Виктор Залгаллер - Быт войны

• Название: Быт войны
• Автор: Виктор Залгаллер
• Жанр: О войне

Моя мать, Татьяна Марковна Шабад-Залгаллер, сохранила переписку нашей семьи в 1941–1945 годах. На письмах стоит штамп о проверке военной цензурой. Иногда цензор вырезал или жирно замазывал тушью отдельную фразу — о голоде в Ленинграде или вшах в окопах. Была и внутренняя цензура: брат и я старались не огорчать мать. В 1972 году, передавая внуку комплект сохраненных писем, я добавил к нему приводимые здесь воспоминания. В них ничто не придумано. Фамилии подлинные. Только характеристики субъективны. Так я видел быт войны. Позже я добавил слова о неутверждении наград по дивизии летом 1942 года и внес мелкие уточнения.

С 80-летнего возраста живу в Израиле (город Реховот).

---

Среди уезжающих наш повозочный Изосимыч. Был председателем колхоза в Сибири. Он — поразительный плотник. Раз саперы построили хорошие землянки штабу в лесу. Пригласили Изосимыча вытесать генералу Радыгину дверь. Доска из-под топора идет полированная. Генерал стоит рядом. Спрашивает: "Ну как, председатель, нравится командный пункт?" — "Грязно только". — "А у тебя в колхозе чище было?" — "Я убирать приказывал". Замолчали. Только топор послушно режет дерево.

Демобилизуясь, Изосимыч везет домой набор ручек, петель и прочей скобянки на дом, сбрую для лошади и несколько листов кожи на сапоги.

И нам домой хочется.

Привезли несколько бочек пива. Лейтенант, грузин, поставил в комнате бочку на табурет. Под потолком растянул проволоку и развесил яблоки. Лежит на полу, на ковре, и через шланг попивает пиво. "Хочу, — говорит, — домой. В сад".

Начинаем принимать от англичан часть провинции Мекленбург в связи с выравниванием границы по Эльбе. Выглядит это так. В очередном городе объявляется (в середине дня) комендантский час. Гражданским запрещено (на два часа) выходить на улицу. Английские войска уходят, остается их комендант с группой охраны. Они все сидят в машине. Въезжает пара наших машин: комендантская и наша (готовить связь). Останавливаются рядом с той машиной. Берут под козырек. Их комендант упоминает о числе задержанных, сидящих под арестом. И их машина уезжает. Город передан.

Последние дни июня. Город Пархим. Въехали. Еще не кончился комендантский час, пусто. Но у столба с объявлениями стоит кудрявая девушка. Спрашиваю у нее, где можно сварить еду. Говорит, пойдемте к нам.

Бедная квартирка в мансарде. Исхудавшая мать. Пытаюсь их развеселить, ставлю пластинку и танцую с девушкой. Вдруг мать начинает рыдать. Отсылает девушку на кухню и рассказывает мне.

"Муж был евреем. Его угнали в трудовой лагерь, и он пропал. Дочери запретили учиться. Она могла только при аэродроме работать свинаркой. Пошла на улицу в комендантский час потому, что не считает себя человеком. Вот я смотрела, когда танцевали, и сравнивала. Они сделали страшное: убили в ней интеллект…"

Узел связи в Пархиме делаем на новой улице, где стоят коттеджи среднего фашистского чиновничества. Хозяева дома ушли к соседям. Вещи из комнаты, где будет станция, выбрасываем в сад, в окно.

Солдат кричит: "Смотрите!" Семейный фотоальбом. Сын. Потом он же, в военной форме, у виселицы. На повешенном доска "Партизан", а сбоку дорожный указатель на Грузино.

Когда старик хозяин пришел за вещами, солдат ударил его по лицу зонтом и сунул в нос фото. "Оставьте его", — сказал я. Записал на обороте снимка адрес этого дома и отправил карточку особистам в СМЕРШ.

Будут ли они этим заниматься? У них достаточно более серьезных задержанных. Смешно видеть крупных фашистов в штатском, бредущих за этим отделом и чистящих на стоянках картошку.

В Пархиме принимаем от союзников освобожденных ими наших пленных. Въезжает большая колонна "Студебеккеров". Над машинами на кумаче плакат: "Здравствуй, Родина!" Вылезают. Шоферы сразу уезжают. Мы из домов одной улочки прогнали жителей, на полах расстелили солому. В больших котлах варим суп. Нам надо один раз накормить эту толпу. Завтра они уезжают в лагерь проверки, а мы принимает следующих. В тысячной толпе пленных вспыхивают драки. Понять трудно. Один кричит: "Он власовец". Другой: "Он сам меня мучил, хочет убить свидетеля". Разнимаем автоматами.

После лагерей проверки часть из них попадает сразу в наши войска. Попавший в мой взвод боец рассказывает, что выжил в плену потому, что попал на работы по разборке завалов после бомбежек немецких городов. "Мы в развалинах наложим в ведро масла, а сверху — картофельных очисток, и идем в лагерь. Часовой заглянет в ведро и скажет: "У-у, руссише швейне…" А как американцы пришли, я взял автомат и пошел по домам убивать тех, кто нас мучил. Я город хорошо знал… Тут меня привели к американскому коменданту. "Ты, — говорят, — ходишь людей убиваешь?" — "Я тех, кто нас мучил в лагере. Зол на них". А он мне: "Ну ладно, еще четырех убей и хватит". А потом взяли в их часть. Я шел с ними и до американца в дома заходил, проверить нет ли засады или мин. Они сами-то очень берегутся. Так и шли на восток".

Наш комбат Саитов из каждой группы пленных оставлял на несколько дней хороших сапожников и портных. Они всем подогнали обмундирование. А один пожилой сапожник-виртуоз так и остался у нас, он шил модные туфли для жен начальства, а потом демобилизовался.

Город Хагенов. Остановились в здании суда. Спим на двухэтажных казарменных койках. Бумаги выкинули в окно, в канаву за домом. Утром там шум, драка. Оказывается, мы выбросили папки с документами окрестных крестьян на право пользования землей. Идет драка. То ли выхватывают папки в поиске своих бумаг, то ли решают спорные вопросы размежевания участников.

Разговорился с одноруким немцем. Танкист, руку потерял под Моздоком. Говорит: "Война — высшая проверка сил нации. Значит, русские выше немцев". Он еще в плену геббельсовской пропаганды.

Освобожденный из лагеря немецкий интеллигент играет со мной в шахматы. Проигрывает и вдруг плачет. "Я, — говорит, — хорошо знаю игру, много лучше вас. Но я слишком изголодался".

Мебельный магазин в двухэтажном доме. Внизу, даже в витринах, на соломе вповалку беженцы. Есть с грудными детьми. На втором этаже в шестикомнатной квартире живут всего два человека — пожилой хозяин с женой. И никого не пускают к себе. Расселяю под угрозой пистолета.

Стадион. На беговой дорожке с секундомером в руках разминается немецкая спортсменка. Шиповки, старт, рывок, бег, рывок. Потом прыжки, копье. Поразительно уважение, с которым на нее смотрят солдаты.

Будет игра в футбол с англичанами. А на поле стадиона картофельный огород. "Чтобы к утру было готово!"

Мы расставили столбы и дали свет. Пехотинцы всю ночь равняют поле и где-то готовят дерн. Саперы ведут его укладку. К утру мы вынули столбы. Стадион готов.

Как сыграли не помню, уже спал.

Город Виттенбург. Совсем целый. Вхожу на АТС, требую чертежи линий. "Нет, увезли американцы". Вынимаю пистолет. "Найдите копию или чертите". Схема появляется. Развернули связь. Линию на левый фланг дали в город Бойценбург. Там, на мосту через Эльбу, я поставил телефон к союзникам. Их офицер пожал руку нашему, я — их солдату.

Наши снабженцы расположились недалеко от города в поместье, брошенном хозяевами. Там надо прополоть гряды. Велено молодым немкам явиться к ратуше. Боятся подвоха, но пришли. В брюках, с тяпками. Дрожат. Подкатили подводы. Веселый лейтенант Валентин говорит им в поле: "Вы не слишком старайтесь. Сделайте перерыв, зарежьте барана и поешьте". Назавтра в городе стало веселее. Улыбки. На Валентина показывают друг другу на улице.

Я, кроме военного узла связи, заведую гражданским. Он обслуживает и комендатуру города. Не думал раньше, что на нашего коменданта свалятся проблемы снабжения населения, детских болезней, устройства беженцев. Комендантом был начхим майор Погребнов, теперь он доктор геолого-минералогических наук, директор исследовательского института в Ростове-на-Дону.

А молодость живет по своим законам. Уже танцуют. В купальне, на пляже у пруда, хохот. Немецкие телефонистки рассказывают. Сначала пришли американцы. Боев не было. Но они отнимали обручальные кольца, вывозили хорошую мебель, в купальне приставали. Их сменили англичане. Они велели встречным немцам сходить с тротуара, уступая дорогу. Купальня была пять дней для англичан, два — для немцев. А у вас все просто. Только почему вы едите из поместья, а не везете еду из России?

Показать бы им, сытым, разоренную Россию.

Есть и другие проблемы. В чистеньком, с кафельным полом, дворе почты стоит служебный автобус почты. В нем повадилась ночевать какая-то немка и просит солдат, если хотят, приходить к ней. Видимо, нимфоманка. Пресек я это, боюсь заразы.

А наш начальник штаба батальона капитан Фокин женится на девушке из взвода армейской цензуры. Приехали целым автобусом ее подружки, все, как и она, младшие лейтенанты. Шумную свадьбу устроили в помещении магазинного зала.

Недавно умер наш зампохоз, и прибывший на его место присвоил вещи умершего. На свадьбе встал старший лейтенант Винер и, обращаясь к нему, сказал: "Пью за то, чтобы вы поняли, что вы мерзавец, и убрались от нас". Замполит Капустин: "Винер, прекратите". — "А ты, ленивая свинья, заткнись. Он, как и я, еврей, и мою нацию позорит. Его надо проучить".

Винер — командир лучшего линейного взвода. У него самые надежные и самые награжденные солдаты батальона.

А Капустин — неудачный замполит. Тогда разбил машину. Чтобы замазать дело, ездил с группой солдат (я в ней был) в город Эльбинг, в соседнюю армию, угнать трофейную машину. И там вел себя гнусно. Но машину мы достали.

После свадьбы не могли найти одну из подружек невесты. Она перепилась, проснулась в комнате незнакомого офицера и со слезами ушла одна по шоссе. Догнали на мотоцикле, успокоили.