Лавейл Спенсер - Горькая сладость

• Название: Горькая сладость
• Автор: Лавейл Спенсер
• Издательство: АО Издательство «Новости»
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 2000
• ISBN: 5-7020-1014-0

После трагической гибели мужа Мэгги впадает в глубокую депрессию. По совету врача она возвращается в город детства, где когда-то была счастлива, и встречает там свою первую любовь. Старое чувство вспыхивает с новой силой. Но Эрик Сиверсон женат. Путь к счастью оказался долгим. Но они оба одолели его во имя своей любви.

Истинная любовь не знает преград. Ей не страшны ни боль разлук, ни людская молва, ни изощренное коварство соперницы. Мэгги Стерн и Эрику Сиверсону пришлось до дна испить горькую чашу испытаний, выпавших на их долю, чтобы обрести, наконец, долгожданное счастье. «Горькая сладость» — классическая книга о любви, по стилю и сюжету напоминающая произведения Франсуазы Саган.

---

— Значит, ты будешь дома не раньше семи?

— Вероятно, да.

Она взглянула на него сквозь стекла огромных очков в роговой оправе.

— Постарайся вернуться пораньше.

— Я не могу обещать.

— Просто постарайся, ладно?

Он кивнул.

— Ну, мне лучше приняться за работу, — сказала Нэнси, складывая газету.

— Мне тоже.

С чашкой кофе и стаканом сока в руках она коснулась своей щекой щеки Эрика.

— До вечера.

Она направилась в свой кабинет на первом этаже, а Эрик вышел из дома и, пройдя короткий отрезок тротуара, остановился у гаража, обшитого вагонкой. Он поднял дверь рукой, мельком взглянул на респектабельную «ауру» серо-стального цвета и забрался в ржавый «форд»-пикап, который двадцать лет назад был белым и не нуждался в проводе для закрепления выхлопной трубы. Это устройство приводило Нэнси в смятение, но Эрик все больше любил свою Старую Суку, как он шутливо ее называл. Двигатель был все еще надежен; название компании и номер телефона на дверях до сих пор оставались четкими; а кресло водителя — по прошествии стольких лет — приобрело такую же форму, как и его задница.

Повернув ключ, Эрик пробормотал себе под нос:

— Ну, Старая Сука, вперед!

Она обнадеживающе отреагировала, и не прошло и минуты, как старый шестицилиндровый двигатель, загромыхав, ожил.

Эрик нажал на газ, улыбнулся, дал задний ход и выехал из гаража. Дорога из Рыбачьей бухты к Гиллз-Рок занимала девятнадцать красивейших, как считал Эрик, миль мироздания, вместе с Зеленой бухтой, периодически возникающей слева, фермами, фруктовыми садами и лесами справа. За Рыбачьей бухтой после Мэйн-стрит, обрамленной с обеих сторон цветами, дорога поднималась вверх, затем делала поворот и ныряла в коридор между стенами густого леса, далее, мимо частных коттеджей и мест для отдыха, шла на северо-восток, время от времени петляя к берегу: У живописного поселка Эфрейм с двумя белыми церковными колокольнями, отражающимися в зеркальной поверхности Орлиной гавани; у Сестринского залива, где на крыше ресторана Эла Джонсона уже паслись его любимые козы; у залива Эллисон с панорамным видом, открывающимся с холма за гостиницей «Великолепный Вид» и, наконец, у Гиллз-Рок, где воды озера Мичиган встречались с водами Зеленой бухты и создавали опасные течения, из-за которых эта зона получила свое название — Край Могилы.

Эрик часто задавал себе вопрос, почему город и скала названы по имени давно забытого Илайеса Гилла, тогда как Сиверсоны поселились там раньше, и жили дольше, и обитают до сих пор. Почему, черт возьми, если имя Гилл исчезло из налоговых ведомостей района и из телефонной книги? А недвижимость Сиверсонов продолжает жить. Дед Эрика построил ферму на утесе над заливом, а отец построил дом, скрытый под кедрами близ гавани Хеджихог, а они с Майком занимались лодочным чартерным бизнесом, чтобы обеспечить достойную жизнь двум семьям, а точнее — трем, если считать Ма.

Гиллз-Рок можно было вообще не называть городом. Он представлял собой лишь небольшую кучку поврежденных бурями строений, протянувшихся вдоль юго-восточной стороны гавани, делая ее похожей на щербатую улыбку. Ресторан, магазин сувениров, лодочная пристань и дом Ма являлись основной преградой для деревьев, не дающей им расти у самой кромки воды. Среди деревьев были разбросаны более мелкие постройки и обычное имущество рыболовной общины — лодочные трейлеры, лебедки, бензиновые насосы и спусковые салазки, в которых большие лодки ставят в сухой док на зиму.

Свернув на подъездную аллею, машина поехала вниз по крутому склону и затряслась на каменистой земле. Между участками гравия, среди скопления хижин около дока беспорядочно росли клены и кедры. За крышей домика, где чистили рыбу, уже виднелись чайки, которые, падая, расчерчивали зеленые берега белыми полосками. В воздухе висел дым, тянувшийся из домика, где коптили рыбу. Все вокруг пропитывали вездесущие запахи гнилого дерева и рыбы. Остановившись под своим любимым сахарным кленом, Эрик заметил, что сыновья Майка, Джерри Джо и Николас, были уже на борту «Мэри Диар» и «Голубки»: чистили палубы, замораживали холодильники для рыбы и размещали продовольствие. Так же, как он и Майк, мальчики выросли у воды и начали выходить в плаванье, как только их руки достаточно окрепли, чтобы держаться за перила. В свои восемнадцать и шестнадцать лет Джерри Джо и Николас были ответственными знающими помощниками.

Захлопнув дверцу грузовика, Эрик помахал мальчикам и направился к дому.

Он вырос в этом доме и не задумывался над тем, что тот стал еще и офисом. Входная дверь могла быть в это время закрыта, хотя ее никогда не запирали; уже без пяти семь Эрик увидел, что она раскрыта настежь и подперта упаковкой из шести банок кока-колы. На стенах офиса, обитых панелями из сучковатой сосны, висели искусственные приманки, блесны, репелленты для отпугивания насекомых, приемно-передающая радиоустановка, бланки разрешения на рыбную ловлю, карты Дор-Каунти, рыболовные сачки, два чучела лосося и дюжина фотографий туристов с призовыми уловами. На одной вешалке болтались желтые непромокаемые плащи для продажи, на другой — радуга спортивных хлопчатобумажных маек с надписью «ЧАРТЕРНОЕ РЫБОЛОВСТВО СИВЕРСОНОВ, ГИЛЛЗ-РОК». На полу стояли упаковки с прохладительными напитками, а на карточном столике в углу — кофейник на двадцать пять чашек для клиентов.

Пройдя за стойку с устаревшим латунным кассовым аппаратом, Эрик направился через узкую дверь в комнату, бывшую когда-то боковой террасой. Теперь там размещался запас пенополистироловых охладителей и морозильник.

Другая дверь в дальней части террасы вела в кухню.

— Доброе утро, Ма, — сказал он, входя.

— И тебе доброе утро.

Он потянулся к буфету за большой белой чашкой и налил себе кофе из облупленной эмалированной кружки, стоявшей на обшарпанной газовой плите — той же самой, что появилась здесь, когда он был еще мальчиком. Ее решетки стали толстыми от жира, а стена за плитой покрылась желтыми пятнами. Но Ма была плохой хозяйкой, за одним исключением: дважды в неделю она пекла хлеб, отказываясь от покупного, и заявляла:

— Эта штука убьет тебя!

В это утро она замешивала тесто для хлеба на старом раздвижном столе, покрытом голубой клеенкой, с которой у Эрика были связаны замечательные воспоминания. Это была единственная новая вещь после 1959 года, когда убрали древний деревянный ледник и Ма купила холодильник «Гибсон», который превратился теперь в пожелтевший реликт, но все еще продолжал работать.

Ма никогда ничего не выбрасывала, используя для домашних нужд. На ней был ее обычный костюм — голубые джинсы и облегающая футболка цвета морской волны, что делало ее похожей на дымовую трубу. Анна Сиверсон любила футболки с надписями. Сегодня она носила на себе слова: «Я СДЕЛАЮ ЭТО С БОЛЕЕ МОЛОДЫМ МУЖЧИНОЙ», рисунок пожилой женщины и молодого мужчины, который ловит рыбу. Ее тугие локоны цвета никеля сохраняли форму палочек для домашнего перманента, на носу сидели очки, почти такие же старые, как и «Гибсон», с такими же пожелтевшими стеклами.

Повернувшись с чашкой в руке, Эрик наблюдал, как она идет к буфету, чтобы вытащить противни для хлеба.

— Как ты сегодня? — спросил он.

— А?

— Мерзко, да?

— Ты пришел сюда, чтобы попить кофе и меня расстроить?

— Ну что ты такое говоришь? — Он посмотрел в чашку. — Такой кофе отпугнет даже водителей грузовиков.

— Иди попей в офисе подкрашенную водичку.

— Ты же знаешь, я терпеть не могу картонные чашки, они ненастоящие.

— Тогда пей кофе дома. Или твоя жена не знает, как его варить? Она добралась до дома прошлой ночью?

— Да. Около десяти.

— Ха.

— Ма, не заводи меня.

— Прекрасный образ жизни — ты живешь здесь, а она — по всем штатам. — Она намазала жиром противень для хлеба и задела им стол. — Если бы я попыталась сделать что-нибудь подобное, твой отец притащил бы меня домой за волосы.

— У тебя для этого не хватило бы волос. Между прочим, что ты с ними сотворила? — Он сделал вид, будто внимательно изучает ее жуткие плотные завитки.

— Ходила прошлым вечером к Барбаре, и она меня накрутила.

Барбара была женой Майка. Они жили в лесу, в пятидесяти футах от береговой линии.

— Такое впечатление, будто их серьезно повредили.

Она шлепнула Эрика противнем, затем уложила каравай.

— У меня нет времени возиться с прической, и ты это знаешь. Ты завтракал?

— Да.

— Чем? Глазированными пирожками?

— Ма, ты опять вмешиваешься не в свое дело.

Она засунула каравай в духовку.

— Для чего же еще нужны матери? У Господа нет такой заповеди «не вмешивайся» — вот я и вмешиваюсь. Для того и существуют матери.

— А я думал, что они существуют для продажи лицензий на рыбную ловлю и оформления чартерных заказов.