Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1

• Название: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 1
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

---

На площади напротив костёла как-то странно выглядел старый бревенчатый дом с широким дощатым крыльцом, но под ржавой крышей, к коньку которой был прибит короткий шест с большим красным полотнищем и нарисованными на нём белой краской звездой и серпом с молотом.

- Наш сельсовет с правлением колхоза, - пояснила Варя, объявив обитателям правительственного дворца о своём прибытии серией длинных гудков.

Не останавливаясь, они пересекли земляную площадь всю в колдобинах, неровно заросшую травой, распугав по пути редких кур, купающихся в пыли и небольшую стаю гусей вперемешку с утками, обосновавшихся у грязной лужи и провожающих нарушителей спокойствия вытянутыми над землёй белыми шеями и грозным шипением.

- Я вас прямиком к дому доставлю, - пообещала Варвара, торопясь сделать это в предвкушении неожиданной радости учительши, сама заражаясь отсветами чужого счастья, лишённая своего.

- 8 –

Вскоре они лихо подкатили и с визгом тормозов остановились у брусчатого дома, широкого по фасаду, с торчащей из щелей сухой травой, что оставили, не вытащили ещё птицы на гнездовья. Дом смотрел на улицу тремя тесно посаженными окнами с широкими дощатыми наличниками без украшений, только с угольчатыми срезами. Большая светлая веранда закрывала почти всю северную теневую стену и спускалась во двор высоким прочным крыльцом с перилами, возвышаясь над полуподвальным бетонным основанием с полуоконцами над землёй, основательно запылёнными и завешанными паутиной. Дверь на веранду была открыта настежь, ярко светились чисто вымытые ступени крыльца, а внутри высвечивал золотом косой треугольник на выкрашенном в жёлтый цвет полу. За окнами среди раздёрнутых занавесок изнывали от жары подвядшие красные и белые цветы в горшках.

Варвара открыла свою дверцу, встала на подножку и закричала через кабину радостно и нетерпеливо:

- Любовь Александровна! Принимай сродственника, а не то увезу к себе.

Не успела она ещё докричать свою угрозу, как на порог выбежала, хватаясь за дверные проёмы обеими руками, босая женщина, да такая красавица, что изморозь прошла по разгорячённой потной спине, и оба приезжих замерли, вглядываясь в неуместное здесь совершенство человеческой плоти. На ней было простенькое тесноватое белое сатиновое платьице с почти выцветшими от солнца, воздуха и стирки мелкими цветами, с короткими рукавами и не застёгивающимся уже воротом, позволявшим видеть, что на ней нет бюстгальтера, да он ей и ни к чему. Как не нужны и длинные подолы, скрывшие бы её стройные загорелые почти до черноты ноги с полноватыми икрами. Пышные, слегка вьющиеся у плеч неухоженные чёрные волосы обрамляли продолговатое тёмное лицо с приподнятыми скулами и необыкновенно яркими лучистыми сине-голубыми или сине-зелёными или зелёно-голубыми переменчивыми глазами под чёрными длинными и широкими дугами бровей. С ожиданием и нетерпением она вглядывалась в офицеров, перебегая взглядом с лица на лицо. И вот безошибочно остановилась на Марлене, притянутая родственными флюидами. А тот, не помнивший сестры, не подготовленный к её виду и теперь заробевший от её красоты, сидел, онемев, и только смотрел на неё расширенными глазами, забыв, что надо выбираться из кабины. Заискрившиеся узнаванием глаза красавицы ещё больше украсились улыбкой полных, резко очерченных, губ. Она легко сбежала, как спрыгнула, с крыльца, подбежала к машине, задёргала ручку дверцы, торопясь открыть, у неё не получалось, и она слегка зарделась от негодования и досады, став ещё краше. Тогда только Марлен очнулся и осторожно, боясь её задеть, открыл дверцу, а она уже хватала его за рукав и вытаскивала, торопясь увидеть и узнать всего.

- Ну, что ты, - недовольно охлаждал её пыл Марлен.

И только он неуклюже выбрался, уронив свою палку, она уже схватила его за голову, за уши, теребила их, жадно вглядываясь, радуясь привалившему вдруг неожиданному счастью.

- Марлик, неужели это ты? Ущипни меня, Марлик! Как же ты надумал? Как же я люблю тебя! Ну, молодец! Вот радость-то! И уже офицер! Дай я тебя расцелую.

Она жадно целовала его в щёки, в глаза, в губы, крепко обняла и на мгновенье застыла с опущенной на его плечо головой, запушив волосами. Теперь было видно, что она небольшого роста, и даже Марлен выше. А тот не знал, что делать, совсем растерялся, не успевал ни ответить, ни сделать встречного движения и стоял, не шелохнувшись, опустив руки и ощущая всем телом не сестру, а женщину.

- Ну, пойдём же, пойдём в дом, я тебя накормлю. Ты откуда? Как дома-то? Что мама? Ой, какой же ты большой уже, совсем мужчина! Женить пора, - она радостно засмеялась, и Владимиру захотелось сделать то же.

- Красавица наша, - сказала вернувшаяся в кабину Варвара, и неожиданно зло добавила: - Шалава!

Владимир удивлённо взглянул на неё, обиженный на неожиданное осквернение человеческой красоты.

Варвара объяснила:

- На передок слаба, чернушка.

Ничего не поняв, он видел вражду и ожесточённость в её сузившихся глазах и поджатых губах. Варя не принимала эту красоту, осуждала её за что-то.

- Горе Ивану Иванычу.

Подумалось: «Женская зависть? Или ревность? Или что-то другое, неизвестное, развёдшее души этих женщин?»

Уже у крыльца уводимый Марлен вспомнил, закричал:

- Володя, вылазь! Давай в дом.

Люба, её вполне можно было так назвать, было ей, наверное, чуть за тридцать, тут же вернулась к машине, всплеснула руками, наклонив голову и приподняв брови домиком:

- Что ж это я? Совсем обалдела от счастья!

Засветилась притягательной улыбкой, обнажив ровные белые зубы, чуть глуховатым голосом с придыханием, глядя ему прямо в глаза, попросила:

- Выходите же, Володя. Можно мне вас так называть? Вы ведь друг Марлену? Значит, и мой, - заключила уверенно.

Варвара проворчала в спину:

- Пропадёшь, лейтенант!

По ступеням они поднялись на веранду, и через открытую дверь, завешенную длинными атласными портьерами, Владимир вошёл в русское жилище. На улице коротко прощально просигналила Варвара, прокричала:

- Вещи не забудьте!

Мотор взвыл и затих, удаляясь.

Глава 6

- 1 –

Иван Иванович появился только в конце дня, когда солнце позолотило остроконечные верхушки елей, нехотя оседая и укрываясь слоистым одеялом тёмных облаков с высвеченной ярко-оранжево-красной оторочкой по низу. Жара спала, но духота ещё осталась, и голова у Владимира после обильного деревенского обеда, основным компонентом которого была жареная на сале картошка, и сморившего после обеда сна была тяжёлой. Марлен всё ещё спал на широкой хозяйской кровати, разметавшись чуть не поперёк её. Владимиру понравилась квартира, скудно уставленная мебелью, но зато с многочисленными самодельными полками и стеллажами с книгами. Стены были хорошо выбелены, а полы выкрашены в приятный жёлтый цвет, как и веранда.

Захотелось пить. Он натянул гимнастёрку и сапоги и пошёл на кухню. Там была преисподняя. Большая плита печи, впервые, наверное, затопленная летом да к тому же днём, плотными ощутимыми волнами гнала от себя потоки тепла и пищевого смрада от сковород, кастрюль и чугунков разного калибра, стоящих на ней так тесно, что впору было бы их располагать в два этажа. В горячем кухонном чаду у двух столов работали ножами и ложками четыре пожилых женщины в наглухо застёгнутых платьях с густо потемневшими на боках и груди пятнами от пота. С ними была и хозяйка в лёгком сарафане с блестящими руками, плечами, шеей, часто смахивающая крупные капли со лба. У всех на головах белели косынки, и потемневшие от усталости и теперь почти фиолетовые глаза Любы так контрастировали с белым, что невозможно было опять не восхититься её необычной красотой.

- О, помощник проснулся, - весело сказала одна их женщин, и все дружно рассмеялись, скорее не шутке, а от приподнятого, лёгкого и радостного состояния подвалившего вдруг праздника.

- Что вам, Володя? – спросила, подходя, Люба, и он утонул в её глазах, не сразу вспомнив, зачем пришёл.

- Мне бы воды, - прохрипел он вдруг изменившим ему голосом то ли от сухости воздуха, то ли от обволакивающего запаха её разгорячённого прекрасного тела, стоящего так близко.

- Идите во двор к колодцу. Здесь душно, вода тёплая.

Он с трудом оторвался от её глаз - «наваждение какое-то» - повернулся на ватных ногах под смешки женщин и пошёл через комнаты и веранду на воздух, вдыхая его всей грудью и сбрасывая оцепенение от чар синеглазой кухарки.

У колодца, удивившего простотой конструкции и антигигиеной, он долго пил и не мог напиться удивительно чистой, холодной и вкусной, никогда не пробованной ранее водой. Потом разделся до пояса и так же долго плескал ею из стоявшей рядом широкой бадьи, наполнив её до краёв, на разгорячённое тело и лицо, покряхтывая от удовольствия и лёгкости во всём теле.