Том Маккарти - Когда я был настоящим

• Название: Когда я был настоящим
• Автор: Том Маккарти
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-91103-108-4

Молодой житель Лондона попадает в аварию и, оказавшись в реанимации, вскоре получает от некой фирмы восемь с половиной миллионов фунтов на условиях неразглашения обстоятельств катастрофы. Выписавшись из больницы, герой планомерно расходует время и деньги на то, чтобы вновь стать "настоящим" и обрести утраченный эмоциональный контакт с действительностью. С помощью нанятых исполнителей он реконструирует эпизоды своей прошлой жизни, стремясь повторить не только целые фрагменты городского ландшафта, но и запах жареной печенки, звуки пианино, доносящиеся из квартиры напротив, силуэты котов на крыше соседнего дома. Когда это не помогает полностью восстановить былое чувство аутентичности, герой пускается на все более рискованные эксперименты с реальностью…

---

Я снова повернул назад, но тут же остановился — мне пришло в голову, что, возможно, эта информация мне не нужна: я могу просто посмотреть на табло прилета и узнать, какой рейс прибывает из Хараре. Больше одного в данное конкретное время не будет. Я повернул обратно и уже зашагал было дальше, как вдруг меня ошарашило: я же не знаю, на какой терминал ехать. Придется все-таки пойти и взять бумажку с подробностями. Однако, не успел я сделать и шагу по направлению к дому, как вспомнил, что на ветке Пиккадилли-лайн в вагонах метро вывешены списки авиалиний, где говорится, на какой терминал кому ехать. Я снова развернулся. Двое мужчин, вышедших из кафе рядом с мастерской, смотрели на меня. Я понял, что дергаюсь туда и обратно, как бывает с остановленным видеоизображением на низкокачественной технике. Странное, наверное, было зрелище. Мне сделалось неловко, неудобно. Я решил все-таки сходить за той бумажкой с номером и временем прибытия рейса, однако постоял на тротуаре еще пару секунд, делая вид, будто взвешиваю разные варианты, прежде чем принять решение на этом основании. Я даже задействовал в игре палец, указательный палец правой руки. Это представление было разыграно для двух наблюдавших за мной мужчин, чтобы придать моим движениям подлинность.

Когда я наконец вырвался из этого круга, уже четыре или пять раз проделав один и тот же маршрут — туда по перпендикулярной улице, обратно по параллельной, даже дорогу переходил в одном и том же месте, рядом с тем же мусорным контейнером или сразу за тем же канализационным люком, — когда я наконец повернул налево и двинулся по Колдхарбор-лейн к станции метро «Брикстон», мне пришло в голову, что с этого момента передвигаться по земле мне вообще необязательно. Я был настолько богат, что мог вызвать вертолет, велеть ему приземлиться в Рескин-парке, а если там приземлиться не удастся, пускай зависнет прямо над верхушками крыш, спустит канат и поднимет меня к себе в брюхо, как делают, когда спасают людей в море. И все же я оставался на земле, я пробегал по ней глазами, как слепой пробегает пальцами по шрифту Брайля, сосредоточившись на том, кáк я по ней прохожу: каждый шаг, то, как сгибаются колени, как размахивать руками. После аварии мне все приходилось делать именно так: сперва осмыслить, потом сделать.

Позже, сидя в метро, я, как бывало со мной всякий раз по пути на метро в Энджел, испытал необходимость представить себе местность, где проезжает несущийся вагон. Не туннели с платформами, а пространство, наземное пространство, Лондон. Я вспомнил, как меня переводили из первой больницы во вторую, месяца через два после аварии, как это было ужасно. Меня положили на спину, и я видел лишь внутренность машины скорой помощи, перекладины и трубки, кусочек неба. Я чувствовал, что все эти впечатления проходят мимо меня: вид скорой, петляющей между машинами, выскакивающей на встречную полосу, пролетающей мимо светофоров и перекрестков, и прочее в том же роде. Более того, от неспособности уследить за пространством, которое мы пересекали, меня мутило. Меня даже стошнило в машине. Едучи на метро в Хитроу, я испытывал отголоски того же беспокойства, той же тошноты. Я сдерживал их, размышляя о том, что рельсы соединены с проводами, которые соединены с распределителями и с другими проводами над землей, которые проходят вдоль улиц, связывая нас с ними, мою квартиру с аэропортом, телефонную будку с кабинетом Марка Добенэ. На этих мыслях я сосредотачивался всю дорогу до Хитроу.

Почти всю дорогу. Произошла одна странная вещь. Вам она, может быть, покажется мелочью, но мне — нет. Я ее помню очень четко. На станции «Грин-парк» мне надо было сделать пересадку. На «Грин-парке» для этого надо доехать на эскалаторе почти до самого верхнего уровня, а потом опять спуститься на другом эскалаторе. Наверху, у входа, за турникетами, имелись несколько телефонов-автоматов и большая карта улиц. Меня так потянуло к ним — к их перспективе, к надежде на установление связи, — что я сунул билетик в турникет и прошел по направлению к ним, не успев сообразить, что мне следовало идти не туда, а снова вниз. А тут еще мой билет застрял внутри. Я подозвал служителя, объяснил ему, чтό произошло, и сказал, что хочу получить свой билет обратно.

— Он внутри, — сказал служитель. — Сейчас я вам открою.

Он вынул из кармана ключ, открыл заслонку, за которой скапливались билеты, и вытащил верхний. Изучил его.

— Этот билет только до этой станции годится.

— Значит, это не мой. Я себе купил билет до Хитроу.

— Если вы последний прошли, ваш билет должен быть сверху.

— Я последний прошел, — сказал я ему. — После меня никто не проходил. Но билет этот не мой.

— Если вы последний прошли, значит, ваш, — повторил он.

Билет был не мой. У меня снова закружилась голова.

— Погодите, — сказал служитель.

Он залез в механизм подачи, прикрепленный к верхней половине заслонки, и вытащил оттуда другой билет, застрявший между двумя шестеренками.

— Ваш?

Это был мой. Он отдал мне его. Только вот, когда он открывал заслонку, билет коснулся черной смазки, покрывающей шестеренки, и теперь эта смазка попала мне на пальцы.

Я направился обратно к эскалатору, шедшему вниз, но, не успел до него дойти, как на глаза мне попались эти ступени — их переустанавливали. Эскалатор обычно представляют себе единым объектом, замкнутым, движущимся браслетом; на самом-то деле он составлен из множества самостоятельных, отдельных ступеней, сотканных в один гладкий механизм. Сочлененных. Эти были расчленены и валялись в беспорядке в отгороженном углу верхнего вестибюля. Вид у них был беспомощный, словно у выброшенной на берег рыбы. Проходя мимо них, я неотрывно на них глядел. Я глядел на них до того пристально, что шагнул не на тот эскалатор — этот шел вверх, — и меня снова вышвырнуло в вестибюль. Моя рука скользнула по поручню, и черная смазка попала на рукав, запачкав его.

Я и по сей день с фотографической четкостью помню, как стоял в вестибюле, глядя на свой запачканный рукав, на смазку — эту чуждую порядка, докучливую материю, не имеющую никакого уважения к массам, не знающую своего места. Моя погибель — материя.

2

После аварии — некоторое время спустя после аварии, после того, как я вышел из комы и кости у меня срослись, — мне пришлось научиться двигаться. Та часть моего мозга, которая отвечает за моторику правой половины тела, была повреждена. Повреждена она была практически безнадежно, поэтому физиотерапевту пришлось осуществить так называемое «перенаправление».

Смысл этой операции в точности соответствует ее названию: перенаправить означает найти новый маршрут, по которому команды будут проходить через мозг. Вроде того, как правительство в обязательном порядке скупает землю у фермеров, чтобы проложить железнодорожные пути, если местность, где проходили старые пути, затопило или смыло насыпь. Физиотерапевту пришлось проложить цепь, передающую команды конечностям и мыщцам, через другой участок мозга — неиспользуемый, неразвитой участок, кусок, позволяющий человеку играть в блошки, слушать музыку из чартов или там не знаю что.

Чтобы собрать и проложить новую цепь, делают следующее: тебе велят создавать мысленные образы. Простые образы — например, надо представить себе, как подносишь ко рту морковку. Первую неделю или около того морковку тебе не дают, да и вообще не просят пошевелить рукой — надо всего лишь представить себе, что ты держишь морковку в правой руке, обхватываешь ее пальцами, а потом поднимаешь, словно рычагом, все предплечье от локтя, пока морковка не дойдет до рта. Тебя заставляют понять, как действует вся эта система: какое сухожилие за что отвечает, как поворачивается каждый сустав, как углы, направленная вверх сила и тяготение борются и уравновешивают друг друга. Если это понять, если снова и снова представить себе эту картину — как ты подносишь морковку ко рту, — в мозгу образуются цепи, которые в конечном счете позволяют тебе выполнить само действие. В этом и состоит идея.

Но само действие, когда приходит его черед, оказывается сложнее, чем ты думал. Оно включает в себя двадцать семь различных маневров. Ты разучивал их, один за другим, в нужном порядке, вникал в механизм каждого, перебирал их в голове, снова и снова и снова, целую неделю — ты поднес ко рту тысячу воображаемых морковок, или одну воображаемую морковку тысячу раз, что одно и то же. Но вот ты берешь морковку — тебе приносят эту чертову морковку, такую узловатую, грязную, неправильную, какой твоя воображаемая морковка никогда не была, и суют тебе в руки — и ты понимаешь, прямо сразу, как увидел эту хреновину, понимаешь, что ничего не выйдет.

— Давай, — сказал физиотерапевт.

Он положил морковку мне на колени, потом отошел от меня, медленно, словно я был карточным домиком, и сел напротив.