Льюис Кэрролл - Фантасмагория и другие стихотворения

• Название: Фантасмагория и другие стихотворения
• Автор: Льюис Кэрролл
• Издательство: Альфа-книга
• Жанр: Поэзия
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9922-0672-2

---

Третий голос

Лишь миг недвижна колесница
Его слезы была — стремится,
Печаль излить его ресница.

А ужас прямо в сердце дышит,
Глас ни вдали, ни рядом — выше —
Казалось, слышен, — но не слышен:

«Но нет в слезах ни утешенья
Ни искры сладкого сомненья,
Все тонет в мрачной тьме томленья».

«От слов ее открылась рана,
Они мудрей, чем океана
Был вой невнятный постоянно, —

Сказал, — мудрее, чем потока
От запада и до востока
Певучий диалект глубокий».

А голос сердца тих, суров,
Словами образов — не слов,
Сказал, как путник, тяжело:

«Ты стал сейчас глупей, чем прежде?
Так почему глас знанья нежный
Не слушаешь, живя надеждой?»

«О, только бы не это! — Ужас!
Уйти к вампиру лучше — глубже
В пещеру, плоть отдав ему же!»

«Будь тверд, ведь мыслей мудрых тьма, —
Безбрежна и теснит сама
Коросту скудного ума».

«Не это! Лишь не одиноким
Остаться. В голосе глубоком
Ее был странный хлад жестокий.

Эпитеты ее чудны,
И не было ведь глубины
В ее словах, что так ясны.

Ответы были величавы,
И я не мог не верить, право,
Что не мудра она на славу.

Не оставлял ее, пока,
Запутав мысли, как шелка,
Она не стала далека».

Но шепот проскользнул дремотно:
«Лишь в правде — правда. Знать охота
Суть дел всем», — подмигнул вдруг кто-то

Благоговейный ужас смерть
Внушает, голову как плеть
Он свесил — жив едва — на треть.

Растаял шепот, — так густою
Ветр поглощается листвою,
Не дав ни тени нам покою.

И с каждым мигом все страшней
Отчаянья пучина — в ней
Он стиснул голову сильней.

Когда узрел, как сведена
Бровь скал, алея от вина
Зари, — спросил: «Так в чем вина?»

Когда же от слепящих гроз
Ослепло небо, как от слез, —
Надела траур роза роз.

Когда в преддверье Рождества
Затмилась солнца голова,
Всплакнул: «Душа, в чем не права?»

Когда пейзаж был полон страхов,
Ночь бросила его с размаху
На землю и пригнула к праху.

Стон тех, кто мучим и покинут,
Ужасней гроз, что вдруг нахлынут, —
Ведь те сладки, как звук волынок.

«Что? Даже здесь в кругу истерик,
Боль с Тайною, клыки ощерив,
За мной — подобием ищеек?

Стыдом и жаждой удручен,
Как знать, к чему приговорен,
Какой нарушил я закон?»

На ухо шепот чуть шуршит
Как эхо зыби, что молчит,
И тень восторга, что забыт.

Играет шепот с ветром всласть:
«Ее судьба с твоей сплелась, —
Так внутренний вещает глас, —

Ведь каждый — роковых звезд россыпь,
Он дарит их подобно оспе.
Так отойди подальше просто.

Враги друг другу — вечно в споре:
Ты ей — мычащее подспорье,
ОНА ТЕБЕ — ЛАВИНА ГОРЯ».

Перевод С. Головой

Тема с вариациями

[Как же так получилось, что Поэзия никогда не подвергалась процессу Разбавления, который оказался столь полезным для искусства Музыки? А поэзия и музыка — сестры! Разбавитель дает нам первые ноты какой-нибудь хорошо известной Арии, а затем дюжину собственных тактов, затем — еще несколько нот из Арии, — и чередование продолжается: слушатель, таким образом, если и не полностью спасен от риска угадать мелодию, то он хотя бы не пострадает от прилива слишком бурных чувств, которые возбуждаются более концентрированными формами искусства. Композиторы называют этот процесс «обработкой», и каждый, кто когда-либо испытывал эмоции, сопровождающие неожиданное приземление в кучу известкового раствора, согласятся со справедливостью найденного мной счастливого выражения.

По правде говоря, когда тот самый, любящий застолья, Эпикур засиживается за закуской из превосходной Оленины — которая каждой клеточкой как бы нашептывает: «Все чудесней», — а также из ласточек; то перед возвращением к приятным на вкус деликатесам он отдает должное колоссальным порциям овсяной каши и береговых улиток; и когда совершенный Ценитель Красного Вина позволяет себе отпить разве что самый деликатный глоточек вина, то затем залпом выпивает пинту или более пива, пригодного лишь для каких-нибудь сиротских школ — и так далее — ]

Я не любил Газель и шик.
    Большие цены не охота
Платить, они ведь хороши
    Для продающих и для мотов.

Спешит порадовать сынишка,
    Из школы возвратившись рано:
Зачем-то дрался он с мальчишкой.
    Он был всегда чуть-чуть болваном!

Узнав мой норов, полный гнева,
    Прогонит сын меня при людях.
Покрашу волосы — и Дева,
    Заметив перемены, будет

Меня любить. Решил я сразу:
    Окрашусь в цвет и глаз, и бровки:
Пока еще следят — вполглаза
    За тихим шествием морковки.

Перевод С. Головой

Считалка до пяти (игра в пятнашки)

Пять крошек — им четыре, три, два, один и пять:
Им лишь бы у камина резвиться и играть.

Пять девочек румяных с шести до десяти:
Все шалости забыты — им на урок идти.

Пять девочек — и старшей уже пятнадцать лет:
Язык, рисунок, танцы — забавам места нет.

Пять девушек прелестных — считайте сами, я
Сказал бы, как тут выбрать, которая твоя.

Пять девушек — и младшей уж двадцать первый год:
Как быть им, если замуж никто их не возьмет.

Пять девушек… но тридцать — опасный возраст тем,
Что надо б обручиться… Пора бы. Только с кем?

Пять девушек за тридцать — не девушек, а дам:
Уже весьма терпимы к застенчивым юнцам.

Пять дам весьма поблекших… Их возраст? Боже мой!
И мы идем туда же, куда весь род людской:

И точно знает бывший «беспечный холостяк»,
Куда уходит время. Куда, зачем и как.

Перевод М. Матвеева

Poeta fit, non nascitur[2]

«Как стать, скажи, поэтом?
    Как верный выбрать слог?
Ты говорил, что воля —
    Свершения залог.
Прошу тебя сейчас же
    Мне преподать урок!»

Был дед задору внука
    Приятно удивлен,
Любил он тех, кто молод
    И воодушевлен.
«Э нет, не так уж прост он», —
    Тогда подумал он.

«Закончить надо школу…
    Согласен или нет?
Ведь ты неглуп, мой мальчик,
    Чтоб не найти ответ.
Будь неуравновешен! —
    Вот первый мой совет!

Возьми любую фразу,
    На меньшие разбей,
Затем перемешай их
    И снова вместе склей.
Порядок безразличен
    Разрозненных частей.

Понятий отвлеченных
    Касаясь, не забудь,
Ты их заглавной буквой
    Обязан подчеркнуть —
И Истина, и Благо
    Ведь сто́ят что-нибудь!

Описывая что-то,
    Следи, чтобы слова
Не прямо, а намеком
    Касались существа.
Смотри на вещи как бы
    Прищурившись едва».

«Скажу я так, желая
    С бараниной пирог, —
Мечтой витиеватой
    Я заключен в острог
Колосьев спелых…» «Чудный, —
    Сказал старик, — намек!

Эпитеты, в-четвертых,
    Идут к иным словам,
Как соус Харвейз к мясу,
    А может быть, к грибам:
«Томимый», «жгучий», «тяжкий» —
    Найдешь другие сам!»

«Я справлюсь, справлюсь, справлюсь!
    Смотри: «Палящим днем
Томимый жгучей жаждой
    Он тяжким брел путем».
«О нет! К чему поспешность,
    Подумай вот о чем:

Эпитеты, как перец,
    Их вкус разбередит
(Когда возьмешь их в меру)
    Отменный аппетит,
Однако их излишек
    Суть дела исказит.

А изъясняться надо
    Так, чтобы ни один
Читатель не увидел
    В тобою данной ин-
формации тенденций,
    Теорий и доктрин.

Проверь его терпенье:
    Ни дат и ни имен
Не называй в поэме!
    Будь свято убежден —
Тебя, как ни старайся,
    Понять не сможет он.

Стихи разбавь водою,
    Но обозначь, каков
Предел (не слишком дальний)
    Для льющихся стихов.
В конец поставь одну из
    Чувствительнейших строф».

«Чувствительность? Ответь, из
    Каких туманных сфер
Явилось это слово,
    Мне непонятно, сэр,
Прошу, чтоб стало ясно,
    Мне привести пример».

Старик, казалось, в мыслях
    Был где-то далеко,
На луг смотрел печально,
    Но вымолвил легко:
«Сходи-ка ты в Адельфи
    На пьесу Бусико!

Толкуя это слово,
    Мы следуем за ним:
Жизнь — нечто вроде спазма,
    И прошлое, как дым.
Чувствительность иначе
    Мы не определим.

Дерзай, пока ты молод,
    Но поступай умно…»
«Все ясно, — внук продолжил, —
    Богатое сукно,
Изящный шрифт и книжка
    In duodecimo[3]».

И, как шальной, пустился
    Стихи свои слагать.
Старик был горд и счастлив,
    Но помрачнел опять,
Подумав, каково их
    Потом публиковать.

Перевод М. Матвеева

Безразмерная тоска