Аркадий Адамов - Петля (Инспектор Лосев - 2)

• Название: Петля (Инспектор Лосев - 2)
• Автор: Аркадий Адамов
• Жанр: Детектив

---

- Так, насчет дынь ясно, - говорю я и небрежно спрашиваю: - Ну, а костюм за сколько велела продать?

- Чего?.. - словно не расслышав, переспрашивает Жилкин и, деликатно прикрыв рот, снова икает, на этот раз, правда, не так болезненно. - Чего говорите?..

Я все так же небрежно повторяю вопрос.

Жилкин скребет свалявшиеся темные волосы на затылке и неуверенно говорит:

- Вот уж... ей-богу... чтой-то запамятовал. Это уж со мной завсегда так. Как с рельс сошел, все из головы вон.

- Как выпьете, так, значит, с рельс и сходите?

- Ну зачем? - обиженно рокочет Жилкин, отводя глаза в сторону. - От этого дела я с рельс нипочем не сойду. А вот как, значит, меня из рынку вынули и сюда, значит, на новые рельсы поставили... Так ведь?.. Ну, и колесики у меня здесь, - он не очень твердо указывает корявым пальцем на лоб, - того... в другую сторону, значит, завертелись. Вот ежели бы соснуть дозволили...

- Дозволим, дозволим, - утешаю я его. - А пока напомню, что костюм тот вы продавали за восемьдесят рублей. Сколько же себе оставить собирались?

- Я-то?..

- Да, вы.

- Ну, значит, что ж... я, значит...

Глаза у Жилкина неудержимо слипаются. Весь он клонится набок, но тут же вздрагивает и испуганно хватается обеими руками за сиденье стула.

- Ух, берет, зараза... - уважительно рокочет Жилкин, снова утверждаясь на краешке стула.

- Отвечайте, Жилкин, - строго говорю я, начиная уже терять терпение. Чей костюм вы продавали?

- А ничей! - с вызовом отвечает он, вздергивая вверх небритый подбородок. - Свой. Велик мне, вот я...

- Да костюм-то женский.

- Женский?.. - озадаченно переспрашивает Жилкин. - Ну, тогда чего ж... Другое дело, значит...

Я прошу принести костюм, показываю его Жилкину и снова терпеливо спрашиваю:

- Чей же это костюм, а? И кто велел вам его продать?

Жилкин задумчиво скребет затылок и наконец неуверенным тоном изрекает:

- Небось Сидор...

- Это кто такой?

- Сидор-то?

- Да, да, Сидор.

- Известное дело кто. Кум мой.

- Где работает?

- Да в бане. Ба-альшой специалист. Бывалоче, мы...

Я встаю.

- Едем в баню, Покажете мне этого Сидора.

- Ни-ни, - Жилкин откидывается на спинку стула и машет перед собой руками. - Нипочем не поеду. А может, это не Сидор? Почем вы знаете?

- Это не мы, это вы должны знать.

- Ни-ни. Я своего друга не продам, - упрямо крутит головой Жилкин. Меня хоть на куски, хоть как. Слова не скажу.

- Ну, а если этот друг кражу совершил? - спрашиваю я. - Или еще чего похуже? Тогда как?

- Тогда пущай сам и кается.

- Что ж, у вас и вовсе совести нет, Жилкин?

- Как так - нет? У меня ее знаешь сколько? Да я скорее руку дам отрубить, чем куда ею залезу. Я лучше как-никак заработаю, допустим сказать, на бутылку, чем ее, допустим сказать, украду. Извиняюсь, конечно.

- А другие, значит, пусть что хотят, то и делают?

- Это меня не касается. У меня совести только-только на себя хватает.

Нет, кажется, с ним сейчас не сговоришься. Но как отпустить Жилкина домой? Он же может побежать к тому человеку, который дал ему для продажи костюм, и все ему рассказать. А человек этот конечно же участник ограбления квартиры. Это по меньшей мере. И он, конечно, немедленно скроется. Нет, Жилкина отпускать нельзя. Я имею право задержать его на несколько часов. За это время я доложу о нем Виктору Анатольевичу, он уже, наверное, пришел к себе в прокуратуру. И мы посоветуемся, что делать с Жилкиным дальше.

- Думаю, вам и в самом деле надо отоспаться, - говорю я Жилкину. Что-то не получается у нас разговор.

- Во. В самую точку!.. У-у-ы-ых!.. - Жилкин мучительно потягивается всем своим худеньким телом в грязной рубашке, согнутые в локтях руки он судорожно и несколько картинно разводит в стороны, потом вытягивается вверх.

- Ладно. До вечера, - соглашаюсь я и добавляю. - У нас поспите.

- Это еще зачем? - вполне искренне изумляется Жилкин. - На кой я вам сдался?

Как будто я не бьюсь с ним вот уже целый час, как будто он уже ответил мне на все вопросы и всякая надобность в нем миновала. И смотрит на меня широко открытыми, удивленными глазами, словно только что с неба упал. Ишь ты, артист какой нашелся!

- Рано нам еще расставаться, Жилкин, - сухо говорю я. - Вот проспитесь, ответите мне на все вопросы, и тогда распрощаемся. А сейчас спрашивать вас, я вижу, бесполезно.

- Нет, сейчас спрашивать! - Вдаряется в амбицию Жилкин и даже притопывает ногой. - Сей момент! Желаю у себя дома спать, понятно?

- Ну хорошо. Чей костюм продавал?

- Эх, мать твою так! - неожиданно кричит Жилкин. - Да что я, некрещеный, что ли?.. Петька дал! Петькин костюм. Мне с него только десятка причитается.

- Где же он сейчас, Петька этот?

- По железной дороге укатил. Служит он на ней.

- А живет где?

- Как так - где? Да в квартире четыре, где же еще ему жить. С Надькой со своей, с волчицей, проще сказать.

- Погодите, Жилкин, - озадаченно говорю я. - Это что же за квартира? Это не та, где Полина Ивановна живет?

- Во. Та самая. Петька ж сосед ихний.

- Когда же он вам этот костюм передал?

- Когда?.. Погоди, погоди...

Жилкин мучительно хмурится и шевелит губами, потом для верности начинает загибать пальцы, пристально вглядываясь в них и словно мысленно советуясь с каждым, прежде чем его загнуть. В результате загнутыми оказываются сначала три пальца, потом четыре, затем снова три, и на этом процедура заканчивается.

- Во, - с удовлетворением говорит Жилкин, показывая мне загнутые пальцы. - Выходит дело, три дня, как он мне его выдал.

- Три дня назад? - переспрашиваю я. - Да три дня назад он не мог дома появиться. Он неделю уже как в отъезде.

- Может, дома он и не появлялся, а у меня появился.

Но у меня в голове никак не укладывается такой вариант ограбления комнаты Веры. Что же, этот самый Петр Горбачев на минуту появился в квартире и снова исчез? И как это он вдруг решился на такое преступление? И еще. Почему Горбачев дал именно Жилкину поручение продать этот костюм? Потому, что его супруга поручала тому продавать дыни? А впрочем, все эти рассуждения ничего не стоят. Ведь Горбачева уже неделю нет в Москве, так же как и его супруги.

- Ох, Жилкин, - говорю я, вздохнув, - подумайте еще раз как следует. Был Сидор, теперь Петр. Может, еще кого назовете?

- Ни боже мой! - истово кричит Жилкин и бьет себя зажатой в кулак кепкой по груди, при этом он снова чуть не скатывается со стула, но, отчаянно взмахнув руками, все же удерживается на нем. - Да чтоб мне белого света не видеть! Чтоб подавиться и не встать! Петька дал. Утречком пришел, с кровати меня стянул. Еще и выпили мы с ним, и закусили... этими... как их?.. Ну да... Гранатами. Он по той же линии, что и Надька, мотается, на Азию, проще сказать.

Последние подробности заставляют меня уже серьезнее отнестись к словам Жилкина. Нет, видимо, этим Горбачевым придется заняться вплотную. Хотя сейчас, вполне возможно, его и в самом деле нет в Москве.

Жилкина я передаю Володе Гракову. Затем докладываю обо всем случившемся по телефону Виктору Анатольевичу. Надо официально оформить изъятие у Жилкина краденого костюма и его показания по этому поводу.

У меня же впереди другое дело.

Сейчас я еду в районную поликлинику, где лечилась Вера Топилина, и разыскиваю ее участкового врача. К счастью, он оказывается не на вызовах, и, с разрешения главного врача, мы устраиваемся в каком-то пустом кабинете. Из регистратуры нам приносят Верину историю болезни.

Сам участковый врач - Валериан Афанасьевич Дубинин - оказывается толстым стариком со старомодным пенсне на широком, в красных склеротических жилках носу, из ноздрей торчат пучки волос, из ушей тоже, и брови у него какие-то кустистые. Бородка клинышком и усы еще темные, а голова совсем седая, просто грива седых нестриженых волос. Одет он старомодно и небрежно, на жилетке видна цепочка от карманных часов. У Валериана Афанасьевича огромные, пухлые, розовые руки и добрейшие, немного грустные глаза. Впрочем, сейчас они совсем грустные. Он по-настоящему жалеет Веру.

- Славная девочка, - говорит он с одышкой. - Да, да, она, конечно, болела. Язвенная болезнь. Препротивная штука, доложу я вам. Диета. Боли. Весной и осенью обострения. И тогда викалин. И диета еще строже. Но курорт ей помог. Давно ее выпихивал. Весьма помог. Во второй раз должна была сейчас ехать.

- Но это все-таки не такая болезнь, чтобы... Чтобы прийти в отчаяние, правда, Валериан Афанасьевич? - спрашиваю я.

- Господь с вами, - машет пухлой рукой он.

- И никаких других заболеваний не было?

- Ровным счетом. Ну, правда, нервы. Последний год-полтора стал замечать. Она, конечно, не жаловалась. Скрытная девочка, все в себе. Таким натурам, я вам скажу, особенно трудно живется. И еще гордая девочка была, и справедливая. Словом, редкая душа, уж поверьте. Ах, какое несчастье, какое несчастье...

- Вы давно ее знаете? - спрашиваю я.

Валериан Афанасьевич вздыхает:

- К вашему сведению, я на этом участке уже двадцать семь лет. И мать их, Наталью Максимовну, прекрасно помню. А вот отца, признаться, не запомнил. Как Вера-то, младшая, родилась, так он чуть не через год пятки салом смазал.