Роджер Желязны - Девять принцев в Янтаре

• Название: Девять принцев в Янтаре
• Автор: Роджер Желязны
• Издательство: "Terra Fantastica" МГП "Корвус"
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1992
• ISBN: 5-7921-0001-2

Роджер Желязны — один из самых популярных авторов в мире любителей фантастики. Жанр фэнтези — истинное призвание мастера. И наиболее ярко его талант раскрылся именно в этой ветви фантастики. Самым известным циклом его романов стал романтический «янтарный» цикл, посвященный вечному городу Янтарю — хранителю сущности мира — и принцам королевского клана лорда Оберона. Путь Истины, по которому в Тени, отбрасываемой Янтарем, идет принц Кэвин, — необычен, жесток и может вовсе не быть Путем Истины. Но на тени Земля принц обрел новое знание и… Впрочем, это всего лишь аннотация.

---

— Как вы попали сюда, в мою темницу? — снова спросил я.

— Я ведь сказал тебе: прошел.

— Сквозь стену?

— Ну, конечно, нет. Сквозь Тень стены.

— Никто не может ходить сквозь Тень в Янтаре. В Янтаре нет Теней.

— Видишь ли… я сжульничал, — признался он.

— Как?

— Я нарисовал новый Козырь и прошел сквозь него, чтобы взглянуть, что новенького по эту сторону стены. О!.. Я вспомнил! Без Козыря я не смогу попасть обратно. Придется рисовать новый. У тебя есть что-нибудь перекусить? И чем можно рисовать? И на чем?

— Возьмите кусок хлеба, — сказал я ему, протягивая свой обед. — А заодно и кусок сыра.

— Спасибо тебе, Кэвин.

И он сожрал хлеб и сыр, а потом выпил всю мою воду.

— А теперь, если ты дашь мне перо и кусок пергамента, я вернусь к себе. Я хочу дочитать книгу. Приятно было поболтать с тобой. Жаль, что так вышло с Эриком. Может, я еще наведаюсь к тебе, и мы поговорим. Если ты увидишь своего отца, попроси, пожалуйста, чтобы он не сердился за то, что я превратил его человека в…

— У меня нет ни пера, ни пергамента, — сказал я.

— Боги, — сказал Двэкин. — Ну, это уж совсем невежливо.

— Знаю. Ну, тогда и Эрик не слишком вежлив.

— Ну, хорошо, а что у тебя есть? Моя комната нравится мне больше, чем это место. Там, по крайней мере, — светлее.

— Вы пообедали со мной, и я хочу просить вас об услуге. Если вы выполните мою просьбу, я обещаю, что сделаю все, чтобы помирить вас с отцом.

— И чего же тебе надо?

— Я часто наслаждался вашим искусством, и есть картина, которую мне очень хотется иметь именно в вашем исполнении. Помните ли вы маяк на Кабре?

— Ну, конечно. Я бывал там много раз. Я знаю его хранителя Джоупина. Я часто играл с ним в шахматы.

— Больше всего на свете, о чем я только могу мечтать… — сказал я ему. — Почти всю жизнь я страстно желал увидеть один из ваших волшебных набросков той громадной серой башни.

— Очень простой рисунок, и довольно приятный, не могу не согласиться. В прошлом я, действительно, делал наброски этого места, но как-то никогда не доводил их до конца. Слишком много было другой работы. Но если хочешь, я схожу за одним.

— Нет, — сказал я. — Мне бы хотелось чего-нибудь более постоянного: чтобы этот рисунок был здесь в камере у меня перед глазами, чтобы он утешал и меня, и всех прочих узников, которые попадут сюда потом.

— Похвально, — сказал Двэкин. — Но на чем же мне рисовать?

— У меня есть стило, — сказал я (ручка ложки здорово поистерлась и заострилась), — и мне хотелось бы, чтобы картина была на дальней стене: хочу смотреть на нее, когда прилягу.

Он долго молчал, наконец заметил:

— Здесь очень плохое освещение.

— У меня есть несколько коробков спичек, и я буду зажигать их по одной. Если не хватит спичек, можно будет спалить солому.

— Не могу сказать, что это идеальные условия для работы…

— Знаю, и заранее прошу прощения за это, великий Двэкин, но это лучшее из того, что я могу предложить. Картина, написанная вашей рукой, рукой мастера, осветит мою жалкую жизнь и согреет меня в темнице.

Он опять ухмыльнулся.

— Очень хорошо. Но ты должен мне обещать, что посветишь мне потом: я нарисую картину для себя и попаду домой.

— Согласен, — сказал я и сунул руку в карман.

У меня было три полных коробка и часть четвертого. Я сунул ложку ему в руку и подвел к стене.

— Появилось ли у вас чувство инструмента? — спросил я его.

— Да, это заостренная ложка, разве нет?

— Верно. Я зажгу спичку, как только вы скажете, что готовы. Вам придется рисовать быстро, потому что мой запас спичек ограничен. Половину спичек я израсходую на рисунок маяка, а вторую половину — на ваше усмотрение.

— Хорошо, — сказал он, и я зажег спичку, а Двэкин начал чертить линии на сырой серой стене.

Первым делом он очертил большой прямоугольник, как раму для своего наброска. Затем быстрыми четкими штрихами начал набрасывать маяк. Было просто удивительно, но этот полубезумный человек сохранил все прежнее мастерство. Я держал каждую спичку за ее голое основание, плевал на большой и указательный пальцы левой руки, и когда уже не мог держать спичку больше в правой, брался за обгоревший конец и переворачивал ее, заставляя сгорать полностью, прежде чем зажечь следующую.

Когда первый коробок кончился, Двэкин закончил башню и работал над морем и небом. Я вдохновлял его, издавая восхищенные возгласы при каждом штрихе.

— Великолепно, просто великолепно, — сказал я, когда он почти закончил. Затем он заставил меня потратить еще одну спичку, пока подписывал картину. К тому времени я потратил почти всю вторую коробку.

— А сейчас давай восхищаться, — сказал Двэкин.

— Если вы хотите вернуться домой, то придется оставить все восхищения мне, — сказал я ему. — У нас слишком мало спичек, чтобы заниматься критикой.

Он побурчал, но все же подошел к другой стенке и начал набрасывать, как только я зажег спичку.

Он набросал крошечный кабинет, стол, череп на столе, глобус рядом, стены, заставленные книгами до самого потолка.

— Теперь хорошо, — сказал Двэкин, когда я кончил третью коробку моих спичек и начал остатки четвертой.

Ему понадобилось еще шесть спичек, чтобы закончить, и одну, чтобы подписаться.

Он уставился на рисунок, пока горела восьмая спичка — и у меня оставалось всего две, — а затем сделал шаг вперед и исчез.

Этой спичкой я обжегся и уронил ее, и она зашипела, когда упала на сырую солому и погасла.

Я стоял, дрожа, полный смутных чувств, но вдруг вновь услышал голос и почувствовал присутствие рядом. Двэкин вернулся.

— Знаешь, что мне пришло в голову? — спросил он. — Как же ты будешь любоваться моей картиной, когда здесь так темно?

— О, я вижу в темноте, — сказал я. — Мы жили с ней вместе так долго, что стали друзьями.

— Понимаю. Мне просто стало любопытно. Посвети-ка мне, чтобы я снова мог попасть к себе.

— Хорошо, — согласился я, беря в руки свою предпоследнюю спичку. — Но в следующий раз, если захотите навестить меня, то приходите со своими спичками, потому что светить мне будет нечем. Спички кончились.

— Хорошо.

Я зажег спичку, он уставился на свой рисунок, подошел ближе и еще раз исчез.

Я быстро повернулся и посмотрел на маяк Кабры прежде чем спичка погасла. Да, в этом рисунке чувствовалась сила.

Хватит ли мне моей последней спички?

Я был уверен, что нет. Слишком долго приходилось концентрироваться даже для побега через Козырь.

Что бы мне поджечь? Солома была слишком сыра и могла не загореться. Это ужасно — иметь выход, дорогу к свободе, здесь, со мной, и не иметь возможности ей воспользоваться.

Мне нужен был огонь, который продержится некоторое время.

Мой матрас! Это был льняной тюфяк, набитый соломой. Солома из тюфяка, наверняка, будет суше, да и лен горит неплохо.

Я разгреб солому на полу, добравшись до камня. Затем поискал ложку, чтобы вспороть матрас. Тут я выругался. Двэкин унес ее.

Я бил и рвал матрас.

Наконец он развалился, и я вытащил из его нутра сухую солому. Я свалил ее небольшой кучкой, а рядом положил ткань для подтопки, если понадобится. Чем меньше дыма, тем лучше. Он только привлечет внимание, если вдруг мимо пройдет стражник. Однако это было маловероятно: пищу мне уже принесли, а кормили здесь один раз в день.

Я зажег последнюю спичку, потом подпалил ею спичечный коробок. Когда коробок загорелся, я положил его в солому.

У меня почти ничего не получилось. Солома оказалась более сырой, чем я предполагал, хотя я и достал ее из самой сердцевины матраса. Но в конце концов появился маленький огонек. Для этого мне пришлось сжечь два пустых коробка, и я был рад, что не выбросил их.

Когда я кинул в огонь третий коробок, я выпрямился, держа в руках полотно, и повернулся к рисунку.

Стена осветилась. Когда пламя поднялось выше, я сконцентрировался на башне и начал вспоминать ее. Мне показалось, что я услышал крик чайки. Потянуло чем-то похожим на соленый бриз, и по мере того, как я всматривался, берег становилось все реальнее.

Я бросил полотно в костер, и пламя на мгновение стихло, а затем взлетело к потолку. Я ни на миг не отрывал глаз от рисунка.

Волшебная сила по-прежнему была в руке Двэкина, и вскоре маяк показался мне столь же реальным, как и камера. Затем он стал единственной реальностью, а камера — всего лишь Тенью за моей спиной. Я услышал плеск волн, почувствовал тепло солнца.

Я сделал шаг вперед, но нога моя не коснулась огня.

Я стоял на песчаном скалистом уступе маленького островка под названием Кабра, где располагался большой серый маяк, освещавший по ночам водный путь для кораблей Янтаря. Стая перепуганных чаек с криками кружила надо мной, и мой смех слился в одно с гулом прибоя и свободной песней ветра. Янтарь находился в сорока милях за моим левым плечом.