Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

• Название: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

---

- Нет, конечно, - брезгливо поморщился связник, не представляя, как такое возможно.

- Ничога, не хужей говядины. Убила мать Остапку, сварила, съели мы его. Как кролик був, одни мослы да рёбра, есть нечего. Потом сама умерла, а я прибился в стаю к хлопцам. И стали мы кучно вынюхивать и выслеживать, у кого какая естьба есть, у кого дымок из трубы парит. Тогда нападали и отбирали, а если кто не отдавал, того убивали – всё едино без жратвы сдохнул бы. Убивали и девок – на них мяса больше. Так и промышляли зиму и весну, так и выжили. А когда появилась лебеда, крапива, одуванчики, ягоды, червяки, лягушки, рыба - наша банда распалась. Остался я один, никто со мной идти не захотел.

«Вот тогда», - подумал Владимир, - «и зародилось в нём стойкое пренебрежение к чужой жизни, с малых лет начал строить свой ад, потому что каждый создаёт его по мере сил и возможностей, и у каждого он собственный, всё разрастающийся и углубляющийся».

Зубр тяжело вздохнул, вспоминая немыслимое для нормального человека детство.

- Много я тогда поисходил, поизъездил земли украинской, где только ни побывал, промышляя тем, что плохо лежит, а если не удавалось так, то и работой по найму, пока не загребли в детскую коммунарию. Хужей тюрьмы, скажу я тебе, нет. В той работать не надо, а в этой только и делали, что вкалывали спозаранку до темени на поле да на ферме под приглядом молодых урок, отсиживающихся в коммуне между воровскими делами. Как-то подсмотрел я в оконце, як зав гроши пересчитал и в железный ящик сховал. Такая меня зудь одолела взять их и мотануть подале, что, не долго думая, в тот же вечер подобрал ломик, взломал дверной замок и оказался у заветной скрыни. Но, как ни старался, вскрыть железяку силёнок не хватило. Зато хватило, чтобы продолбать черепушку сторожихе, сунувшейся сдуру проверить, что за шум. Сразу закричать не дотумкала, а потом поздно стало. Библию читал?

- Было дело, - соврал Владимир, потому что читал урывками и кое-что, наугад.

- В школе был у нас один богомол из захидников, всё бормотал молитвы як майский жук, нас заставлял слухать. Быстро исчез. Запала мне в башку одна поповская мысля, точно сказанная про наш людской мир: велико развращение человеков на земле, и все мысли и помышления сердцев их были зло во всякое время. Лучше не скажешь.

- Тебя крестили?

- Не знаю. Сколько помню – креста на мне не було. А што?

- Бога в тебе нет.

Зубр тихо засмеялся, нисколько не переживая по поводу такой утраты.

- Были б гроши. А у мэни тогда, после неудачного ограбления, ничога не було, кроме четырёх штор, што содрал с окон. Связал в узел и пийшов пешкадрала в Киев, пацаны гуторили, там есть к чему умелые руки приложить. Конец лета стоял, урожай снимали, в сёлах подкармливали. Добре добрёл, да не добре встретили. Поймали в облаве и определили в железнодорожную фазанку. Там я прокантовался несколько рокив, не напрягаясь, придурком. Знайшов в городе малое толковище из пацанов, бобёр ихний выслушал, взял, и стал я с ними по ночам курочить лавки и магазинчики. Менты, гады, не дали фазанку кончить – спеленали. Дали, по-божески, два года общего режима, отмантулил, тут Москва на Польскую Краину пошла, и я следом. Думал, в тамошней драчке и мне перепадёт задарма что-нибудь. Да и просто захотелось посмотреть тот край.

Зубр пошевелился, поплотнее натягивая опрятную телогрейку. Владимир сделал то же. Заметно похолодало. С речки тянуло зябкой сыростью.

- По твоей биографии кино снимать надо.

- Плёнки не хватит, и не выдержит она – потемнеет. У захидников, штоб им сало поперёк горла встало, намаялся. Все, как есть, - жлобы: ничего за так не давали, у них даже нищих нет. Ночлег дадут, накормят, но отбатрачь. А удерёшь, нагонят, так накостыляют, што в стоге отлёживаешься не день, не два. Не браты они киевским да харьковским, нас и за украинцев не считают. Но живут, не в пример нашим, богато и опрятно. Мотался я, мотался там от одного куркуля к другому промеж Львовом, Ужгородом и Дрогобычем да и забрёл невзначай на поляччину, где немцы уже началили. Скрутили меня польские жолнеры, што служили германцам, и отправили в Пшемысль. Там допросили, што видел, што слышал у советских, и отдали Гевисману. Ходил несколько раз за кордон, а потом – школа. Но и здесь свои достали. Почти добежал до бункера, когда почуял, как вляпался осколок ниже колена, и зажгло, но большой боли не було, а бежать не мог. Упал набок, кровь сочится скрозь штанину. Когда бомбардировка кончилась, подбежали курсанты, подхватили и оттащили стонущего в госпиталь. Там костолом в очках разрезал сапог, штанину, осмотрел, заулыбался, баит довольный: «Гут» и палец-шпильку вверх поднял. Подошёл Гевисман, порадовался вместе с ним, а потом отозвал в сторонку и о чём-то зашептались. Ноге нестерпимо больно, а они резину тянут. Доктор кипятился, горячо возражал, отворачивая умную морду в сторону, но начальник прикрикнул, и он смолк, позвал санитаров. Притащили меня в операционную, уложили на стол, наткнули маску, я и отключился. А когда включился, был уже в палате, а ноги со мной не было. Тот же очкастый гад в халате подошёл, криво улыбается, глаза прячет и снова твердит: «Гут». Если когда-нибудь свидимся, последняя будет встреча у «гута». Короче, оттяпали они мне ногу специально, почём зря, чтобы легче было внедрить к русским. Заночуешь?

- Нет, - резко отказался Владимир. – Ты иди вперёд, я уйду после.

Зубр внимательно посмотрел на него, но, ничего не сказав, оперся левой рукой о лавку и нагнулся, собираясь подняться, одновременно сунув правую руку под телогрейку к левой подмышке. Но сосед опередил, уперев вальтер в шею хозяина и предупредив:

- Не дури. Медленно вынь руку и замри, не то сделаю дырку насквозь, - и, усмехнувшись чуть слышно, добавил обидно: - и гроши обратно заберу: расписка-то у меня, никто не спросит.

Неудачливый агент нехотя выполнил команду. Владимир засунул свою левую руку на место хозяйской и вытащил тёпленький ТТ, подумав, что не зря в природе зубр считается очень опасным и непредсказуемым зверем.

- Возьмёшь на месте машины, когда я уеду. – Он поднялся, не сводя глаз с поникшей фигуры, и сначала вперёд спиной, а потом часто оглядываясь, ушёл к машине.

- Если бы я хотел, я бы тебя сразу кокнул, - зло пробасил вслед оставшийся с носом агент. – Попугать захотелось, проверить твою кишку.

Не слушая, Владимир завёл мотор, выглянул – хозяин стоял у скамейки, тогда бросил отобранный ТТ на землю рядом с кабиной и, резко дёрнув машину с места, покатил к понтонному мосту. У моста остановился, размышляя, и повернул к курносому. Он не хотел этой ночёвки, она ему была не нужна, но стал вдруг панически бояться дороги в глухом ночном лесу, и ничего не мог с собой поделать.

Хорошо, что курносый спал. Не проснулся он и ранним утром, когда Владимир на чуть забрезжившей заре отъезжал от гостеприимного дома и удовлетворённой хозяйки, безропотно принявшей 200 рублей. А он забыл о ней, будто и не было, сразу же, как только выбрался из пустынных в птичий час улиц города.

- 6 –

Ворота автобазы, на удивление, оказались перегорожены новеньким шлагбаумом. Владимир посигналил, вышел сторож с бумажкой, деловито нашёл в ней номер студебеккера, хотя знал водителя в лицо, и только тогда поднял заграждение. Дальше – ещё больше. Владимир, как обычно, остановился у конторы, собираясь сообщить диспетчеру, что вернулся, но не успел даже выйти из машины, как выбежал Поперечка, то есть, Алексей Игнатович Поперечный, одетый в новенький полувоенный костюм, и, подойдя к машине, предупредил:

- Здесь нельзя останавливаться и сигналить: запрещено директором. Проезжай дальше. Компрессор оставишь у мастерских, проволоку – на склад. Давай, пошевеливайся, - и ушёл, уже переняв начальническую привычку не здороваться с подчинёнными.

Владимир так и сделал и направился отметиться и разыскать кладовщицу, но по пути завернул к тройке своих, перекуривающих у потрёпанного студебеккера с откинутым на кабину капотом.

- Привет, - поздоровался со всеми, ответившими сдержанно: дальнерейсовики, привыкшие к молчаливой и неторопливой дорожной беседе с собой, вообще народ неразговорчивый. – Директор новые строгости ввёл?

- Лучше бы не вспоминал, - ответил один, заплёвывая окурок, - накаркал: сюда вышагивает.

Владимир оглянулся. От конторы, бодро маршируя, к ним направлялся… подполковник-штабист.

- Это – директор?

- Со вчерашнего обеда – он.

Наконец-то начавший мирную жизнь военный стратег подошёл.

- Почему не работаете?

Элитные работники базы не привыкли к такому грубому обращению.

- Перекуриваем, - сухо ответил один из шоферов, и все стали подниматься.

- Я предупреждал: перекуры по пять минут в конце каждого часа. Сейчас, - внедритель механической дисциплины посмотрел на часы, - одиннадцать сорок. Почему не выполняете?

Тройка молча полезла под капоты, колёса и в кабины своих автотрудяг, а Владимир собрался идти дальше, но был остановлен.