Игорь Футымский - Онтология взрыва

• Название: Онтология взрыва
• Автор: Игорь Футымский
• Жанр: Философия

---

Собственно, в последнем случае выбор у нас даже шире: мы еще можем написать донос, просто промолчать, закрыв все двери и окна, или поднять оружие. Но каждый раз, сделав свой выбор, мы платим или не платим за это цену, сложившуюся на этом рынке: мы либо остаемся на своем месте в верхнем слое пространства рациональностей, либо освобождаем его и перемещаемся вниз, на уровень повышенного риска, уровня, на котором мы начинаем сильно выступать из-под крыши защит, действующих вверху. В сущности, делая свой выбор, мы выбираем себе геометрическое место в мире. Оно и есть та ценность, на которой мы останавливаемся. Кажется, ничего другого ценного и нет.

Считается, что свое геометрическое место повыше мы покупаем у господа Бога и продаем дьяволу. Какая же грациозная спрятана в этом образе купли-продажи модель всеобщего геометрического бога!

Геометрически, впрочем, оправдана жизнь везде: без нижних уровней и верхним не было бы на чем стоять и черпать для себя материал. Кроме того, каждый уровень ценен своей неповторимо захватывающей эстетикой, и, кстати, эстетика нижних уровней гораздо более захватывает своим буйным нравом, чем трудноусвояемая эстетика рационального верха, а потому последняя все-таки нудна и скучна без эстетических интервенций снизу.

Реальная, интегральная эстетика нашей жизни состоит из равновесного смешения эстетик всех уровней, чем и обеспечивает наше на протяжении вот уже не такого уж и маленького времени выживание. Обеспечивает, кстати сказать, и за счет своевременной перетряски нашего жизненного мира, когда старая геометрия его насыщается и наступает время Перемен.

Каждый раз, открывая для себя геометрически новый вещевой слой мира (еда, сделанная, а не добытая, металл, мануфактура, деньги, книги, финансы и кредиты, и т.д.), мы переходили к новой геометрии связей в своем жизненном мире. Но никогда еще с самого появления вещевой картины мира мы не преодолевали такого огромного геометрического скачка в ней. Никогда еще на вещевом портрете мира не появлялось столько всего, чего нельзя пощупать пальцами, которыми мы привыкли держать мечи и орала и то, что с помощью их мы привыкли добывать. Никогда еще виртуальность не становилась так витально важна для нас, чтобы мы, преодолев инерцию своего мышления, решились на такой геометрически сложный шаг: признать виртуальность полноправной реальностью.

Все сегодняшние интуиции о конце времен, несомненно, имеют вполне определенный геометрический мотив (как геометрической по своей рациональной природе является сама интуиция). Вряд ли только в нашем циклическом мире пора уже прибегать к столь страшному образу. Все, что сейчас происходит с нашим старым миром, скорее можно назвать его кризисом, геометрическим кризисом. Мы, привыкшие понимать кризис как тяжелое и непредсказуемое положение, многое растеряли после древних греков, оставивших нам в пользование это слово. Они тоже применяли его для обозначения тяжелых ситуаций. Но оригинальный смысл его, смысл, который вложили в него современники Гомера и Гесиода, - выход, исход: древние греки глубоко чувствовали цикличность мира вокруг себя.

Часть 4. Выход.

Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде.

Х.Л.Борхес.

Четыре цикла

Для древних, особенно доаристотелевских греков мир был гораздо более живым и единым, чем для еще сегодняшних нас. То есть, Космос древних греков, даже когда он был слеплен ими из мифологических образов, был существенно больше континуумом, чем наш космос, и в этом смысле был ближе к миру, путь к которому начали они, а заканчивать, похоже, придется нам. Кризис сегодняшнего нашего мира, кризис, о котором в позапрошлом веке сказал нам Ницше, а вслед за ним кто только ни говорил, это не что иное, как выход, болезненный, как роды выход в новую геометрию мира.

Роды - это первое движение, во время которого поколения начинают дистанцироваться друг от друга, это тот момент, начиная с которого расхождение поколений предотвратить уже нельзя, а можно только спрашивать, насколько оно окажется большим. Сначала оно описывается сравнительно эвклидовой геометрией: мать и ребенок уже не связывает пуповина. Затем в ребенке появляется что-то новое, и его начинает отделять от матери не только разрыв в пуповине, но и граница между мирами, то есть, граница между мышлениями.

Неспособность преодолеть разрыв между мышлениями - это и есть то, что оставляет старое поколение за границей нового мира. Именно этот факт учел бог Авраама, Исаака и Иакова, когда не пустил старшее поколение народа Израиля в новый мир (он это сделал с максимальной жесткостью, не исключив из списка даже своего избранника Моисея): новый мир оказался открытым для тех, кто оказался способным мыслить по-новому в силу своей свободы от старого мышления. Жесткая максима "новый мир - новое мышление", спрятанная в древнем тексте, остется неизменной с тех пор, как существует мышление. Ее смело можно считать геометрическим законом жизненного мира, а закон, как известно, - это ограничение.

Новому поколению новое мышление дается просто: оно просто формируется вместе с той рациональностью, которая выделяется поколению в виде его законного участка жизненного мира. Старому же поколению нужно очень хорошо подпрыгнуть, чтобы попасть в зону этого участка. А если и подпрыгнуть и удастся, то очень трудно удерживаться на месте - сильно тянет вниз, автор испытал это на себе. (Правда, все последующие прыжки даются уже легче, да и удерживаться от сваливания вниз тоже становится легче.)

Новое мышление - это новые возможности. И, кстати, новый мир - это тоже новые возможности. Нам, правда, предстоит еще привыкнуть к пути к этому миру, когда главными действующими лицами нашей жизни станут эмчеэсы и когда мы будем вспоминать совсем еще недавние времена неправдоподобно безмятежными. Нам придется заплатить установленную цену, но мы получим для себя новые возможности.

Новые возможности, в сущности, - это возможности нашего видового выживания. Это из-за них и происходит в необходимое время болезненный переход в новый мир, переход, который нас спасает от вымирания в старом, оскудевшем, потерявшем возможность нас содержать мире. (В библейской истории мира только два ее действующих лица получали полномочия от вышестоящей инстанции ввести человека в новый мир, и едва ли не самой многозначительной подробностью этих двух случаев было то, что по распоряжению той же инстанции оба они были названы Иисусами - спасителями.)

С тех пор, как были сделаны все великие географические открытия, все новые возможности мы можем открывать для себя, только прорываясь в новые миры мышления. А все, что происходит в нашем жизненном мире, сводится к мышлению с того самого момента, как существует жизненный мир. И все ограничения для наших возможностей - это ограничения, накладываемые на наше мышление.

Если оглянуться назад и сравнить сегодняшние наши возможности с возможностями тех, кто жил в давней жизни , можно заметить, что различия между ними пропорциональны различию между нашими мышлениями. И поэтому цена, устанавливаемая для нас континуумальным миром за переход в новое мышление, кажется, должна быть пропорциональна разнице в наших старых и новых возможностях.

Если вообразить себе виртуального человека, который пережил этот переход и своими глазами увидел цену, которую нам пришлось за него заплатить (а такой человек в континуумальном мире вполне реален!), то совсем не очевидно, что бы его больше при этом поразило: то ли заплаченная цена, то ли разница в нашем мышлении, полученная за эту цену. (Аверченковский Павлуша Гречухин в 1915-м сходит с ума и его моментально забирают в дом умалишенных. Когда он выздоравливает, он попадает сразу в Советскую Власть, так его с его старыми представлениями хватает что-то на пятнадцать минут - и тут же обратно, в тот же дом.)

Разница в нашем сегодняшнем и завтрашним мышлении, несмотря на то, что она может нам очень дорого стоить, в сущности, может быть сведена к довольно простой на первый взгляд вещи: к признанию завтра нормальности того, что сегодня нам кажется безумным. (Кажется это во всей полноте впервые понял Н. Бор, который при знакомстве с новой мыслью говорил что-то вроде: "Теория интересная. Но нужно проверить, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной.")

Мы многое уже сегодня вынуждены принять, и уже приняли из того, что еще в начале так хорошо нам знакомого по нашему собственному опыту 20-го века казалось едва ли не клиническим безумием. Но приняли все это пока мы с напряжением, в каком-то переходном виде, годном для походного использования, но мало напоминающем что-то из области домашнего уюта. Новые лица вещей, окружающих нас, да и новое лицо мира вообще еще не стали для нас образами нашего мышления.