Макар Троичанин - Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3

• Название: Корни и побеги (Изгой). Роман. Книга 3
• Автор: Макар Троичанин
• Жанр: Современная проза

---

- Откуда ты всё это знаешь, молокосос? – насмешливо спросил Владимир, удивляясь внезапным зигзагам мышления лежащего философа.

- Читал, думал в отличие от других. Ты слушай и мотай на ус – пригодится.

- Я и так весь внимание, - согласился, сладко зевая, Владимир.

Саморощенный философ не счёл нужным обратить внимание на явный намёк к окончанию трёпа и продолжал:

- В 55 наступает пора ревизии болезней и болячек: всё, что благоприобретено, останется до конца дней, пополняясь новыми, и к этому надо привыкать. Чересчур мнительные в панике бросаются к докторам и знахарям, напрочь забыв о нравственном совершенствовании и потугах преодолеть последнюю горку. Лекари кое-как помогают временно утишить боль и страх, но хвори непобедимы, и наступает длительная пора терпения. Терпения не только от нытья внутренних органов и скрипа изношенной телесной оболочки, но и от остро подмеченных вдруг безразличия и равнодушия к себе со стороны близких, которым отдана вся жизнь, со стороны друзей и знакомых, внезапно образовавших вакуум вокруг недавнего закадычного товарища, со стороны сослуживцев и начальства, забывших того, кто вкалывал на производстве, не жалея сил и времени, терпения от угасающего бунта духа против собственной ненужности и незанятости. Человек через силу становится внутренне одиноким.

- Что об этом думать сейчас, - равнодушно откликнулся на предупреждение твёрдокожий слушатель, желающий сиюминутного одиночества в собственной комнате, - до этого так далеко, может быть, и дожить не удастся.

- Может быть, - мрачно согласился больной Сашка, - но готовить себя к естественным переменам в организме надо. Чтобы внутреннее состояние не мешало делу, которым увлечён.

- Тебе-то с твоим нахрапом никто и ничто не помешает с националистической идеей. Ты никогда не успокоишься.

- Никогда, - подтвердил друг. – Даже тогда, когда в 70 придёт время примирения. Примирения с остывшей плотью, упавшим, закосневшим духом, подорванным здоровьем, с окружающими людьми и событиями, а главное – с близкой смертью.

- Не упоминал бы перед сном, - поёжился суеверный сосед, уставший сидеть на стуле.

- Она как лакмусовая бумажка определяет всю твою жизнь. Если страшишься бабули с косой, значит, жил рабом с гниющей совестью, зловонным духом и эластичной нравственностью. А кто не боится умирать, тот рабом не был, какую бы нишу в людском столпотворении ни занимал.

- Кончил отмерять нам этапы?

- Ещё один остался. Немногие дотянут до 85-ти, после которых – отрешение, когда тело ещё на земле, разум практически угас, а душа рвётся на свободу, примериваясь к постоянному и уравновешенному месту в общем электромагнитном поле матушки-Природы.

- Хватит пугать, - Владимир встал и прошёлся по комнате, разминая ноги. – Лучше скажи, что сам будешь делать, когда вернёшься? Тебе до первого рубежа ещё ой-ёй-ой!

Сашка сел, прислонившись спиной к стене, закинул руки за голову.

- Думаю прорываться в какую-нибудь газету или журнал.

- Ого! Без образования?

- Пойду для начала в штат мусорщиком, грузчиком, уборщиком сортиров и буду писать, писать, писать, пока не начнут печатать. И тогда – вечерняя школа, курсы, заочный институт и работа корреспондентом. Частые командировки во все концы республики, встречи с разнообразными людьми, обширные знакомства в разных слоях общества, поиски единомышленников и создание организации национального возрождения. Это будет не безобидный кружок по изучению языка и истории народа, а сила, с которой придётся считаться оккупантам.

- Вот это размах! – Владимир был искренне рад энтузиазму друга, но одновременно и испугался за него. – На-воз.

- Что?

- Первые слоги твоей организации не очень приятно пахнут.

Сашка сообразил.

- Пусть. Даже симптоматично. На навозе лучше взрастут семена самосознания и независимости, и тогда вам, русинам, придётся выметаться.

- Дай хотя бы выспаться!

Философ-националист и лидер будущей освободительной организации, наконец-то, поднялся.

- Спи, варвар. Прощаться утром будем.

Когда он ушёл, Владимир, кляня себя за предубеждение и брезгливость, сменил наволочку на подушке, разобрал постель и вышел во двор вдохнуть свежего воздуха и умыться. Было уже темно и очень тихо. Одинокий тусклый свет Сашкиной спальни неравномерно мерцал от неровного напряжения, как будто перемигивался по Морзе с далёкой звездой, посылающей бодрствующему философу новые идеи познания зыбкой человеческой жизни, давно известной, обобщённой, проанализированной и изученной там. Владимир позавидовал другу, широко распахнувшему, несмотря на изматывающую болезнь, двери в будущее, и верилось, что оно состоится. Поёжившись от вечерней прохлады, он умылся до пояса, вымыл ноги и вычистил зубы, глубоко вздохнул, освобождаясь от умирающего дня, и пошлёпал в тапочках к себе, стараясь не потревожить тесную компанию в кухне. Там, под сенью древних мрачных елей сидели над тлеющим костерком, вспыхивающим яркими искрами воспоминаний, четверо, отгородившись от мирного, но пасмурного времени незримой партизанской стеной любви и дружбы.

Глава 4

- 1 –

Сергей Иванович разбудил в шесть. Лицо хозяина было сумрачно и печально, черты резко обострились, в них залегли глубокие тени, а взгляд постоянно уходил в сторону, как будто боялся передать то, что не должен знать «сынок». «Растравили вчера себя партизаны» - беспечно подумал Владимир и принялся споро собираться, решив не замечать настроения комиссара, под стать пасмурному утру, встречающему мутный рассвет мелким накрапывающим дождём, сыплющимся с низко и быстро убегающих на юго-восток плотных туч. Несмотря на божье скупердяйство, всё было мокро: и набухшие деревянные крыши, и почерневшие замершие деревья, уставшие стряхивать капли с листьев, и кусты, опутанные высветлившимися серебряными нитями паутины с нанизанными на них алмазными бисеринками, и поседевшая трава, и земля, переставшая впитывать влагу, и воздух, перенасыщенный мокротой так, что было трудно дышать.

За завтраком Сергей Иванович ничего не съел, только, насупясь, выпил стакан крепкого горячего чая, чем окончательно встревожил Владимира, и он спросил, стараясь поймать взглядом сторонящиеся глаза старшего:

- Что-то случилось?

Комиссар, наконец-то, не отвёл хмурых глаз и глухо, нехотя, не сразу ответил:

- Случилось: Сашку арестовали.

У Владимира сердце упало куда-то вниз, потом подпрыгнуло, мощно и больно забило в виски так, что захотелось их сжать, чтобы уменьшить боль, и он с усилием не сделал этого, а тщательно и неторопливо вытер губы платком, аккуратно сложил его и спрятал в карман, сильно вдохнул и выдохнул, успокаиваясь, и застыл, ожидая объяснений.

- Где-то с час назад разбудил шум мотора, - рассказал Сергей Иванович. – Со сна подумалось, что это ты подъехал, заглянул – спишь. Тогда вышел на крыльцо – у Сашкиного дома стоит «эмка», и какой-то тип в кожане рядом ходит. У меня от дурного предчувствия единственная нога сразу ослабела, а отсутствующая заныла, прислонился к косяку, жду, что дальше будет. Минут через сорок уехали, а я бегом в дом. Там всё настежь, всё перевёрнуто, разбросано, пыль столбом и – пусто. Обыск делали, и Сашку забрали. Вот тебе и Крым! Не рассчитали на день с отъездом.

Владимир, сгорбившись, молчал, бесцельно помешивая ложечкой давно остывший чай, не зная, что сказать, как и какими словами утишить неожиданный удар.

- Как вы думаете, за что? Неужели за кружок? Воньковский успел?

- Исключено, - Сергей Иванович сжал губы до белизны, сузил озлобившиеся глаза. – Скорее всего, кто-то из кружковцев по злобе, в отместку за что-то накропал донос. Не зря они как нашкодившие щенки враз разбежались.

Оба снова затихли, не веря случившемуся и не зная, что предпринять.

- Что будем делать? – с трудом выдавил из себя никчемный вопрос Владимир.

- Тебе ничего не надо делать, твоё дело – сторона, - быстро и жёстко, почти грубо, как о заранее продуманном, ответил комиссар, приняв, как и полагается старшему и опытному, инициативу на себя. – И не возражай! – повысил он голос. – Поезжай в свою командировку, а я здесь начну наводить справки. Веру, к сожалению, придётся привлечь как жену. – Сергей Иванович положил свою задубелую надёжную ладонь на руку Владимира. – Тебе нельзя не ехать.

Владимир и сам понимал, что в специфической русской разборке от него, чужака, тщательно оберегающего свою легенду, мало толку, но уехать, бросив друга в беде, в неизвестности, было тяжело и стыдно.

- Возвращайся по возможности скорее, хватит и на твою долю забот, - успокоил комиссар, не подозревая, что окажется прав. – Давай двигай. Для начала, чтобы не навредить, нам не надо делать резких движений.

С нелёгким сердцем Владимир ушёл, торопясь успеть на ЦТСБ до начала рабочего дня. К счастью, там его уже ждал экспедитор-мужчина.