Неизвестен Автор - Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)

• Название: Воспоминания о К Марксе и Ф Энгельсе (Часть 2)
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: Философия

---

Меня интересовали взгляды Энгельса на современное движение в пользу трезвости. Я не могу вспомнить, чтобы он когда-либо высказался за воздержание от употребления алкоголя. Напротив, часто сидя за пивом, он говорил мне: "Пей, баварец, баварцы всегда испытывают жажду". От нашего старого Филиппа Беккера я также знал о его умении не пьянеть, о том, что на наших пирушках в Цюрихе он не уступил бы никому из нас, даже будучи на седьмом десятке. Он мог также рассказать о "полунощных бдениях", которые устраивали в Женеве эмигранты - участники революции 1848 г.

Наконец закон о социалистах был с позором отменен 150. Когда-то всесильный "железный канцлер" * был более ни на что не способен и мог лишь, создавая шум, тащиться за государственной телегой.

"Sozialdemokrat" выполнила свою задачу, и мне надо было подумать о своем будущем. После недолгого размышления я сообщил своим друзьям, что, несмотря на приказ об аресте, повсюду следовавший за мной, я хочу вернуться в Германию и стать в ряды своих товарищей.

Энгельс не советовал мне возвращаться. Он говорил:

- Увидишь, пруссаки посадят тебя под замок!

Однако я был того мнения, что в худшем случае это обойдется мне самое большее в два года тюрьмы, а такой срок я еще смогу отсидеть.

Итак, в канун народного праздника 1890 г., в 10 часов вечера я приехал в Штутгарт, где получил место корректора у товарища Дица, выпускавшего ежедневную газету "Schwabische Tagwacht".

Впервые опубликовано в княге: Illustrierter Neue Welt-Kalender fur 1912. Hamburg, 1912

Печатается с сокращениями по тексту книги

Перевод с немецкого

* - Бисмарк. Ред.

КОНРАД ШМИДТ

Воспоминания о Фридрихе Энгельсе 512

Я мало что мог бы сообщить, так как мне довелось общаться с ним лишь в течение нескольких месяцев, но и это немногое имело для меня незабываемое значение, что свидетельствует о сущности и личном влиянии этого человека.

Когда я приступил в университете к изучению политической экономии, то с самого начала взялся за Марксов "Капитал", который я читал с огромным интересом, хотя понял далеко не все. Прежде всего, для меня, выросшего под влиянием кантовской философии, остались непонятными заключенная в "Капитале" суть "материалистического понимания истории" и обоснование социализма с помощью такого взгляда на историю. Профессора политэкономии, которых я слушал, тем более не имели ни малейшего понятия об этой связи, поэтому у меня укоренилось - и по сию пору еще не совсем исчезнувшее из официальной литературы - мнение, будто Маркс вывел социализм в известной степени философским путем из своей теории стоимости. С помощью этой теории стоимости доказывается присвоение прибавочной стоимости, эксплуатация рабочего класса капиталом, а тем самым и несправедливость существующего экономического строя и необходимость его социалистического преобразования. Докторские диссертации по социальным вопросам нередко претендуют на "объективность", которая при внимательном рассмотрении оказывается по большей части всего лишь самонадеянным умничаньем. Так, во всяком случае, вышло с моей диссертацией: я взял различные теории заработной платы, сконструировал социалистическую теорию заработной платы, которую затем и опроверг при помощи благожелательной критики. Основной идеей было предвзятое философское

252

суждение, что Маркс выводит социализм из своей теории стоимости. Я же тщился доказать, что этот вывод не непреложен. Короче, это была борьба против мною самим же построенных ветряных мельниц!

После экзаменов мне представилась возможность поехать на несколько месяцев в Лондон. Я также надеялся поговорить там с Энгельсом и, будучи совершенно с ним незнаком, послал ему эту самую диссертацию, о коей я, разумеется, был очень высокого мнения. У Энгельса, которому в ту пору было 67 лет, хватило терпения и любезности в подробном письме разобрать мое "опровержение", указать мне на мои погрешности (поначалу, конечно, без успеха) и самым дружеским образом пригласить меня посетить его: тогда мы, мол, еще поговорим по этим вопросам.

Всем, что я привез из Лондона домой и что содействовало моему дальнейшему развитию, я обязан ему. Я был очарован им с первой же встречи у него на квартире. В нем не было и в помине тех слабостей, которые так легко уживаются с большими достоинствами. Ни капли ученого педантизма, важной и надменной сдержанности, ни того тщеславия, которое подобно тени следует по пятам за славой. Этот 67-летний человек вышел мне навстречу веселый и оживленный. Его хорошее настроение, казалось, еще улучшилось от того, что я курил и пил. О моей работе речи больше не было; он, как видно, не очень-то любил дискуссии и спокойно предоставил мне следовать и дальше своим путем. Но зато он пригласил меня бывать у него, и я воспользовался этим дозволением со всем бесстрашием молодости. Раз в неделю или в две я направлялся вечером к его дому, расположенному на северо-западе. У Энгельса было слабое зрение, поэтому врач запретил ему читать при искусственном освещении; так что я был вправе предположить, что мои посещения, во всяком случае, не помешают ему работать.

Незабываемые часы провел я у камина, слушая его. Меня не переставал удивлять колоссальный объем его знаний, которыми он легко и охотно делился со всяким, кто хотел его слушать. Политика, история, военное дело, лингвистика, право, партийные воспоминания, литера

253

тура, естествознание, философия - все затрагивалось в его блестящих высказываниях; и вот около полуночи я, с огромным грузом совершенно новых впечатлений, исполненный благодарности и счастья, пускался обратно в свой трехчасовой путь домой. На другой день я записывал самое существенное из этих бесед, и как часто в последующие годы я перечитывал эти заметки! Еще и поныне веет на меня чудесной свежестью и счастьем от этих строк, напоминающих о прекрасных временах.

Я уже упоминал, что Энгельс больше не говорил о моей работе. Да ему в этом и не было надобности: невольно и непреднамеренно под его влиянием, незаметно для самого себя, я проникался социалистическими убеждениями. Благодаря его беседам я усваивал суть материалистического понимания истории; я сызнова проштудировал "Капитал", но в первую очередь подействовала книга, которую Энгельс как-то раз вытащил для меня из беспорядочной книжной груды и дал мне с собой в дорогу. Это был знаменитый энгельсов-ский "Анти-Дюринг", который еще никогда не попадал мне в руки, так как был запрещен в Германии законом против социалистов 150. Здесь в классически прекрасном изложении я нашел то, что Энгельс мог бы сказать мне по поводу неверных положений моей работы.

А кем был для него я, кому он так щедро обо всем рассказывал? Всего лишь незнакомцем, интересовавшимся социализмом. Но он не скупился на свое духовное богатство и, подобно Лессингу, беззаботно разбрасывал семена там, где для этого представлялась возможность. Сколько незнакомых молодых людей, подобно мне, обращались к нему с вопросами в письмах, и он всякий раз, коль скоро чувствовал заинтересованность, отвечал убедительно, ясно, подробно. Его разум всегда был во всеоружии и весьма искусно повелевал чудесной армией его знаний. Лафарг некогда сказал о Марксе, что дух его подобен могучему боевому кораблю, который в полном оснащении стоит в гавани готовый выйти в любое длительное плаванье513; это применимо и к Энгельсу.

254

Когда я покидал Лондон, Энгельс, к большой моей радости, попросил меня и впредь писать ему. Он вел обширнейшую переписку, но всегда был готов расширить ее еще больше, если видел в этом пользу. Поэтому он не только давал мне возможность сообщать ему о том, как шло мое дальнейшее развитие, но и с величайшей готовностью вникал в мою аргументацию, желая поощрить меня и помочь своими разъяснениями. Его письма, поразительно живые и увлекательные, как и его речь, нередко отличались остроумием и шутливым тоном. В тех случаях, когда какое-либо стремление казалось ему серьезным, он умел замечательно ободрить и вдохновить. Сколько времени и сил он совершенно бескорыстно отдавал этой работе, покажет его переписка, опубликования которой мы вправе ожидать. Приблизительное представление об этом уже дает напечатанное недавно в "Leipziger Volkszeitung" письмо, занимающее почти три столбца и поистине блестяще разъясняющее суть материалистического понимания истории514. Удивительно, что человек, привыкший выступать с публичной трибуны, решился приложить столько сил, чтобы просветить одного единственного человека.

Да его деятельность и не была направлена на приумножение славы и блеска его имени. Энгельсу в огромной степени была присуща та скромность, которая проявляется в борьбе во имя дела и побуждает забыть обо всех честолюбивых желаниях. Там, где он мог помочь и поощрить, он помогал и поощрял, неизменно радуясь, если был в состоянии своей силой укрепить силы других. Этот человек обращал внимание лишь на само действие, а не на то, что это действие было связано с его именем.