Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6300 ( № 45 2010)

• Название: Литературная Газета 6300 ( № 45 2010)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

А ведь французы – одна из самых демократичных европейских наций. И их никак нельзя упрекнуть в том, что они расисты. Напротив – там издавна существует культ Африки и немало поклонников негритюда – идеологического течения, которое, по сути, является расизмом наоборот, прославляющим превосходство чёрных.

Негритюд стал составной частью мировоззрения интеллигенции Запада. Особенно Франции. Последствия этого не замедлили сказаться. Если прежде по старой колониальной привычке африканцев привозили во Францию вместе с мебелью из африканских поместий как слуг и рабочих, то с середины 60-х годов борцы за права человека начали говорить о том, что, раз уж все равны – и чёрные, и белые, и жёлтые, – то всем прежде завезённым на родину Французской революции африканцам следует предоставить право на воссоединение семей. Никто не подумал, что для людей, воспитанных в духе африканского трайбализма, племя – это и есть семья. А поэтому воссоединяться вчерашние слуги, а теперь уже полноценные граждане Пятой республики желали не просто с жёнами, которых, как правило, было несколько, но и со всеми произведёнными от них детьми, а также с дядями, тётями и троюродными племянниками.

Уже при Жискар д’Эстене, личном друге венценосного людоеда Бокассы, а затем при Миттеране начался лавинообразный рост иммиграции из Африки. Франция очищалась от греха колониализма. Лозунг «чёрных пантер» США Black is beautiful заворожил Францию. Всеобщее самоуничижение «белого теста» перед «чёрными дрожжами» поражало. В мой первый приезд в Париж в 1981 году я стал свидетелем того, как сотни парижан, раскрыв рот, слушали в полночь у Центра Помпиду пророчества какого-то темнокожего оборванца в духе негритюда – «Мы, африканцы, оплодотворим Европу!». Когда он закончил свои тирады, ему набросали полную шапку монет. Вполне респектабельные дамы приглашали его начинать оплодотворять Европу немедленно, прямо тут на площади. Но тогда всё это казалось какой-то экзотикой. И я не думал, что к Франции чёрный проповедник смешения рас имеет какое-то прямое отношение. Курьёз, да и только.

Но дело оказалось куда серьёзнее. Поначалу всё шло под лозунгом «открытости внешнему миру и культурам других народов». Вслед за Африкой и особенно странами Магриба Франции предстояло открыть для себя заново поэзию и музыкальные ритмы Антильских островов с той же темой негритюда, затем регги, карибские песенки на «пиджин-инглиш» и т.д. Окончательным триумфом негритюда стал концерт африканского ансамбля на лужайке Елисейского дворца в 1990 г. по поводу национального праздника Франции Дня взятия Бастилии, куда его пригласила тогдашняя премьер-министр Эдит Крессон. Оказывается, мадам премьер-министр уже готовила постановление о прощении нелегальных иммигрантов и предоставлении им статуса полноправных граждан Франции. Со всеми отсюда вытекающими.

Французская молодёжь 90-х годов вступила во времена рэпа, группы НТМ (что в расшифровке означает, мягко говоря, «имел я твою мать»), разрисованных граффити стен станции метро «Лувр». Это было время вдрызг размалёванных пригородов, банд, громивших витрины парижских магазинов и терроризировавших парижан в непрестижных аррондисманах, пора исхода коренных французов из своих собственных домов в парижских пригородах и вообще из Иль-де-Франс. Виной этого бегства была не только преступность и высокая агрессивность новых африканских, точнее, арабо-африканских хозяев этих городов и пригородов. Виной тому было явное желание сильных мира того (не только Франции, а вообще Западной Европы и США) запустить как можно скорее больше «чёрных дрожжей» в «белое тесто» европейского населения, смешать белую и чёрную расу ускоренными методами, не дожидаясь, когда это произойдёт естественным путём.

Что же смешивали и смешивают, с чем? Исторической виной колонизаторов было уничтожение коренных культур до основания. Традиции сохранялись в народных ремёслах и в народном творчестве на уровне тлеющего огонька. Увы, даже независимость не раздула эти огоньки в пламя. «Время пламенеющих деревьев», предсказанное известным антильским поэтом, не пришло. Колонизаторы привили свою культуру «хорошим неграм», уничтожив культуру их предков. Сам создатель теории «негритюда» Сенгор навряд ли овладел родными языками сенегальских племён волоф и фульбе, поэтому был и остался куда более французским поэтом и академиком, чем сенегальским народным бардом. Как человек, воспитанный на традициях французской культуры, он использовал африканскую тематику для своей чисто французской поэзии так же, как Гумилёв использовал образ «задумчивого жирафа», что «бродит у озера Чад» для своих «африканских» стихов. Африканские поэты писали на французском, английском, португальском, испанском, немецком и итальянском языках (в зависимости от колониальной империи), но ничего значительного до сих пор так и не создали ни на суахили, ни на кирунди, ни на зулу, ни на кимбунду, ни на свази, ни на прочих языках банту, на которых говорят свыше 100 млн. человек. И из этих племён, естественно, таких как Сенгор, вышли единицы. Остальная масса – народ без серьёзных корней национальной культуры, ибо официальный язык того же Сенегала – французский, а культура Франции никоим образом не вписывается в африканский пейзаж. Не ассоциировалась и французская поэзия у чернокожих её поклонников со знакомыми с детства видами и образами Африки.

Те, кто приезжает во Францию сегодня из Магриба и Французской Экваториальной Африки, не читали ни Рэмбо, ни Сенгора. Они часто вообще не умеют читать. Их «культура» поэтому обречена быть антикультурой изгоев, а их протест против европейской цивилизации социально оправдан лишь на примитивном уровне представлений об имущественном и прочем равенстве и неравенстве, но по уровню культуры он не поднимается выше протеста «ракаев» (шпаны) и погромщиков магазинных витрин и полицейских участков в пригородах.

Европейскую культуру уже разрушали неоднократно и сбрасывали «с корабля современности». Как правило, этим занимались невежды либо авантюристы. В любом случае «слияния» их примитивного протеста с европейской цивилизацией не произошло. Их «дрожжи» не сработали в силу импотенции духа тех, кто эти дрожжи изготовлял. В итоге европейская культура их отторгла, потому что они ничего не могли ей дать, а не потому, что она столь консервативна. В ней нашлась ниша для Сенгора, как и титул члена Французской академии для него. Но роль ниспровергателя этой культуры и этой цивилизации он уже не исполняет. Таковы правила игры.

И если Сенгор всё же мог немало дать и европейской, и африканской культуре как интеллектуал высокого класса, то его необразованные и обездоленные соплеменники ничего Европе, кроме разрушения, дать не могли. И те, кто Европой правит, решили, что если культурно они не интегрируемы, то они должны быть интегрированы социально и этнически. Логика этих новых «созидателей» на первый взгляд кажется извращённой – интересы большинства коренной нации попираются в интересах некоренного и чуждого ей по культуре, религии и традициям меньшинства.

И вот здесь большинству и предлагается всё та же самая теория «дрожжей». Оказывается, это меньшинство «несёт новую культуру» и «свежую кровь» древней европейской цивилизации. Означает ли это, что новую породу европейцев предлагается выводить по тому же принципу, что и новую породу лошадей, – не на базе уже отработанного селекционерами высококачественного материала вроде ахалтекинцев и орловских рысаков, а на базе дикой лошади Пржевальского? Потому что она выносливее? Но ведь в этом случае явно скакунов не получится, в лучшем случае тяжеловозы.

Многие, конечно, задумывались над тем, почему столь демократичные поборники расовой терпимости из США не спешат смешиваться с афро­американцами. Да, там могут избрать чернокожего сенатора президентом США. Но редкая аристократическая семья США – а к этой категории относят потомков первых переселенцев, прибывших в Америку на корабле «Мейфлауэр», потомственных политиков и судей, и американцев – просто очень богатых – предоставит своё фамильное «тесто» для обработки его «чёрными дрожжами». Единичные бунты излишне эмансипированных отпрысков знатных родов тихо подавлялись. Преуспевшие в бунте – изолировались.

По сути – то же самое и в Европе. С той лишь разницей, что афроамериканцы в США – по статусу в основном коренные американцы, а в Европе они в основном либо иммигранты, либо их дети. Редко – внуки. Тем не менее именно аристократия, высшая интеллигенция как США, так и европейских стран, проповедует оздоровительную силу «чёрных дрожжей», прелести африканского искусства, музыки и даже look.

Мотивация интеллигенции не всегда грешит неким социальным заказом. Трудно обвинить парижскую богему, которая обожает африканские рестораны, талантливого саксофониста Ману Дибанго и короля регги Боба Марли в том, что она ангажирована и выполняет социальный заказ государства: помочь африканским иммигрантам скорее интегрироваться во французское общество. Интеллигенция во многом движима стремлением добиться терпимости и в политике, и в обществе в первую очередь потому, что слишком горьки её исторические уроки. Она знает, чем кончилась нетерпимость к евреям, цыганам, масонам, священникам и коммунистам в нацистской Германии, чем обернулась нетерпимость к инакомыслящим в годы большевизма в России, что привело к «культурной революции» в Китае и к её страшному продолжению в Камбодже. Лучше поэтому никаких высших рас, никаких «абсолютно верных» теорий, никакого неравенства, никакого подавления. Все равны, все свободны, все братья.