Валерий Поволяев - Тихая застава

• Название: Тихая застава
• Автор: Валерий Поволяев
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-4877-5

Российским пограничникам, служащим на таджикско-афганской границе в смутные 1990-е годы, становится известно о том, что бандформирования готовятся напасть сразу на несколько застав. Для российской армии наступили не самые лучшие времена, поэтому надеяться пограничникам приходится лишь на собственные силы…

Новые произведения известного писателя Валерия Поволяева, как всегда, держат читателя в напряжении до самой последней страницы.

---

– Со временем пройдет… Ты только держись! – сказал Панков. А что еще он мог сказать? Ему было жаль Базиляка.

– Со временем… Мне сейчас надо, а не со временем, – лицо у Базиляка сделалось морщинистым, как у старого лилипута, он вздохнул, сунул Панкову руку: – Ну, бывай! Попробуй узнать фамилию этого «прохора». Ладно?

– Еще раз приглашаю – оставайся на охоту! Тебе, сотруднику штаба отряда, надо знать, как живут люди на местах – в низах, так сказать. А?

– Знаешь, какое перо мне вставит в зад начальство за такое несанкционированное любопытство?

Это Панков знал, поскольку сам в прошлом работал в штабе отряда.

– Жаль, – сказал он и пошел вместе с Базиляком к вертолету. Базиляк несколько раз на ходу ловко подбил носком ботинка плоские, вышелушенные из горной породы голыши – он когда-то был хорошим футболистом, мог играть и в нападении, и в защите, и в воротах мог стоять, – это у него всегда здорово получалось.

– Лучше бы ноги у меня заикались, – сказал Базиляк с досадой, – а не язык. Очень униженно себя чувствую. Но ногам хоть бы хны, а язык… – он раздосадовано сплюнул себе под ноги.

Панков подумал о том, что слова обладают некой материальной силой, будто кто-то, кроме нас, их слышит, и если Базиляк просит, чтобы ему отбило ноги, а язык обрел прежнюю гибкость – так оно может и произойти. Лучше бы он ничего не говорил…

– Скажи там насчет боеприпасов, – Панков подергал Базиляка за рукав – из-за грохота вертолетного двигателя слов уже не было слышно, – пусть пришлют еще патронов, да гранат для подствольников…

– В отряде – пусто, вряд ли что пришлют. Держись пока на том, что у тебя есть.

* * *

– Скоро змеи из всех щелей полезут, будто тараканы, – сказал Дуров, вглядываясь в арчовые заросли, темнеющие за каменной россыпью, – а змеи здешние – хуже душманов. Особенно вредна гюрза. Очень подлая змея. Не то что кобра. Кобра – королевская змея, никогда не будет нападать исподтишка, со спины, а гюрза, собака, нападает.

– Полезут они еще нескоро.

– Если установится тепло – уже через несколько дней будут греться на солнышке. Здешние змеи рано вылезают из нор.

– Раньше нападали часто?

– Были случаи.

– Ну что ж, придется дедовским методом воспользоваться – деды наши отпарывали от шинелей рукава, надевали их на ноги – змея шинельное сукно не прокусывает.

– Товарищ капитан, тихо, – предупредил Дуров Панкова, – в арчатнике кто-то есть.

Дуров, шедший первым, остановился, присел, закрутил круглой, как мяч, головой с отросшими куделями волос, залезающими на воротник куртки.

– Где?

– Смотрите левее, товарищ капитан, в самый край осыпи. Такая осыпь у нас в Сибири зовется курумником. – Дуров прибыл на границу из Красноярского края. Сибирью он все проверял, родные тюменские края были для него эталоном.

– Затихни на минуту, Дуров. Давай послушаем!

Замерли, напряглись. Но ничего, кроме звона в ушах, не услышали – тишина стояла мерзлая, глухая, ничего в ней не было, никакого движения, лишь только где-то далеко со стоном рухнула небольшая лавина, ослабленный звук ее толкнулся в скальный отвес по ту сторону Пянджа и угас.

– Ничего нет, товарищ капитан, все пусто.

– А мне показалось, что сюда спустился киик.

– Киик – это м-м-м, – мечтательно произнес Дуров, облизал губы. – Киик – это вещь… С большой буквы.

Кийки – горные козлы водились выше, в заснеженных скалах, в облаках, в неприступных камнях, стремительно носились по гибельным стенкам, ловко одолевали всякую опасную крутизну, но случалось, что из занебесья их сгоняли снежные барсы, и тогда кийки уходили вниз, к людям.

Если таджики диких свиней не трогали – запрещал Коран: поросятина была неугодна Аллаху, – то кийков били вовсю – козлятина была для них самым сладким и вожделенным мясом.

– Правильно, Дуров, киик – это вещь. А кабаны, они, похоже, к Пянджу спустились, днюют в камышах.

– Возможно, возможно, товарищ капитан, – тоном бывалого охотника отозвался Дуров – собственно, охотничьего опыта у сибиряка Дурова было больше, чем у городского жителя Панкова. Дуров еще мальчишкой-третьеклассником ходил в тайгу с мелкашкой добывать белку. А белку могут добывать только опытные охотники, ее положено бить в глаз – только в глаз, чтобы в маленькой дымчатой шкурке не оставалось дырок, а с двадцати метров, – или даже с большего расстояния, – угодить в глаз неприметному зверьку – великая проблема, ловкость нужно иметь бесовскую. – Но здесь, в этих зарослях, надо тоже все облазить, товарищ капитан, чтобы убедиться – поросятиной тут не пахнет. Чару бы сюда!

– Нельзя, – Панков отрицательно качнул головой, – нельзя сюда Чару, опасно. А если кабан ей порвет бок? Застава останется без собаки.

– Да не порвет, товарищ капитан…

– Собака-то не охотничья.

– Я бы ее охотничьим премудростям живо научил, Чара – собака умная, все схватывает на лету. Она бы быстро на нас всех кабанов выгнала.

– Нет, Дуров!

Сержант вздохнул – продолжать разговор на эту тему было бесполезно: у капитана была своя правота, у Дурова – своя.

В зарослях арчи за осыпью было тихо. С другой стороны, кабан – зверь такой, что может залечь и замереть, будто его и нет – охотник в двух шагах пройдет и не заметит, кабан при виде его даже не шевельнется, ничем не выдаст себя. Конечно, в таких случаях нужна собака, она мимо затаившегося вепря не пройдет, обязательно вцепится ему в бок. Но овчарку на это натаскивать – роскошь, для этого достаточно обычной дворняги.

– Ну что, товарищ капитан, обойдем курумник? У нас, в Сибири, курумники опасны – заваливают человека с головой, попадешь – ни за что не выберешься. Погибали люди…

– Погибнуть где угодно можно. Даже на курорте в Ялте, от сорвавшейся с крыши сосульки или от плохо прожаренной котлеты.

– Вы в судьбу верите, товарищ капитан?

– Верю.

– И я верю.

– А в сны?

– И в сны верю.

– Так вот, товарищ капитан, у меня насчет курумника сон нехороший был… Еще в школьные годы. Вон сколько лет прошло, а я до сих пор помню. И до сих пор у меня мороз по коже бежит.

Они стали аккуратно, стараясь, чтобы из-под ноги не вылетел ни один камешек, обходить курумник по верху. Хотя и была у них привычка ходить по горам – опыт имелся, а не помогал он, ходить в горах всегда трудно, и вряд ли когда будет легко: здесь не хватает кислорода, в горле лопаются хрящи, легкие сипят пусто – без воздуха человек очень быстро слабеет, задыхается, делать ничего не может – все выпадает из рук.

Подтянулись под скалу, по крутым, будто бы специально проложенным камням прошли осыпь, стали спускаться в заросли арчи.

Арча – дерево удивительное, на Памире особое, оно словно бы из боли, из наростов, из опухолей, из ран и состоит – на этих полудеревьях-полукустах никогда не бывает живого места, оно донельзя измято каменьями, ветром, льдом, снегом, водой, простужено до самых корней, хребтина у этого дерева всегда бывает вымерзшей до дна, но оно живет даже мертвое, живучее этого дерева на Памире нет ничего. За камни, за лед способно цепляться там, где никто не может зацепиться – находит щелочки, норки, поры, всовывается туда узеньким крепким корешком, стонет, но держится.

Нет на Памире другого такого дерева, как арча, особенно на большой, в три-четыре километра, высоте. Арча растет и там, арча да эдельвейсы – небольшие нежно-желтоватые, шерстистые, не боящиеся мороза цветы.

Спустились в арчатник, осмотрели заросли, камни – пусто, не видно длиннорылых.

– Им тоже сейчас голодно, – шепотом пожалел диких свиней Дуров, – землю едят. А тут еще мы по их душу.

В нем, видать, заговорило извечно доброе начало добытчика, который никогда не загубит живое существо просто так, ради баловства или любопытства, – настоящий охотник стреляет лишь тогда, когда нужно, и заранее жалеет свою жертву. Так и Дуров.

– Т-с-с, – предупредил его капитан: он почувствовал на себе чей-то взгляд. Только чей это был взгляд – зверя, человека? – не понять.

Панков остановился, присел, выставил перед собою ствол автомата.

Сержант присел рядом, спросил едва слышно, почти не шевеля губами:

– Случилось что-то?

Панков повернул голову в одну сторону, туда, где громоздились пепельно-коричневые растрескавшиеся камни – очень удобное место для засады, целый взвод с пулеметами можно спрятать, – тихо, ни единого движения, потом глянул в другую сторону, на скрытый камышовый полосой Пяндж, – там тоже было тихо. Доносился лишь слабый бормоток воды, звук словно в воздушную равнину протиснулся, долетел до людей и тут же угас. Пяндж обомлел, обессилел, стал больше походить на ручей, чем на реку, – но это до поры до времени. Как только начнет таять снег – Пяндж станет другим. Обратится в зверя.

– Что случилось, товарищ капитан? – вновь почти беззвучно повторил вопрос Дуров.

– Есть тут кто-то. А кто именно – не пойму.