Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

• Название: Судьба драконов в послевоенной галактике
• Автор: Никита Елисеев
• Жанр: Фэнтези

---

Он толкнул меня другому охраннику, тот дал мне ногой пинка – я откатился к следующему; следующий долбанул меня в грудь кулаком – слезы бессилия и обиды лились у меня из глаз. Я хрипел и даже пытался сопротивляться, но это только смешило и подзадоривало пинающих, бьющих меня.

Мама вошла в комнату.

Человек в кепи, развалясь, сидел на стуле.

– Чувиха, ну ты дозвонилась до самого "своего"? Ага? И он сказал тебе все, что он думает по поводу твоего звонка? И объяснил тебе, что такое тайная полиция? и подземка?

– Я сама знаю, что такое подземка, – огрызнулась мама.

– Ах ты господи, – человек в кепи хмыкнул, – мы причастны к сферам… Какой-нибудь из секторских боссов насладился горячим пышным телом?..

Мама резко и сильно въехала человеку в кепи по щеке, да так, что кепи слетело у него с головы, и я, избиваемый, увидел, что верхняя половина черепа у бедняги снесена начисто, так что можно было видеть студенистую вздрагивающую массу мозга, похожую на грецкий орех.

Меня перестали бить. Охранники смотрели на мою мать. Человек поднялся со стула, поднял кепи, встряхнул и водрузил на прежнее место.

– Ччувиха, – начал он заикаться, – ты чего-то нне дддопоняла… ззато я ппонял, ккак же тты ссына-тто своего ттак воспитнула… Ммужик с ночной смены ввернется – ни сына, нни жжены… Вместо жжены ддогадываешься что? Ты, б…, сейчас узнаешь, что ттакое "тта скудная земная жжалость, чтто дикой страстью тты зовешь…"

Я стер солоноватую кровь, текущую из носа и рта. Я сделал всего один шаг, меня качнуло – и охранники зареготали.

В этот самый момент мы все услышали голос… Откуда он шел? Откуда обрушивался на наши головы?

Охранники вздрогнули. Все – разом. И было в их вздроге что-то, что заставляло вспомнить команду "смирнаа" на плацу лихого полковника.

Голос устало выговаривал:

– Сидоров, что там у тебя за бардак? Докладывай.

Человек в кепи нервно расстегнул зеленый комбинезон, извлек оттуда черный продоговатый ящичек и заговорил чуть искательно, но не теряя достоинства:

– Коллега координатор, выполняем распоряжение, изолируем нарушителя, зверь успокаивается.

– Ты мне дурака не валяй, по уставу он, понимаешь, взялся отбарматывать… Зверя он успокаивает. Успокоитель. Дрессировщик.

Мама села на стул и с удовольствием рассматривала перекошенные лица охранников.

Я стоял, чуть пошатываясь.

Мама подмигнула мне и сделала рукой знак, мол, стой, держись…

Детина поднял с пола мою одежду и протянул мне:

– Парень, – тихо сказал он, – ну давай, это, побыстрее… Мы ж на службе…

– Ваше дело, – продолжал сонно выговаривать голос, – изолировать. Быстро, оперативно, вежливо. Бесшумно, по возможности.

– Не прерывая сна, – видимо, не выдержав, буркнул человек в кепи.

– Сидоров, – голос не взвился в ярости, но как-то по-особенному окреп, – ты что, почитаешь за знак особой милости то, что я запомнил твою фамилию? Ну вот тебе для начала: все отделение лишается увольнительных на год. И никаких выездов! Понимаешь, вламываются, как банда хулиганов… Зверя они успокаивают. Сами и есть звери…

Человек в кепи стоял и часто моргал.

Я одевался. Охранники переминались с ноги на ногу.

Мама подмигнула Сидорову, легко поднялась и выхватила из рук человека в кепи прямоугольный ящичек.

– Коллега координатор, – заговорила она, – во-первых, я прошу прощения, что потревожила тебя среди ночи…

– Ничего, коллега Рахиль, ничего, – умиротворяюще сказал координатор, – тебя ведь тоже потревожили среди ночи?

– Но меня по совершенно законному поводу, – разливалась соловьем мама и делала мне жесты рукой, мол, быстрей, быстрей, не рассусоливай, – а тебя… Я ведь позвонила только начальнику куста…

– Не извиняйся, коллега Рахиль, – мне показалось, что невидимый координатор зевнул и, подавив зевок, продолжал, – форма исполнения самого жесткого закона должна быть неизменно корректной, и чем жестче законное решение, тем корректнее форма его исполнения – мы-то с тобой знаем эту диалектику.

Я натянул куртку, мама жестами показала: нет, нет, нужно теплее – свитер, там холодно, а в коробку тем временем говорила горячо и убежденно:

– Именно поэтому, коллега координатор, я и спешу сообщить тебе, что действия тайной полиции в целом были корректны, за исключением некоторых эксцессов, в частности, – мама обвела взглядом чуть не в шеренгу выстроившихся охранников и остановилась на здоровенном детине, – поведение коллеги…

– Захарова, – подсказал шепотом небольшого роста кругленький веснушчатый охранник.

– …Коллеги Захарова, – мама подмигнула кругленькому и потерла пальцами о пальцы, мол, твоя-то фамилия, воин?

– Быкадоров, – с готовностью отозвался кругленький.

– И коллеги Быкадорова, – четко закончила мама.

Кругленький покраснел и часто захлопал ресницами, кажется, даже слезы появились у него на глазах. Мама же чуть выпятила нижнюю губу и развела руками, и снова жест ее прочитывался без слов: извини, брат, но доносчику – первый кнут.

Сидоров фыркнул и одобрительно кивнул.

– Быкадоров? Захаров? – удивленно переспросил координатор. – Ах, псы! Они же псы… Ну-ка я сейчас запрошу Барсика, те ли, или я путаю.

Быкадоров и Захаров стояли, втянув головы в плечи, на них было жалко смотреть.

Между тем свечение глаза дракона постепенно сходило на нет, а вскоре глаз и вовсе успокоился, висел обычным серым экраном в темноте ночной комнаты.

Мама щелкнула выключателем. В комнате загорелся свет.

– Те, – даже как-то обрадованно доложил координатор, – ах, псы… В "отпетых" и полугода не пробыли, сразу в тайные и туда же – ну, псы… Из-за вас страдать ребятам… Пять лет – чистый конвой, чистый! Сидоров, слышишь? Чтобы на поверхность – носу не казали!

Мама протянула коробочку Сидорову и одобряюще-ободряюще кивнула. Сидоров понял ее.

– Коллега координатор, – вежливо спросил он, – отмену увольнительных фиксировать в журнале?

– Не надо, – отозвался координатор, – черт с вами – гуляйте. "Псов", Захарова и Быкодорова, отметь, а остальные… пускай гуляют – и давайте живей, швыдче с нарушителем, что вы, в самом деле, телепаетесь…

Координатор замолчал. Сидоров спрятал ящичек в свой комбинезон.

Я стоял одетый, в свитере. Стоял и смотрел на маму.

– Так, – сказала мама, – наденешь желтые ботинки, старые…

Я пошел надевать ботинки.

Мама ткнула пальцем в Сидорова:

– Без меня, я надеюсь, вы не поедете, коллега Сидоров? Я быстро переоденусь.

Сидоров опустил голову:

– Коллега Рахиль, – тихо сказал он, – это не положено… Вы же знаете.

Мама развела руками:

– Коллега? Ну стоит ли из-за небольшого нарушения инструкции так упираться? Для чего это? Зачем этот ненужный административный задор? Вы уже поимели служебные неприятности, – поимеете и еще… Я их вам гарантирую, коли вы уедете без меня. Га-ран-ти-рую.

Сидоров посмотрел на маму, видимо прикидывая, блефует или нет, снова опустил голову и выговорил только: "Мда".

– Хорошо, – кивнула мама, – я иду переодеваться. Джек, надень серое пальто, серое! и носки возьми шерстяные..

***

Мы спускались по пустой гулкой лестнице, залитой тоскливым городским светом. Захаров не стал вызывать подъемник.

– Ну его на фиг, – сказал он мне. – Я после подземки в узкую коробку никак войти не могу. Давит, понимаешь, давит.

Двери некоторых квартир были чуть приоткрыты – чуть-чуть – или мне показалось? – как казалось, что за дверьми этих квартир не безразличная, пустая тишина и темнота, а тишина и темнота живые, прислушивающиеся, дышащие и сдерживающие свое дыхание.

– Ты, главное, в похоронщики не попади, – болтал Захаров, – гиблое дело. Тухлое… Через три года выползешь – снова бросаться будешь – уже не на дракона, а на людей, и уже не три года влепят, а поболе. Снова приедем. Мы так к одному примчались, а он уже у подъезда прохаживается, ждет. "Здорово, хлопцы, – говорит, – за мной?" "Ну, садись, поехали…"

Захаров хохотнул. Я остановился на лестничной площадке, взялся за перила и вдруг с внезапной жестокой ясностью понял, что покидаю этот дом, этот нелепый старый дом с четырьмя кариатидами, поддерживающими балкон, – навсегда…

…А кариатиды были смешные. В центре – две полуобнаженные женщины – ну, это ничего себе, ничего особенного, а по бокам два мускулистых мужика, повернувшихся к женщинам лицами и скорчивших рожи не то от натуги, не то от расположенных рядом таких, понимаете ли, красавиц… – навсегда…

– Эй, – Захаров потряс меня за плечо, – силен мужик, ты чего – спать стоя собрался? Ну, ты не тушуйся – у тебя маманя такая – в обиду не даст. При лаборатории пристроит. Она у тебя кто?

– Начальник лаборатории, – тихо сказал я.

– О… как раз к себе и возьмет, ничо, ничо… только что ночью скверно, а днем будешь видеться… Быкадорову врежут, ох, врежут. Его Сидор спрашивает, к кому напоследок? А этот – к нылы какому-то в"- 1302. Что за нылы? Ну ладно, Сидор там, я, Карраваджо там, Штауфен не знаем, но этот-то писарчук вонючий должен был все сокращения заучить…Теперь ему в канцелярии не посидеть. Через день на ремень – сдохнет от натуги, падла, в похоронщики запросится. А тебе что…Ты в лабораторию потрюхаешь…