Гянджеви Низами - Пять поэм

• Название: Пять поэм
• Автор: Гянджеви Низами
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1968

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.

«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.

Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.

Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.

Вступительная статья и примечания А. Бертельса.

Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

---

Меджнун разговаривает с вороном

Меджнун грустит у родника. Его горестные возгласы безответны. Вдруг он видит ворона и умоляет его полететь к Лейли и подать ей весть о нем. Ворон улетает. (Эта глава — развернутый традиционный образ арабской поэзии, где ворон — символ разлуки.)

Старуха ведет Меджнуна к палатке Лейли

Однажды, чуя смутную надежду,
Пошел он к племени любимой, к Неджду,

Увидел издали жилья дымок —
Сел на краю дороги, изнемог

И так вздохнул, как будто бы влетела
Душа в его безжизненное тело.

Вдруг видит он: старуха там идет,
Она безумца дикого ведет.

Весь в путах был безумец, и как будто
Его не раздражали эти путы.

Старуха торопилась и вела
Безумца на веревке, как козла.

И стал Меджнун расспрашивать со страхом,
И заклинал старуху он Аллахом:

«Кто ты и твой попутчик кто таков,
Чем заслужил он множество оков?»

И прозвучал ответ ее короткий:
«Не узник он, не заслужил колодки.

Мы — нищие. Я — горькая вдова,
От голода бреду, едва жива,

По нищенству веду его, как зверя,
Чтоб он плясал и пел у каждой двери.

Легко нужда научит шутовству.
Так вот подачкой малой и живу.

Что соберу, поделим без обмана,
Без спора пополам на два кармана».

Меджнун едва услышал, в тот же миг
В отчаянье к ногам ее приник:

«Все это — цепь, веревки и колодки —
Мне подойдет. Я тот безумец кроткий,

Несчастный раб любви, достойный уз;
Я быть твоим товарищем берусь,

Веди меня, укрой в своем позоре
Мою любовь, мое шальное горе!

Куда угодно, нищенка, веди!
И все, что ни сберешь ты впереди,

Бери себе без всякого раздела».
Старуха на добычу поглядела

И оценила выгоду на глаз.
Немедленно от друга отреклась,

Запутала цепями и веревкой
И заковала кандалами ловко,

Колодкою сдавив его слегка,
И повела по свету новичка.

И счастлив был он ссадинам на шее.
И, от цепей как будто хорошея,

Он пел свои газели и плясал,
А если камень кто-нибудь бросал,

То он еще подпрыгивал для смеха!
Или кривлялся. Вот была потеха!

И вот однажды нищие пришли
На взгорье Неджд, к шатру самой Лейли.

Тогда Меджнун воспрянул, умиленный.
Приник он, как трава, к земле зеленой

И бился головой, простершись ниц.
И хлынул дождь весенний из глазниц:

«Любимая! Смотри, как мне отраден
Зуд этих черных ран и грязных ссадин.

О, если за постыдный мой порок
Еще не миновал возмездья срок,

По твоему благому повеленью
Казнимый, не хочу сопротивленья.

На бранном поле нет моей стрелы.
Смотри! Я здесь, я жду твоей стрелы,

Простертый ниц, достойный смертной кары
За то, что наносил тебе удары.

За то, что ноги шли в песках, пыля,
Сейчас на шее у меня петля.

За то, что пальцы не держали лука,
Их скрючила такая злая мука.

За все невольно сделанное зло,
За все, за все возмездие пришло.

Не позволяй мне в униженье биться
О твой порог. Убей меня, убийца!

А если корневищами страстей
Еще я крепок, — вырви из костей

Те гвозди, что мое распяли тело.
Любить меня живым ты не хотела,

Не возложила на голову рук.
О, может быть, когда погибнет друг,

Опустишь ты мне на голову руки.
Хоть обезглавь, — что мне любые муки!

Когда свечу уродует нагар,
Обрежь фитиль — и ярче вспыхнет жар.

Раз в голове огонь моей болезни,—
Туши огонь, а голова — исчезни!»

Так он сказал и взвился, как стрела,
И сразу путы плоть разорвала.

И, испугавшись собственного горя,
Достиг он быстро Неджда и на взгорье

Бил сам себя руками по лицу.
Когда ж об этом весть дошла к отцу

И к матери, — они пошли за сыном,
Хоть им и не пристало знаться с джинном.

Увидели — и обуял их страх,
И бросили безумного в горах,

И он один остался в мирозданье,
Он шаханшах страданья, раб страданья.

И кто бы с ним в беседу ни вступал,
Он убегал или, как мертвый, спал.

Венчание Лейли

Отец сообщает Лейли об исходе второго сражения с Ноуфалем и о бегстве Меджнуна в пустыню. Лейли рыдает. К ее родителям многие посылают сватов. Ибн Салам узнает об этом и приезжает к племени Лейли с богатыми дарами. Отец Лейли дает согласие на их брак. Лейли в отчаянии, но она вынуждена быть покорной. Брачный пир. Ибн Салам ее увозит.

Ибн Салам приводит Лейли в свой шатер

Когда разбило солнце в час рассвета
Шатер в долине голубого цвета

И ночь скликала звезды в легкий челн,
Чтобы уплыть к Евфрату синих воли,—

Жених проснулся, радостный и пылкий,
Он приготовил для Лейли носилки.

И девушка вошла под паланкин,
Повез ее довольный властелин,

И дома, в знак любви и благородства,
Вручил над всем добром своим господство.

Пытаясь воск учтивостью смягчать,
Он и не знал, что делать, как начать.

Но вот едва лишь дерзость в нем проснулась,
За фиником созревшим потянулась,

Едва качнул он гибкой пальмы ствол,
Как о шипы все пальцы исколол.

Так по щеке Лейли ему влепила,
«Попробуй, только тронь!» — так завопила,

Что замертво он наземь полетел.
«Тронь — и, клянусь, не уберешься цел.

Клянусь Аллахом, ибо не напрасно
Он сотворил меня такой прекрасной.

Как ни желай, не дамся нипочем,
Хоть бей меня, хоть заколи мечом!»

Муж эту клятву страшную услышал
И, радуясь, что невредимым вышел,

Решил, — не будет близости меж них.
Отказу подчинился и притих,

Настойчивый, учтивый, безответный,
Повсюду рядом с ней он незаметно,

Просозерцав недели две луну,
Сам очутился у нее в плену.

Тогда решил: «Я от любви бледнею
И молча отступаю перед нею.

Уж лучше, созерцая издали,
Довольным быть, что не ушла Лейли».

А ей сказал: «Будь от меня далеко,
Будь проклят я, не перейду зарока».

И после перемирья был он рад,
Скрещая с ней, хоть и случайно, взгляд.

А роскошь сада, дева-недотрога,
Уставившись на пыльную дорогу,

Ждала, чтоб ветер, дующий до слез,
Пыль из-под ног любимого занес.

Вдруг из шатра немилого выходит,
Рыдает громко, безутешно бродит,

Вдруг побежит, как будто опьянев:
Все спуталось — печаль, и стыд, и гнев,

И горько ей и страшно, что бесславно
Все скрытое разоблачилось явно,

Но страха нет пред мужем и отцом —
Она проходит с поднятым лицом.

Когда любовь становится алмазом,
Что ей отец, что муж с его приказом!

Меджнун узнает о замужестве Лейли

Меджнун разрывает цепи и убегает от нищей старухи в пустыню. Он лежит простертый на земле. К нему подъезжает путник на верблюде и кричит ему, что Лейли вышла замуж, предала и забыла его. Он убеждает Меджнуна забыть о неверной возлюбленной — ведь от женщины верности ждать вообще нельзя. Меджнун бьется головой о камни в бурном приступе отчаяния… Тогда вестник пытается его утешить, говорит, что Лейли уже год как замужем, но все еще верна Меджнуну.