Михаил Михеев - В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)

• Название: В мир А Платонова - через его язык (Предположения, факты, истолкования, догадки)
• Автор: Михаил Михеев
• Жанр: Публицистика

---

Душа как страдалец или узник тела

В платоновских героях душа вынуждена всю жизнь влачить жалкое существование, только томиться и мучиться, пребывая неразлучно, или даже будучи заключена, прикована, оказываясь неким узником - в теле человека. Но ведь и апостол Павел, в обращении к Филимону, начинающем его Послание, именует себя именно узником: Павел, узник Иисуса Христа,... (Посл.Филимон.1,1)

Отталкиваясь от традиционного представления, что после смерти душа отлетит в невидимый мир (где продолжит вечную жизнь), Платонов предлагает свой - опять инвертированный - вариант: будто человек всю жизнь просто вы-мучивает из себя душу, получая отдых только тогда, когда от нее избавится, как бы "сбыв ее с рук" - либо на время, во сне, либо уже навсегда, в смерти. Душа, таким образом, представлена как нечто для человека тягостное и его постоянно обременяющее, даже душащее (т.е. опять-таки буквально затрудняющее, стесняющее его дыхание), чему во что бы то ни стало надо дать какой-то выход, найти применение, отдать ее чему-то (или кому-то) вне самого себя. Здесь Платонов как бы подхватывает, гиперболизируя и домысливая, доводя до парадокса такие языковые шаблоны, как отвести, излить душу (в чем-либо, перед кем-либо) или же - прилепиться, прирасти душой (к чему-то, кому-то).

Одним из вариантов такого осмысления являются, например, переживания Никиты ("Река Потудань"), который после своей "не получившейся" любви бежит от любимой - чистить выгребные ямы, чтобы только отвлечься от памяти о самом себе и от своих интересов, т.е. в конце концов, чтобы забыть в себе душу. И надо сказать, в результате он этого достигает: ему удается низвести свою душу до уровня, на котором для него становятся возможными - обычные проявления чувств (любви и нежности).

Душа - это и нечто придающее человеку вес, вещественность, осязаемость в этом мире, но вместе с тем и - привязывающее, закрепляющее человека в мире. Это вместе и бремя, которое он должен постоянно нести на себе, чтобы не утратить текущие - через него - ощущения жизни. Поэтому, по Платонову, каждый человек испытывает необходимость производить со своей душой и над ней некую необходимую работу. Лишаясь души, человек оказывается порожним (лишаясь вместе с ней и некого "стержня"). При этом душа куда-то просто утекает, выходит наружу, оказывается вне его тела и связь с ней окончательно пресекается. Для одного из крестьян душа воплощена, как мы видели, в лошади, для другого - в выращенном своими руками яблоневом саду, (который он срубает под корень, чтобы только не отдавать в колхозное заключение - так делает пахарь Иван Семенович Крестинин, в "Котловане"), для кого-то она воплощается в жене, в собственном доме, в имуществе и т.п. Все это - то что держит, привязывает, закрепощает человека в этой жизни. (Можно считать, что в этом Платонов находится под влиянием гностицизма и манихейства - впрочем, на мой взгляд, глубоко укорененных в самой русской культуре.)

Объект применения души

Душе, как некому действующему параллельно самому человеку существу, постоянно необходим какой-то объект, на который она могла бы расходовать свои силы и к которому "прилагать" себя. Это или какой-то конкретный объект, или же только мечта, некий смысл, истина, даже просто воспоминание о чем-то бывшем. Вот к ним-то душа и служит "приложением", а лишаясь их, становится пустой и теряет смысл своего существования. (При этом платоновская метафизика испытывает панический страх пустоты, почти так же, как, впрочем, страх тесноты и стеснения. Но это особая тема.)

Поп-расстрига (в "Котловане") говорит, что он уже полностью отмежевался от своей души. Если даже священник - "служитель культа" - находит в себе силы так "перековаться" в угоду новой власти, значит эта власть действительно пришла "всерьез и надолго". Его бывшая (т.е. христианская, православная) душа таким образом как бы употреблена на дело, представляющееся теперь, так сказать, еще более важным - на дело "социалистического строительства": пожертвования всех верующих в своей церкви он откладывает - на трактор, но в добавок к этому (из усердия перед новой властью) он же служит еще и добровольным доносчиком ("сексотом", как станут выражаться позже), сообщая "куда следует" о тех, кто по старой памяти ходит в церковь, молится там вместе с ним и ставит свечки подкулацким святителям (т.е. попросту о всех своих прихожанах)! По взглядам некоторых исследователей, Платонов в какой-то момент (1923 год) придерживался точки зрения обновленческой церкви, созданной чуть ли не с "благословения" ЧК (Евдокимов 1998: 173), что на мой взгляд, совсем не мешало ему на более позднем этапе жизни еще активнее эту точку зрения отринуть (время создания "Котлована" - 1929-1930).

Как самое неприглядное в человеке

Платонов внешне отвергает применимость навязываемого нам языком представления, что человек может только внешне, как бы наружно быть зол и несправедлив, а по сути, (в душе, в идеале) он всегда добр и прекрасен. Эту-то душу в человеке Платонов словно и выворачивает перед нами совершенно "наизнанку", демонстрируя из нее почти сплошь одно только неприглядное и "как бы" утверждая этим самым, что все зло - именно от нее, от того, что душа по природе своей индивидуалистична, своекорыстна и безнравственна. Вот один из вариантов диалога героев (из неоконченного романа "Счастливая Москва"), впоследствии отклоненный автором:

- Душу надо разрушить, - вот что, - угрюмо произнес Сарториус. Она работает против людей, против природы, она наша разлучница, из-за нее не удастся ничего...

- Да как же так? - удивился Божко. - А что такое душа, она разве есть?

- Есть, - подтвердил Сарториус, - она действует, она дышит и шевелится, она мучит меня, она бессмысленна и сильнее всех...

Сарториус в усталости положил голову на стол, ему было скучно и ненавистно, ночь шла утомительно, как однообразный стук сердца в несчастной груди. Везде есть проклятая душа [Фрагменты: 71-72].

А вот другой диалог (из текста самого романа), перекликающийся с приведенными словами тех же героев:

- Ничего! - опомнился Сарториус. - Мы теперь вмешаемся внутрь человека, мы найдем его бедную, страшную душу.

- Пора бы уж, Семен Алексеевич, - указал Божко. - Надоело как-то быть все время старым природным человеком: скука стоит в сердце. Изуродовала нас история-матушка!

Вскоре Божко улегся спать на столе, приготовив для Сарториуса постель в кресле управляющего. Божко был теперь еще более доволен, поскольку лучшие инженеры озаботились переделкой внутренней души. Он давно втайне боялся за коммунизм: не осквернит ли его остервенелая дрожь /чужеродный дух[*]/ ежеминутно поднимающаяся из низов человеческого организма! Ведь древнее, долгое зло глубоко въелось в нашу плоть...(СМ)

Собственно говоря, здесь Платонов не так уж шокирующе-оригинален, как это может показаться, его подход можно считать вполне традиционным: ведь то же самое, по сути дела, (правда, относительно сердца) утверждал и Христос:

...Исходящее из человека оскверняет человека; Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства, кражи, лихоимство, зло, коварство, непотребство, завистливое око, богохульство, гордость, безумство... (Мк.7,21-22)[93]

На этом и основывается терминологическое отличие понятий душа и дух, отчасти поддерживаемое и в языке: первое связано исключительно с человеческим (грешным) уделом, а второе - дар свыше, т.е. уже "не от мира сего" и т.п. Душа помогает нам жить - в мире "сочных, сильных, несомневающихся людей" (из "Анны Карениной"), а на постижение сущности духа направлены многочисленные вероучения и ереси (см., например, об учении Л.Толстого в этом отношении - Мардов 1998).

Как невозможное и несбыточное

Но даже если понимать душу в ее традиционном, т.е. возвышенном смысле, то стремления этой души, говорит нам Платонов, совершенно несбыточны, они неизбежно ведут к выходу за пределы тела, толкают человека только к "невозможному". Видимо, поэтому человек и вынужден всю жизнь нести, как бремя, и болезненно ощущать в себе томящую душу, а также напрягать и превозмогать ее, как тщетную. Сама по себе душа, пока она "жива" в человеке, вынуждена только мучиться и томиться. Это вообще и есть наиболее нормальное, "рабочее", так сказать, ее состояние, по Платонову. Но высшее ее предназначение конечно не в этом. Вот крайне характерное здесь высказывание писателя (отрывок из письма к жене 1922 года, из Воронежа):

...Я люблю больше мудрость, чем философию, и больше знание, чем науку. Надо любить ту Вселенную, которая может быть, а не ту, которая есть. Невозможное - невеста человечества, и к невозможному летят наши души... Невозможное - граница нашего мира с другим. Все научные теории, атомы, ионы, электроны, гипотезы, - всякие законы - вовсе не реальные вещи, а отношения человеческого организма ко вселенной в момент познающей деятельности... [Живя главной жизнью: 383-384].