едет, руль-баранка ему в руки! Это те, что со второго эшелона. На передовую своим снаряды-патроны подбрасывали. Словом, повезло вам, товарищ капитан! Пересаживайтесь, и в тыл. В тылу связи — хоть с Москвой, хоть с Америкой.

— Да нет уж, едем дальше.

— Зачем вам туда?! — удивленно воскликнул сержант. — Вам-то зачем? Машина вон наша, везуха-то какая, руль-баранка вам в руки!

Беркут не ответил. «Оставить сейчас этого водителя одного — все равно, что предать!», — вот что остановило его.

— Побойся жены, рулятник, газуй назад! — высунулся из кабины водитель встречной. — Через час немец будет на переправе!

— Так это ж через час! А у меня там хлопцы[2] патронов ждут.

И сразу же впереди показалось еще несколько машин. Из каждой из них кто-нибудь считал своим долгом предупредить их, но водитель больше не отвечал, только яростнее впивался в руль и сосредоточеннее всматривался в колею.

Когда проезжала последняя машина, сержант до предела сбавил скорость и, высунувшись из кабинки, посмотрел ей вслед. В эти минуты капитану вдруг показалось, что он готов пристроиться к этой колонне и уйти в тыл вместе с остальными. Но только присутствие в кабине офицера останавливает его.