Игорь Футымский - Онтология взрыва

• Название: Онтология взрыва
• Автор: Игорь Футымский
• Жанр: Философия

---

Действительность вырастает из жизни: стоит попробовать вырастить хоть один образ насильно, чтобы убедиться, что мы лишь посредники в деле происхождения ценностей, и ни одна из них, не впишется в обстоятельства нашей только потому, что мы этого хотим. Мы всего лишь посредники и тогда, когда сажаем растения в расчете вырастить полезный для нас урожай, и наши возможности как посредников и тут, хотя и велики, но ограниченны.

Нам нужно сильно изменить климат пустыни Кара-Кум, чтобы поселить в ней дикие орхидеи или хотя бы неприхотливые сосны. Или почему бы не заселить ее огромные постранства карельской березой? - ведь из нее можно наделать дорогой мебели. Или почему бы не вырубить всю российскую березу и посадить вместо нее много-много кофейных деревьев? - последние ведь дают гораздо больше дохода.

Почему у людей, вырванных из родной почвы привычных для них обстоятельств появляется странная и неизлечимая боль - ностальгия? Почему ценности, составляющие видовую гордость американца, никак не приживаются в России или в Китае, или приживаются в каком то новом, совершенно неузнаваемом виде?

Мы вынуждены считаться с проблемой совместимости образов с действительностью, в которую мы их помещаем, хотя бы из соображений экономии нашей интеллектуальной работы. Но для того, чтобы знать секреты совместимости почвы и того, что на ней может вырасти, мы должны знать кое-что о самой почве, о секретах гумуса, который может быть плодородным для одних культур и равнодушным к другим.

Гумус, из которого вырастают наши образы, не менее значителен для нас, чем гумус, из которого вырастает наш насущный хлеб. Мы, собственно, давно знаем об этом, а потому давно этот гумус пытаемся как-то обозначить - ум, разум, интеллект, мышление, мир идей, и т. д., - а еще лучше - не просто обозначить, а как-то изучить (тем более, что мы все-таки как-то биологически причастны к этому гумусу, он - наша видовая гордость, с помощью которой мы уравновешиваем мир образами). Но с видовыми особенностями нашей высшей нервной деятельности у нас больше неразберихи,чем ясности.

Может быть, ясности даже и совсем нет - смысловая путаница во множестве понятий, относящихся к мышлению, стала привычной для нас и особенно не смущает. Правда, есть науки, которые профессионально занимаются мышлением, и уж там-то, кажется, точно должна царить какая-никакая ясность на этот счет, ясность, способная обеспечить необходимую процедурную определенность. Но нет - в большинстве случаев дальше сравнительной феноменологии мышления там, где разговор вот-вот уже должен зайти о его природе, а значит, об онтологии, дело не идет. (Наш масс-медиумный век нас хорошо к этому приучил: так ведут себя, например все представители по связям с общественностью, официально сообщающие о событиях специальными униками , вроде "Департамент не подтвердил, но и не опровергнул...")

Большинство наук научилось обходить вопрос о природе мышления, то есть, делать его присутствие в своем продукте необязательным. Не то что бы он вовсе оставался за пределами интересов специальных наук, но как- то всегда был представлен в них в предельно свернутом состоянии - вроде и есть в каталоге, но под неизвестным никому паролем: попробуй, войди.

С природой мышления дело обстоит так же, как с природой социального: все говорят о вещах, связанных с ними, но никто толком не знает, что это такое. Хотя, собственно, мы освоили уже по крайней мере три способа подобраться к этой проблеме.

Первый способ - метафизический. У него самые старые традиции. Он самый умозрительный из всех и существует скорее как необходимость как-то объяснять то, чем мы вынуждены пользоваться для выживания, чем как демонстрация возможностей нашего опыта. Этот способ готов довольствоваться самыми общими представлениями о феномене. Поэтому он предельно прост, и в большинстве случаев мы, не любящие тех подробностей о предметах, которые не влияют, по нашему убеждению, на качество нашей жизни, довольствуемся именно таким отношением к мышлению. Этот способ представлять его себе достался нам от очень древних философов, которые когда-то догадались отделить мышление от реальности как нечто, что ее, во-первых, отражает, а во-вторых - получает о ней знание, не обязательно, кстати, и зависящее от нашего контакта с нею. На таком представлении о мышлении выстроено до сих пор ходовое наивно-возвышенное убеждение, что наш разум - это особый дар, особая вещь в себе. Это оптимистическое убеждение всегда объединяло нашу психологию с возрастным эгоцентризмом ребенка, стремящегося к абсолютной и непререкаемой особенности себя и своих вещей.

Такого представления о мышлении нам вполне хватает до тех пор, пока мы не вынуждены искать способа структурировать его. Например, в случаях, когда с мышлением происходит что-то ненормальное. Тогда оно попадает в поле зрения психиатров и психологов, которые для своего ремесла вынуждены искать такие подробности, которых незаинтересованный опыт дать не может.

Если психология не сможет объяснять как можно более широкий круг явлений, происходящих в мире высшей нервной деятельности, ей будет очень трудно выполнять свою ремесленную цель - предсказывать рамки поведения человека в различных ситуациях. Традиционный психолог - прежде всего ремесленник, и если он составляет теории, они должны прежде всего работать на наилучший практический результат. Поэтому в стратегию психологической теории закладывается некоторый диапазон более или менее стандартных ситуаций. В силу этого психология практически не обслуживает законы мышления и мышление вообще, и может быть, потому ей только только до каких-то довольно ограниченных пределов интересно спрашивать себя о его природе. (Существует, правда, по крайней мере одно исключение - в нем вопрос о природе мышления и о природе психического вообще задается как главный, и он не присутствует на мониторе теории параллельно и в стороне - развертка его образует совершенно новую по своему образу, нетрадиционную психологию топологическую психологию, о нем - ниже.)

Третий способ представлять мышление - нейрофизиологический. Этот способ демонстрирует прежде всего возможности наших естественных наук, связывающие мышление с физическими и химическими процессами, и, как это может показаться, содержит в себе очень серьезные процедурные обещания. Еще бы: с одной стороны - мир физических событий, а с другой - мир событий психических, и все это, кажется, - в одном целом. Для составителей учебников по диалектическому материализму этого вполне достаточно, чтобы считать выполненной не менее как психофизическую процедуру.

Психофизическая проблема - одна из двух проблем (вторая - проблема интерсубъективности), так и оставшихся неразрешенными в рамках старой, субстанциальной рациональности. Она, в сущности, может быть сведена к вопросу: откуда растет наше мышление, образующее особый мир, или как состыковать мышление с любой другой реальностью? Это очень неприятный для нас вопрос, потому что мы вообще-то не привыкли относиться к мышлению как к чему-то, включенному в единую структуру реальности.

По большому счету, наше знание о реальности вокруг нас организовано нашим прагматическим интересом, тем интересом, который позволяет нам удерживать равновесие в отношениях с нею. Другими словами, наши познавательные амбиции определяются высотой наших ремесленных задач. Поэтому только серьезные ремесленные задачи могли бы заставить нас искать структуру мышления, а тем более сруктуру, в которую оно включено. Фрейда, во всяком, случае, его богатейший опыт ремесленника (а значит, знатока проблем) убедил такой поиск начать, и он заговорил о том, что наша психическая жизнь - не обособленное поле, что она состоит из напластований, то есть, вертикально стратифицирована.

Мысль Фрейда можно, по сути, свести к тому, что наше эволюционное прошлое оставило свой след в напластовании операционных облочек нашей психики, в большей или меньшей степени готовых к внезапному применению. Все, что способно сконструировать нашу реакцию на окружающие нас витальные обстоятельства, - не интервенции случайности, а в конечном счете спрятано внутри нас. Даже исчезнувшие города не исчезают совсем - их руины заносит песок или покрывает вода или вулканический пепел, но оставленные нам их следы хранят какую-то возможность их исторической реконструкции. Так и слои человеческой психики, сформированные определенными витальными обстоятельствами, сворачиваются в запасной психический багаж, отражающий наш видовой эволюционный путь, а мы, совершенствуя наши возможности, можем вести археологические раскопки этих слоев.

По сути дела, во фрейдовской идее вертикальной стратификации человеческой психики содержится один из основных принципов квантовой геометрии континуумального мира, состоящий в том, что связи между ее слоями канализированы и работают не между элементарными носителями психик, то есть, конкретными людьми, а только между самими психическими пластами, представляющими собой метрически выделенные геометрические единицы всего психического пространства.