Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

• Название: Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона
• Автор: Дэвид Ротенберг
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-45140-1

Когда произносятся два пророчества одновременно, чтобы второе воплотилось в жизнь, первому надо помочь исполниться.

Вот пророчество Первого императора Китая, произнесенное им перед Тремя Избранными на Священной горе: «Нашу страну ждет Эпоха Белых Птиц на Воде. Она ознаменует начало Тьмы, а конец Тьмы и возрождение ознаменует Эпоха Семидесяти Пагод»…

Шанхай на рубеже веков. В многомиллионном городе переплелись жизни трех выдающихся семей бизнесменов, авантюристов, преступников. Но двадцатый век — время великих ожиданий и грандиозных перемен. Что принесет он им? Обретут ли они богатство? Найдут ли любовь?

Исполнится ли пророчество императора? Пробудится ли дракон?

---

Течение несло лодку, разворачивало ее, крутило в водоворотах, било о камни. Речной бог направлял лодку вниз по реке, туда, где на берегу стоял дом, в котором нашли укрытие члены Гильдии убийц, приехавшие в Нанкин, древнюю столицу Поднебесной.

* * *

Вернувшись после долгой ночи убийств, члены Гильдии отправились на реку, чтобы смыть запекшуюся кровь, и увидели, как из утренней дымки, стелившейся по воде, медленно выплыла лодка, словно плетеная корзина с подкидышем. Двое убийц бросились в холодную воду, подплыли к лодке с разных сторон и, взобравшись в нее одновременно, обнаружили на мокрых досках днища Цзяо Мин. Через минуту девушка была уложена на свободный матрас в доме-убежище, и Лоа Вэй Фэнь знаком подозвал Максимилиана.

Девушка была еще жива, но дышала с трудом, а кожа ее приобрела мертвенно-бледный оттенок.

— Она в шоке, — констатировал он, — и вдобавок истощена.

— И беременна, — добавил Лоа Вэй Фэнь.

— Что? — Максимилиан откинул полу халата Цзяо Мин. — Господи, помоги! — пробормотал он, разрезал окровавленный рукав и увидел большую рану на плече девушки.

Рана источала отвратительный запах протухшего сыра, а синюшный цвет, расползавшийся от раны во все стороны, красноречиво свидетельствовал о том, что заражение уже перекинулось на все тело.

— Ну? — спросил Лоа Вэй Фэнь.

Максимилиан потряс головой. Он не был врачом и имел довольно туманное представление о том, как оказывать первую помощь. Кроме того, у них не было ни бинтов, ни принадлежностей для накладывания швов, ни даже простейшего скальпеля. И тут он увидел, как живот девушки колышется и меняет форму.

— Ребенок жив! — воскликнул Максимилиан.

Лоа Вэй Фэнь принялся ощупывать круглый живот Цзяо Мин. Его пальцы словно ползли по нему. Наконец, добравшись до верхней его части, Лоа Вэй Фэнь сказал:

— Вот — головка. Ребенок не перевернулся.

Максимилиан положил руку на живот беременной и попытался нащупать то, что нашел Лоа Вэй Фэнь.

— Ты уверен?

Лоа Вэй Фэнь кивнул, и по его лицу впервые за то время, сколько знал его Максимилиан, промелькнуло нечто такое, что можно было принять за страх. Он достал клинок свальто и протянул его Максимилиану:

— Вынь из нее ребенка, иначе он умрет вместе с матерью.

Максимилиан был потрясен.

— Нет! — Он в страхе попятился назад. — Сам вынимай!

— Я не дарю людям жизнь. Я ее у них отнимаю. Это должен сделать ты.

Делая надрезы, Максимилиан не переставал удивляться количеству вытекавшей из них крови и остроте лезвия. Наконец живот Цзяо Мин был вскрыт, и их взгляду предстал идеально здоровый ребенок. Малыш повернул головку и посмотрел на Максимилиана. Юноша сунул руку в разверстую брюшную полость и подхватил его под спинку. Ребенок едва не соскользнул, тогда Максимилиан взял его обеими руками и вынул из чрева пугающе неподвижной матери. Он не помнил, как перерезал пуповину, как обмывал новорожденного. В памяти осталась лишь огромная навалившаяся на него усталость и фраза, которую он произнес перед тем, как провалиться в сон:

— Ему нужно молоко.

Потом, ночью, когда младенца накормили и запеленали, Максимилиан смотрел на безжизненное тело его матери, лежащее на полу дома-убежища. Душа, лишь недавно теплившаяся в этой бренной оболочке, без сомнения, отлетела. Огонек погас. Единственной искоркой, напоминавшей о том, что она жила, было необычное ожерелье у нее на шее. Максимилиан осторожно приподнял голову женщины и расстегнул застежку украшения.

Когда ожерелье упало ему на ладонь, Максимилиан поднес его к окну, за которым занимался рассвет. Утренний свет, упавший на стеклянные бусы, зажег в них крохотные радуги, и на ладони молодого человека заиграла целая симфония цветов. Внутри каждого стеклянного шарика он заметил филигранную резьбу, а потом понял, что некоторых бусин не хватает.

Ребенок запищал.

Максимилиан подошел к новорожденному, взял его на руки и стал нежно баюкать. Малыш открыл глаза и, кажется, впервые сумел сосредоточить взгляд. Он смотрел на ожерелье, которое Максимилиан все еще держал в руке.

Юноша медленно покачал украшением перед лицом малыша и, к своему удивлению, заметил, что тот не сводит глаз с блестящих бусин. Максимилиан переводил взгляд с ребенка на ожерелье и обратно.

— Это твое наследство, — наконец сказал он. — Все, что останется у тебя от матери.

Он разорвал серебряную цепочку пополам, после чего скрепил концы каждого куска украшения. Один он надел на шею младенца, а второй — на запястье его мертвой матери.

Когда днем Максимилиан и двое из Гильдии убийц отдали тело покойницы реке, та быстро подхватила его и унесла. Последним, что увидел Максимилиан, был яркий блеск солнечных лучей, отразившихся в стеклянных бусинах на запястье.

Покачивая ребенка на руках, Максимилиан ощущал жизнь внутри этого маленького тельца, обитающую там Божью искру. В этот момент он понял, как устроить убежище для еще остававшихся в Нанкине китайцев.

Он надел парашютную сбрую, перекинул шелковый шнур через балку и потянул. Шнур мягко скользнул через металлическое кольцо, и Максимилиан, прижимая к груди ребенка, плавно взмыл в воздух. В этот момент он напоминал некое божество.

* * *

Чарльз смотрел на лежащие перед ним фотографии.

— Откуда у вас…

Он не закончил фразы, поскольку торговец Хонг, принесший ему снимки, приложил палец к губам.

— Они — прямиком из Нанкина. На одном снимке видна знаменитая городская башня, на другой — храм богов-покровителей. Здесь — множество деталей, по которым нельзя не узнать древнюю столицу. Взгляните на последний снимок.

Чарльз так и поступил.

На фотографии был изображен мужчина с руками, отсеченными по локоть, а на коленях у него лежала газета, на которой была отчетливо видна дата семидневной давности.

— Благодарю вас, — сказал Чарльз. — Вы хотите…

— Денег? — вновь перебил его торговец и рассмеялся.

— Что тут может быть смешного?

— Разговор о деньгах не просто смешон, а оскорбителен, когда речь идет о том, что изображено на снимках и что происходит с нашим народом.

* * *

Любовница Мао Цзэдуна оттолкнула фотографии в сторону и почувствовала, как в груди закипает холодная ярость. На мгновенье ей захотелось позвать сестру-близняшку, но тут она вспомнила предостережение матери: «Отныне твои единственные союзники — это Трое Избранных и Резчик».

Цзян вызвала Резчика и Конфуцианца. И тот и другой в ужасе выдохнули, взглянув на снимки. Затем Конфуцианец встал и разразился поучительной тирадой — одной из тех, которые так раздражали ее мать, а теперь — ее саму.

— Я свяжусь с конфуцианцами, которые находятся возле дочерей Суна, — под конец заявил он.

— Ты говорил, что уже сделал это, когда до нас дошли слухи о том, что происходит в Нанкине, — проговорила Цзян и, буравя Конфуцианца ледяным взглядом, спросила: — Выходит, ты ничего не делал?

«Мне не подобает получать приказы от шлюхи, — думал Конфуцианец. — Еще не настал подходящий момент, чтобы вернуть власть конфуцианцам».

— Тогда это были всего лишь слухи, — с улыбкой сказал он. — Теперь у нас есть доказательства.

* * *

Чарльз не имел возможности напечатать полученные фотографии в шанхайских газетах, поскольку каждую публикацию должен был завизировать японский цензор. Но у него имелось множество друзей и коллег по бизнесу во Франции, Англии и Америке. Каждый из них получил копии фотографий с запиской от Чарльза, где он удостоверял подлинность снимков и убедительно просил опубликовать их как можно большими тиражами.

* * *

Конфуцианец терпеливо дожидался возвращения домой младшей дочери Суна — Той, Которая Любит Китай. Фотографии находились в переднем кармане его толстовки. Было довольно поздно. Уже наступил комендантский час, а у Конфуцианца не было ни малейшего желания попасть в лапы японского патруля. И вдруг из-за угла выехал неприметный автомобиль, остановился, и из него вышла молодая женщина. Повернувшись к машине, она протянула водителю купюру в один юань.

Конфуцианец шагнул на дорогу в тот самый момент, когда автомобиль вновь скрылся за углом.

— Мадам Сунь, — произнес он.

— Опять вы? — мгновенно насторожилась женщина.

— Я не желаю вам ничего плохого. Я всего лишь конфуцианский ученый и хочу показать вам нечто очень важное.

После недолгих уговоров Конфуцианец уже сидел за инкрустированным лакированным столом, разложив фотографии пред дочерью Суна.

Женщина с ужасом выдохнула и взяла в руки один из снимков. На ее глазах выступили слезы.

— Значит, все это правда?

— Боюсь, что да.

— Зачем вы показываете мне все эти ужасы?

— Вы дочь Суна. Ваши сестры влиятельные женщины. Я хочу, чтобы вы поговорили с ними и образумили их.