Герберт Циргибель - Иной мир

• Название: Иной мир
• Автор: Герберт Циргибель
• Жанр: Научная Фантастика

Спустя девять месяцев после того, как космический корабль «Чарльз Дарвин» столкнулся с неизвестным небесным телом, профессор Шаган, руководитель обсерватории Маник Майя, обнаружит что астероид Ре 37 больше не находится на своей траектории обращения. На ничтожном участке у Ре 37 и «Дарвина» была одинаковая орбита. Стал ли Ре 57 убийцей шести космонавтов? Но и эта мысль — почти непроизносимая, напрашивается сама собой: Явилось ли причиной пылеобразования вблизи кратера Плутарха, которое наблюдалось и было сфотографировано многими астрономическими станциями, совсем не разрушенный, упавший на Луну космический корабль, а разлетевшийся на куски астероид? И где же «Дарвин»? Носит его, сбитого со своей орбиты, где-то во Вселенной? Невероятная мысль. Теория профессора Шагана недоказуема. Но ее поддерживает его ассистентка Нанга, у которой свои способы, она вдруг упрочняется таинственными радиосигналами, которые не поддаются расшифровке, она наконец-то подтверждается спасательным зондом из из злосчастного корабля, который несет информацию о том, что уже несколько месяцев трое мужчин и одна женщина живут в космосе; запертые в своей капсуле, ограниченные минимальным мирком, оторванные от всего, что может в жизни показаться нам достойным того, чтобы жить. Невероятная история.

Герберт Циргибель описывает экстремальную ситуацию, и он не закрывает глаза на катастрофу, которая может наступить несмотря на все достижения в освоении космоса. Он отказывается от таинственных явлений и утопичного естества, он добивается остроумной техники, он подходит к проблеме с гуманистической точки зрения. Он заставляет читателя, несмотря на весь внешний драматизм, задуматься и не отпускает его до самой последней строчки.

---

Мы столпились возле иллюминатора и растерянно таращились на образ, который был похож на самолет. Вне всяких сомнений, перед нами двигался космический корабль. Он находился еще слишком далеко от нас. Гиула повращал телескоп. Было тяжело сфокусироваться на небольшом корпусе. Не только потому, что «Дарвин» все еще трясло, но и, прежде всего, потому что мы были слишком взволнованы.

— Они будут передавать, — крикнул Чи и выплыл из каюты. В контрольной рубке он включил приемник и прощупал весь диапазон частот. Минуту не было ничего слышно, кроме помех и шипения, затем из динамиков донеслись сигналы, короткие и длинные сигналы, бесперестанно. Чи включил полную громкость. Звуки заглушили хныканье Паганини. Они разносились эхом по кораблю словно хор в соборе. Гиула пришел к нам.

— Это музыка!? — крикнул он. — Друзья, кто слышал когда-нибудь музыку чудеснее, чем эта!

Мы обнялись. Мы были не в себе, танцевали и плакали, в нашем радостном опьянении пробивалось пение чужого передатчика, эти чудесные, простые, многообещающие, однообразные сигналы. Музыка из рая, язык Земли на частоте 640,3 мегагерц.

Когда мы снова стояли возле иллюминатора, мы рухнули из опьянения нашей радостью в глотку горького разочарования. Космический корабль был так близок, что мы смогли рассмотреть детали. Это был исследовательский зонд, который стартовал двадцать или тридцать лет тому назад. Вероятно, он не достиг своей цели и теперь словно призрак двигался по вечной траектории вокруг Солнца. Мы могли различить солнечные батареи и антенны, и мы видели выпущенные крылья, которые служили ученым для определения микрометеоритов. Подобие наших обломков. Вблизи Солнца батареи зарядились — и зонд излучал свои бессмысленные сигналы. Он появился в черноте неба словно предвестник беды.

Двадцатое июня

Пару минут мы смотрели на небо, чувствовали, что могло было бы быть. Теперь все было в тысячу раз хуже.

Я стоял перед Паганини. Его лицо было словно из воска, неухоженные волосы спадали на лоб, глаза были глубоко посажены в глазницах.

— Паганини, посмотри на меня и прекрати хныкать.

— Развяжи меня, я хочу быть свободным! Почему я должен висеть здесь? О, вы, проклятые!

— Ответь мне на вопрос. Кто я?

— Ты — Стюарт. Отпусти меня, Стюарт, отпусти меня, или дай мне ампулу…

— Значит ты узнаешь меня. Может быть ты знаешь также, что ты натворил? Ты знаешь, что мы по твоей милости ноги протянем? Ты вдребезги разбил нашу лабораторию. Почему ты не принимаешь лекарства? Почему ты не даешь помочь себе? Почему ты плюешь на всех, даже на Соню, которая так много для тебя сделала? Какой же ты проклятый тип, Паганини!

Он затих и долго смотрел на меня. Я не мог выдержать его взгляд и повесил голову.

— Развяжи меня, Стюарт, пожалуйста, я больше не хочу здесь висеть.

— Если я освобожу тебя, мы и суток больше не проживем, — сказал я, не глядя на него, — у тебя с головой не в порядке, ты не успокоишься, пока не убьешь всех нас.

— Скоро наступит смерть, — прошептал он, — я не хочу умирать.

У меня в руке была ампула, но я не мог дать ему ее. Я стоял перед ним, взволнованный и пристыженный, и я чувствовал себя униженным. Еще одно такое обращение вокруг Солнца — и закон дикой природы царил на борту. В сущности, что он сделал? Он сократил время наших пыток, ничего более. Я видел боль и печаль на его лице. Сколько времени прошло с тех пор, как он рассказывал нам историю, мечту чистильщика обуви?

— Паганини, — прошептал я, — если я тебя отпущу, что ты будешь тогда делать?

— Я хочу быть свободным, Стюарт, я хочу быть свободным!"

Он постоянно выдавливал из себя эту фразу.

Я развязал ему ноги.

— Дали, теперь хорошенько послушай меня, соберись. Ты пойдешь со мной в сад. Мы будем присматривать за тобой, и если ты только снова попытаешься что-нибудь учинить, тогда я тебя убью. Ты меня понял?

— Я полечу и зажгу все огни!

— Понял ли ты все, хочу я знать! Ответь мне, если ты не дашь мне ясный ответ на вопрос, я снова крепко привяжу твои ноги.

— Нет, нет! — залепетал он, — не привязывайте, я все сделаю, я только хочу быть свободным!

Я освободил его из его кандалов. Он потер свои суставы, затем он обнял меня и залепетал запутанную чушь. Я схватил его под руку и потащил его из каюты.

Соня не сказала ни слова, когда я пробрался с ним через люк.

Лишь Чи и Гиула вскочили и приняли позицию, словно они должны были отражать атаку.

— Делайте, что хотите, — сказал я, — я не справляюсь.

Чи ничего не сказал. Он подполз к люку и охранял его.

Паганини осмотрелся, словно впервые находился в этом помещении.

— Ты только посмотри, что ты натворил, — проворчал Гиула, и это едва ли прозвучало дружелюбно.

Я сказал: «Он ничего не натворит, он обещал мне. Дайте ему сначала придти в себя».

Паганини сделал шаг назад. Он стоял спиной к перегородке; магнитная лента крепко держала его. Так, как он теперь висел там, раскинув руки, был похож со своей черной бородой и растрепанной бородой на распятого на костре Христа. Его взгляд потерянно рыскал над нами. Эта своеобразная картина пленила нас, мы смотрели на нее, словно в любой момент должно было случиться что-то нереальное. Он долго молчал и казалось, искал что-то в своей памяти. Наконец, что-то чуть слышно сорвалось с его губ: «Вы все здесь — это хорошо».

— Что он сказал? — спросил Гиула.

— Он сказал, что мы все здесь и это хорошо.

Немного громче, больной продолжил: «Я хочу попрощаться. Пожалуйста, простите меня, если я сделал что-то плохое. Порой все чернеет у меня перед глазами, и во мне возникают образы и слова и картины. Но сейчас светло, и я вижу вас. Ты Чи, умный Чи — а ты Соня. Я благодарю тебя, Соня, я благодарю тебя за все…»

Он склонил голову.

— Он умирает! — воскликнул я.

Паганини посмотрел на меня.

— Я хотел вам еще сказать, что на Земле было хорошо. Я ясно вижу ее. Я вижу воду и небо, ветер и дождь, лето и зиму.

Соня вздохнула. Гиула сказал: «Лучше бы ты не приводил его сюда, Стюарт, это зрелище не для всех».

— Оставь же ты его, — тихо сказал Чи, — у нас есть шанс вернуться обратно, у него нет.

— У нас мусор! — резко возразил Гиула. — Мы дохнем здесь как собаки, один за другим. Да, как собаки, и это даже не ново. Первым существом на орбите обращения тоже была собака, и его последний рацион был в точности похож на наш.

— Ты не можешь замолкнуть или хотя бы говорить о чем-нибудь другом? — устало спросил я. — К чему эти причитания?

— Это он начал. А я буду обвинять, пока я жив. Я обвиняю людей, и я обвиняю вас и эту чертову Вселенную! Он должен замолчать, чокнутый, и ничего не рассказывать нам о лете и зиме, ветре и дожде…

Паганини прервал вспышку отчаяния Гиулы.

— Я человек, и все, что сделали люди, сделал…

Его больше не было с нами, когда он произнес в экстазе:

— Я благодарю тебя, Земля, и вас, людей, и тебя, Йохан Себастьян, и тебя, Рабиндранат, я иду за тобой. Благодарю тебя, Будда…

Вдруг с его губ сорвались имена, имена, имена. Аристотель, Гераклит, Леонардо да Винчи, Галилей, Кеплер, Ньютон, Эйнштейн — из него, словно из справочника выдающихся имен. Удивительно, откуда он вдруг взял столько ясности.

— Вы, — сказал он, — были совестью человечества. Я один из вас.

Гиула хотел прервать его, но Паганини вдруг затих. Глубокое удовлетворение исходило от него. Словно перед нами стоял новый человек, и у меня было такое ощущение, что он действительно прощался, прощался с нами и со всем, что в эти минуты распахнула перед ним его память. В этот светлый час он, казалось, преодолел пространство и время. В нем не было ни зла ни печали и, пожалуй, больше никакой боли. Он выглядел так, словно его тело уже перешло и только дыхание его души еще говорило с нами. Все было нереальным и ненормальным как вся наша жизнь в этих обломках. И все же его отклонение от нормы выражало что-то, что нельзя была передать словами. Это было словно смутное предчувствие, которое возвращало к хаосу создания и нащупывая дорогу впереди себя, касалась границы между жизнью и смертью.

Соня подошла к нему. Она была великолепна. Она убрала волосы с его лба.

— Не говори так много, Дали, успокойся. У тебя за плечами долгое путешествие.

— Соня, — сказал он, — Соня, я хочу тебе кое-что сказать.

Она подошла ближе, и он прошептал что-то, что мы не смогли понять. Мы поняли только ее ответ. Соня сказала:

— Я обещаю тебе, Дали.

Его энергия вдруг истощилась. Он ослабел.

Соня держала его.

— Помогите мне отнести его в лазарет.

— Он умер? — спросил я.

— Нет, — ответила она.

Гиула сказал: «Он обошел нас. Скоро он будет лежать рядом с Мишей. Хочется проявить сострадание, но даже это стало нам чуждо».

Никто не ответил. Мы отнесли его в лазарет и крепко привязали его к подпорке. Соня осталась с ним.