Олег Верещагин - Я иду искать. История первая

• Название: Я иду искать. История первая
• Автор: Олег Верещагин
• Издательство: Ленинградское издательство
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2008
• ISBN: 978-5-9942-0140-4

Ты можешь только стоять. До конца. До смерти. До понимания жизни... Либо умереть, как лягут карты судьбы. Как человек. Или как тварь дрожащая. Тебе выбирать.

Молодость и ненависть против расчета, закон против совести, режущий глаза «свет цивилизации» против утренних туманов без запаха химии... Война на уничтожение.

В этом мире редко доживают до тридцати.

---

Я повернул рукоятку. Город (или что?) Наарт передавал проповедь. Тоже самую обычную, я даже вслушиваться не стал, потому что слышал эти слова и по телевизору, и по радио, и вживую — красивый голос, убедительный и мягко-напористый, проникающий аж в подсознание...

С досады (а что я, собственно, ожидал услышать-то?!), я проскочил несколько пунктов — и вдруг краем уха уловил чужой язык. Я вернул стрелочку, пошарил в эфире...

— ... вейтан вейх гартс. Аль навис. Хайусен? Хайусен? — спрашивал металлический голос. — Родйан, свара, свара... Вейтан руст. Хайусен! — в голосе отчётливо прозвучало раздражение.

Голос ещё что-то повторял — то монотонно, то со всё большим раздражением... Язык был совершенно незнакомым. Или нет... Я знал английский и французский достаточно хорошо, чтобы понимать разговорную речь. В языке, звучащем в эфире, было что-то общее с ними обоими и, как ни странно — с русским. Что-то неуловимое, неясное, но — общее.

Долго, как заворожённый, я стоял перед приёмником и слушал чужую речь. Потом снова повернул ручку, провёл до конца шкалы, нигде не задерживаясь. В приёмнике скреблись обрывки передач — хотели вылезти, сердились, что их не выпускают. Я не вслушивался. Меня заинтересовал переключатель волн.

Тут не было обычных УКВ, ДВ, СВ и прочих. Приёмник стоял на обозначении «верхняя волна» — так и было написано под кнопкой, нажатой, наверное, ещё дедом. Но была ещё одна — с надписью «дно». Так и было написано — дно. Помедлив, я нажал эту кнопку.

Эфир почти полностью молчал. Не было даже шумов, только по временам за секунду, не больше, проскакивали какие-то разряды. Уже у самого конца шкалы я наткнулся на связную речь — и вздрогнул, так неожиданно и громко она звучала.

Молодой голос по-русски, как и почти все предыдущие на верхних волнах, устало говорил, обращаясь к какому-то собеседнику:

— ... лучший выход. Они настолько сильнее нас, что позволяют себе глупость нас не замечать. Мы же себе такой роскоши, как глупость, позволить не можем.

— Я вас выслушал, — ответил ему густой, булькающий бас. — Жила?

— Я не буду здесь говорить, — раздался третий голос. — Хватит с меня и того, что...

Волна вдруг стремительно куда-то поплыла, я зашарил в эфире — и потерял её совсем. С досады я хватил кулаком по приёмнику, почти отпрыгнул от шкафа и, подойдя к окну, распахнул его.

Летняя ночь была тёплой и звёздной, как небо в планетарии. Глядя туда, вверх, я неожиданно вспомнил, как отличить звезду от планеты: мерцает — значит, звезда, горит ровно — планета... Кто же мне это говорил?

Через плечо я посмотрел на приёмник, чья шкала по-прежнему горела ровным, мутноватым светом. Оставив окно открытым, я вернулся к столу, снова листнул блокнот. Наткнулся на слова, где дед говорил о своей жене — о моей бабушке.

«Последними её словами были: «Это ты виноват!» Я много думал над этим. Это — правда. Я испортил ей жизнь. Всю жизнь она любила меня и ждала меня, а я таскал её за собой по гарнизонам, я заставлял её месяцами ждать писем или звонков в нечеловеческом напряжении. Сын наш родился поздно, и это моё упрямство поставило между им и мною стену, от которой больше всего страдала она. Но... если бы она могла увидеть... Даже ради любви к ней я не мог отказаться от участия в этом. Тот, кто не борется со злом, становится крёстным отцом зла, потому что даёт ему второе рождение. »

Я отбросил блокнот. Ответ насчёт природы дедовых странностей лежал на поверхности. Хороший, всё объясняющий ответ.

Года три назад я бы принял его с восторженным повизгиваньем. Я тогда обожал читать Крапивина, хотя отец что-то и хмыкал насчёт «вечно молодого интеллигентика». Потом Крапивин меня достал — бесконечным повторением сюжетов, эпитетов и портретов героев. Книжки его до сих пор стоят у меня на полках... но речь не об этом. Вот ТОГДА я бы радостно уцепился за версию, что мой дед умел связываться с параллельными пространствами. Или с иными планетами.

НО ВЕДЬ ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ !!!

Или... может?. .

* * *

В доме было полно народу. Все ходили, что-то таскали, перекликались, а я как дурак лежал в своей спальне под простынёй и понимал, что совершенно неуместен в этом доме. Двое бородатых мужиков — в точности с фотографий в дедовом кабинете! — сняв со стола компьютер, принялись устанавливать на его место полевую рацию. Задребезжал вызов...

Я проснулся в полу-свесившемся с кровати состоянии — головой почти на ковре. Она (голова) дико болела. Во рту стоял омерзительный вкус позднего пробуждения, и мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, где я нахожусь и что звонок надрывается не у меня в голове, а в телефоне, стоявшем на шкафу.

Я упал с кровати окончательно. Потряхивая головой и издавая противоестественные звуки, которые должны были обозначать, как мне плохо, я с трудом принял вертикальное положение (голова закружилась, я вцепился в шкаф, как в спасательный круг) и снял трубку:

— Да?

— Олег, ты? — голос отца.

— Я, а что случилось?! — почему-то забеспокоился я.

— Да ничего, — спокойно ответил отец, — просто звоню узнать, как ты там. — Вадим с тобой?

— Да, — неизвестно зачем соврал я.

— Поздно легли?

— Вроде того, — я покосился на часы. Ужас!!! Первый час!!! Правда, я лёг в седьмом часу утра... — Так чего звонишь-то?

— Ничего, — повторил отец. — Всё в порядке?

— В полном, — подтвердил я. Если бы ещё голова так не болела...

— Ну ладно, не скучай. Завтра утром приедем, — информировал он меня и отключился.

... После холодного душа голова прошла, и я, стоя на пороге ванной и ожесточённо вытираясь полотенцем, вдруг понял, что хочу есть. Очень хочу, что не удивительно — вчера-то я весь день проголодал!

Я уже почти вошёл в кухню, держа в руке почти свежие трусы — но остановился. Прислушался.

На меня упала тишина. Огромная и бесконечная. Я стоял и слушал её, глядя, как медленно и плавно ползёт вдоль стены по полу косой солнечный четырёхугольник с танцующей над ним пылью.

Был яркий солнечный день. И тишина в пустом доме — такая, что распадалась на несуществующие, осторожные звуки.

Нервы. Это просто нервы, нервы, нервы, новое место... Постукивает в тишине беда — не беда, а так, что-то напряжённое и странное, хрустят осколки разбитого спокойствия под чьими-то шагами. Тяжело ступает неизвестность, подходит ближе, ближе, останавливается за плечом. Стоит и смотрит спокойным, пристальным взглядом. Если обернуться — можно увидеть её лицо со знакомыми чертами... Чьими? Деда? Вчерашнего посетителя? Людей с фотографий в кабинете?!

Весь в поту, я обернулся, чтобы увидеть пустой коридор, лестницу наверх, дверь ванной.

— Это всё бред, — громко сказал я в пустоту.

А ведь уезжать надо. Не есть садиться, а подняться к себе, одеться, сунуть в карман деньги, ключи, запереть этот дом — и на станцию. И больше никогда — НИКОГДА!!! — не оставаться тут одному.

Потому что если я не уеду, случится что-то... что-то страшное. Вот прямо сейчас. Не ночью, а днём, днём...

Это не я. Это дедовы дела, дедовы счёты, а он мёртв. Я тут ни при чём. Не трогайте меня!!!

— Не трогайте меня!!!

Я вдруг понял, что бормочу это вслух. Мне неожиданно стало стыдно до жара в щеках, и я, заставив себя перевести дыхание, громко спросил:

— Олег, ты здесь? — после чего сам себе ответил: — Здесь.

Этому дурацкому на первый взгляд фокусу обучил меня наш Игорь Степанович, тренер по фехтованию. Помогает, надо сказать — и на этот раз беспричинный страх начал откатываться прочь, как почти зримая волна. Конечно, это я сам себя накачал. Нет, клык даю, дед занимался какими-то странными вещами, но это совсем не значит, что на меня немедленно должны обрушиться тридцать три несчастья. Я влез наконец в трусы и отправился на кухню — инспектировать холодильник.

Тишина в доме меня больше не пугала.

* * *

До вечера я успел привести в порядок тот бардак, который устроил в дедовом кабинете, а потом, прихватив удочку, отправился через заднюю дверь и по тропинке к реке, протекавшей внизу сада, разбитого на склоне холма. Но переключиться мне не удалось — может, ещё и поэтому рыба не клевала, совершенно игнорировала мою удочку. В конце концов я просто положил дурной кусок пластика на берег и устроился поудобнее, обхватив руками коленки, да отмахиваясь по временам от комарья.

На воде колебалась дорожка света от полной луны. Комарьё над этой блестящей зубчатой лесенкой толклось тёмным облачком, и я вспомнил, что это означает наступающий тёплый день. Потом ниже по течению плеснула рыба, я досадливо поёжился, но тут же снова застыл — уж очень тихой и красивой была ночь возле реки. Где-то за деревьями, на-верху, ещё догорал закат, но тут темнота полностью вступила в свои права.