Гянджеви Низами - Пять поэм

• Название: Пять поэм
• Автор: Гянджеви Низами
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 1968

За последние тридцать лет жизни Низами создал пять больших поэм («Пятерица»), общим объемом около шестидесяти тысяч строк (тридцать тысяч бейтов). В настоящем издании поэмы представлены сокращенными поэтическими переводами с изложением содержания пропущенных глав, снабжены комментариями.

«Сокровищница тайн» написана между 1173 и 1180 годом, «Хорсов и Ширин» закончена в 1181 году, «Лейли и Меджнун» — в 1188 году. Эти три поэмы относятся к периодам молодости и зрелости поэта. Жалобы на старость и болезни появляются в поэме «Семь красавиц», завершенной в 1197 году, когда Низами было около шестидесяти лет. В законченной около 1203 года «Искандер-наме» заметны следы торопливости, вызванной, надо думать, предчувствием близкой смерти.

Создание такого «поэтического гиганта», как «Пятерица» — поэтический подвиг Низами.

Перевод с фарси К. Липскерова, С. Ширвинского, П. Антокольского, В. Державина.

Вступительная статья и примечания А. Бертельса.

Иллюстрации: Султан Мухаммеда, Ага Мирека, Мирза Али, Мир Сеид Али, Мир Мусаввира и Музаффар Али.

---

Ответное письмо Меджнуна

Вступление к письму, его начало
Благоговейным гимном прозвучало:

«Во имя вседержителя-творца,
Кто движет все светила и сердца,

Кто никогда ни с кем не будет равным,
Кто в скрытом прозревает, как и в явном,

Кто гонит тьму и раздувает свет,
Кто блеском одевает самоцвет,

Кто утолил любую страсть и жажду,
Кем укреплен нуждающийся каждый.

Затем писал он о любви своей,
О вечном пламени в крови своей:

«Пишу я, обреченный на лишенья,—
Тебе, всех дум и дел моих решенье.

Не так, ошибся: я, чья кровь кипит,—
Тебе, чья кровь младенческая спит.

У ног твоих простерт я безнадежно,
А ты другого обнимаешь нежно.

Не жалуясь, переношу я боль,
Чтоб облегчила ты чужую боль.

Твоя краса — моих молений Кааба,
Шатровая завеса — сень михраба.

Моя болезнь, но также и бальзам,
Хрустальный кубок всем моим слезам.

Сокровище в руке чужой и вражьей,
А предо мной одна змея на страже.

О, сад Ирема, где иссох ручей!
О, рай, незримый ни для чьих очей!

Ключи от подземелья — у тебя.
Мое хмельное зелье — у тебя.

Так приголубь, незримая, — я прах.
Темницу озари мою, — я прах.

Ты, скрывшаяся под крылом другого,
По доброй воле шла на подлый сговор.

Где искренность, где ранний твой обет?
Он там, где свиток всех обид и бед!

Нет между нами лада двух созвучий,
Но есть клеймо моей неволи жгучей.

Нет равенства меж нами, — рабство лишь!
Так другу ты существовать велишь.

Когда же наконец, скажи, когда
Меж нами рухнут стены лжи, — когда

Луна, терзаемая беззаконно,
Избегнет лютой нежности дракона,

И узница забудет мрак темницы,
И сторож будет сброшен с той бойницы?

Но нет! Пускай я сломан пополам!
Пускай пребудет в здравье Ибн Салам!

Пускай он щедрый, ласковый, речистый,—
Но в раковине спрятан жемчуг чистый!

Но завитки кудрей твоих — кольцо,
Навек заколдовавшее лицо!

Но, глаз твоих не повидав ни разу,
Я все-таки храню тебя от сглаза.

Но если мошка над тобой жужжит,
Мне кажется, что коршун злой кружит.

Я — одержимость, что тебе не снилась,
Я — смута, что тебе не разъяснилась,

Я — сущность, разобщенная с тобой,
Самозабвенье выси голубой.

А та любовь, что требует свиданья,
Дешевле на базаре мирозданья.

Любовь моя — погибнуть от любви,
Пылать в огне, в запекшейся крови.

Бальзама нет для моего леченья.
Но ты жива, — и, значит, нет мученья».

Селим из племени Амир приезжает навестить Меджнуна

Дядя Меджнуна Селим из года в год заботится о нем и раз в месяц привозит ему пищу и одежду. Однажды он разыскал Меджнуна и, боясь зверей, издали приветствовал его. Меджнун узнал его и подозвал. Селим надел на него привезенное платье и достал пищу. Но Меджнун не стал ничего есть и все отдал зверям. Селим удивился и спросил, чем же он жив. Меджнун отвечает, что его пища — трава. Селим одобряет это и рассказывает притчу.

Притча Селима

Однажды некий царь проезжал мимо обители отшельника. Увидев его жалкое жилище, шах был поражен и отправил к нему приближенного спросить, чем он живет в этой пустыне. Отшельник показал приближенному растертую траву — это его пища. Приближенный презрительно сказал: «Иди на службу к нашему царю, и ты избавишься от необходимости питаться травой». Отшельник ответил: «Если ты приучишься есть эту траву, то перестанешь служить царям». Меджнуна этот рассказ порадовал. Он стал расспрашивать Селима о друзьях и родных. Речь зашла и о матери Меджнуна. Селим отправляется за ней и привозит ее к Меджнуну.

Свидание с матерью

Лишь издали на сына поглядела,
Лишь поняла, как страшен облик тела,

Как помутилось зеркало чела,—
Вонзилась в мать алмазная стрела,

И ноги онемели на мгновенье.
И вот уже она в самозабвенье

Омыла сына влагой жгучих слез,
Расчесывает дикий ад волос

И, каждый волосок его голубя,
Ощупывает ссадины и струпья,

Стирает пыль и пот с его лица,
И гладит вновь, ласкает без конца,

Из бедных ног колючки вынимая
И без конца страдальца обнимая,

Мать шепчет: «Мой сынок, зачем же ты
Бежишь от жизни для пустой мечты?

Уже числа нет нашим смертным ранам,
А ты все в том же опьяненье странном.

Уже уснул в сырой земле отец,
Уже не за горами мой конец.

Встань, и пойдем домой, пока не поздно.
И птицы на ночь прилетают в гнезда,

И звери на ночь приползают в дом.
А ты, бессонный, в рубище худом,

В ущелье диком, в логове змеином,
Считаешь жизнь людскую веком длинным,—

А между тем она короче дня.
Встань, успокойся, выслушай меня.

Не камень сердце, не железо тело.
Вот все, что я сказать тебе хотела».

Меджнун взвился, как огненный язык.
«Мать! Я от трезвых доводов отвык.

Поверь, что не виновен я нисколько
Ни в участи своей, ни в жизни горькой.

Не приведут усилья ни к чему.
Я сам себя швырнул навеки в тьму.

Я так люблю, что не бегу от боли,
Я поднял ношу не по доброй воле».

Меджнун узнает о смерти матери

Меджнун бродит по горам, распевая стихи. К нему снова приезжает Селим, привозит одежду и ппщу и сообщает о смерти матери Меджнуна. Меджнун идет на могилу родителей и рыдает над ней. На его стоны собирается вся родня. Они хотят увести Меджнуна в дом, но он вырывается и убегает в горы. Низами заключает главу рассуждениями о краткости жизни и о том, что не нужно ни от кого зависеть.

Лейли призывает Меджнуна

Лейли? — Да нет! То узница в темнице.
И все-то ей мерещится и мнится,

Что где-то между милых строк письма
Надежда есть, сводящая с ума.

А муж стоит на страже дни и ночи,
Следит, и ждет, и не смыкает очи.

У самой двери тщетно сторожит,
Видать, боится, что Лейли сбежит.

И что ни день, готов из состраданья
Отдать ей жизнь, не поскупиться данью.

Но мрачно, молчаливо и мертво
Сидит жена, не глядя на него.

И удалось однажды ускользнуть ей
От зорких глаз и выйти на распутье:

Быть может, тот прохожий иль иной
О милом весть прослышал стороной.

Так и случилось. Встретился, по счастью,
Ей странник-старичок,[269] знаток по части

Всесветных слухов и чужих вестей.
Он сообщил красноречиво ей,

Что пламя в сердце друга, в сердце страстном —
Как бушеванье волн на море Красном,

Что брошен он в колодец, как Юсуф,
Что бродит до рассвета, не уснув,

И в странствиях «Лейли, Лейли!» вопит он.
И для него весь мир Лейли пропитан,

И кара и прощение — Лейли,
И всех дорог скрещение — Лейли.

«Я та Лейли, — в ответ она вскричала,—
Я жизнь его годами омрачала,

Из-за меня он теплился и гас.
Но есть, однако, разница меж нас:

К вершинам гор ведет его дорога,
А я — раба домашнего порога».

И, вынув серьги из ушей, Лейли
Швырнула дар прохожему: «Внемли!

Не откажись за жемчуг мой от службы!
Ступай к нему, найди предлог для дружбы

И в наши приведи его края,
Чтобы на друга поглядела я,

Оставь его в любом укромном месте.
Все может быть. Сюда приходят вести

О сложенных им песнях. Может быть,
Он не успел и старые забыть.

А может быть, еще другие сложит
И дальше жить мне песнями поможет».

И полетел, как вихрь, ее гонец
По людным рынкам, по краям безлюдным

И встретился в ущельях наконец
Он со страдальцем этим безрассудным.

Вкруг хищники рычат, разозлены,
Как стражники несчитанной казны.

Меджнун сейчас же к старцу обернулся,
И, как дитя к родному, потянулся,

И на зверей прикрикнул, и зверье
Смирило сразу бешенство свое.

И странник, не жалея красноречья,
Упрашивал безумного о встрече,

Привет Лейли ему передавал
И между извинений и похвал

Так говорил: «Споешь ей две газели,
Чтоб воскресить минувшее веселье.

Есть пальмовая роща в той стране.
Она — как память о твоей весне.

В той заросли зеленой и прохладной
Ты встретишься с подругой ненаглядной.

Там все ключи от ваших дум и дел».
И на Меджнуна платье он надел,

Своих пожитков развязавши ворох,
И снова не скупился в уговорах.

Но и Меджнун безропотно вскочил,
Старательному старцу облегчил

Благие сборы к спешному возврату.
И, как стремится жаждущий к Евфрату,

Еще нетерпеливей и быстрей
Спешил Меджнун со свитою зверей.

Всего лишь шаг до цели остается.
Послушен жребий. Дело удается.

Достигли рощи пальмовой они.
Безумный ждет в прохладе и тени.

И вот гонец встал у шатровой двери,
И оповещена и мчится пери:

Там, в десяти шагах, ее любовь!
Но сразу в ней остановилась кровь.

«Нет! — говорит, и вся затрепетала.—
Нет, невозможно! Сил моих не стало.

Как быстро тает бедная свеча!
Ступлю я шаг — и гасну, трепеща.

Нет, нет! Идти к нему — идти на гибель.
Сюда он для богохуленья прибыл.

Я знаю, как он грешен и речист.
Пускай же свиток остается чист.

Пускай, представ пред судиею высшим,
Ни слова мы на свитке не напишем,

Не зная срама за дела свои.
В том совершенство истинной любви».

Гонец, к Меджнуну возвратившись снова,
Нашел почти в беспамятстве больного,

В прохладе пальм простертого без сил.
Старик его слезами оросил.

Тот, постепенно приходя в сознанье,
Не вспомнил, что обещано свиданье,

И, выпрямиться толком не успев,
Уже слагал он сладостный напев.

Песня Меджнуна