Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

• Название: Судьба драконов в послевоенной галактике
• Автор: Никита Елисеев
• Жанр: Фэнтези

---

Никита Елисеев Судьба драконов в послевоенной галактике

* Часть первая. "Отпетые"*

Глава первая. Скандал в благородном семействе

Стена почти развалилась. Камни превращались в труху, становились землею. Развалины стены заросли травою, кое-где выросли, выстрелили вверх тонкими гибкими стволами кусты и молодые деревья. Летом весело было смотреть на зеленеющую, уже не прямую, волнистую, прерывистую линию стены. Стена стала человечнее, округлее и одновременно природнее. В безжалостности прямой линии, в ее бесконечности есть что-то противное натуре человеческой, хотя прямая линия – создание, измышление человечьего разума, а не природных сил. Человеку страшно на бесконечной прямой так же, как и в замкнутом бесконечном круге…

…Я легко перемахнул через осевшую стену и пошел по пояс в высокой траве, порою срывая травяные метелки или сшибая головки репейников. Потом я выбрался на прогалинку, где трава была не так высока и густа, где было сухо и солнечно, уселся на прогретую солнцем землю и стал ждать.

Мэлори долго не шла. На нее это было похоже, но так она еще не запаздывала ни разу. Я лег на спину и стал смотреть в небо. Мне, распластанному, раскинувшему руки крестообразно, приемлещему в себя тепло лета, отсюда, снизу, были видны пики трав, вонзающиеся в самое небо, и то, как по одному из стеблей туда же, к истаивающему в небе белому плоскому облаку ползет жук.

– Джек, – услышал я голос Мэлори и повернул голову…

***

– А ты не боишься?

– Чего?

– Ну, ты вот ходишь сюда, ну, не боишься?

Голова Мэлори лежала на моей руке, она смотрела на меня широко открытыми, немного удивленными глазами. За этот взгляд я готов был приходить сюда, хотя бы здесь высились настоящие стены, а не эти развалюхи.

– Боюсь, – честно ответил я, – немного боюсь. Но совсем немного…

– Да… Сейчас не так страшно. Воспитательница говорила, что скоро вообще такие заведения отменят…

– Ты верь ей больше… Мне еще отец втюхивал, что, мол, временная мера, а ему…

И тут я осекся. Надо ж было ляпнуть. Про отца и про то, что не отменят эти самые… "инкубаторы".

Искоса я глянул на Мэлори. Но она нимало не испугалась и не обиделась, не расстроилась. Мэлори продолжила:

– А ему дед, да?

Я смешался.

– Дда, – неуверенно выговорил я.

Мэлори прыснула, потом уселась и с удовольствием потянулась.

– Ох, и дурацкий у тебя был вид, когда ты свое "дда" тянул.

Она засмеялась и легонько пихнула меня в бок:

– Кавалер! Рыцарь! Первый пункт устава: "Встречаясь с девушками из орфеанумов, не напоминайте им об их долге. Это может повергнуть их в депрессивное состояние. Беседуя с девушками из орфеанумов, старайтесь избегать упоминаний о семейных отношениях".

Я тоже уселся, зло сказал:

– Гуманисты… Сволочи… Не напоминайте.

Мэлори склонила голову набок и весело спросила:

– Интересно, а что ты предлагаешь: "Встречаясь с девушками из орфеанума, поинтересуйтесь, кто их родители, затем расскажите о своих", – так надо написать? Или вот еще: "Беседуя с девушками из орфеанумов, обязательно посетуйте на ожидающую их печальную участь", – так? Да?

Она говорила это без обиды и раздражения. Подкалывала. Я подтянул колени к подбородку, уткнулся в них лицом и пробормотал:

– Я тебя не отдам…

– Что? – изумилась Мэлори. – Что, что? Ой, глядите на него…Ой, "отпетый" из "отпетых". Ну, я помру. Не отдаст.

И Мэлори залилась своим звонким заливистым смехом.

Я недовольно посмотрел на нее.

– Не понимаю, как ты можешь смеяться.

– А что? – Мэлори стерла слезы, выступившие у нее на глазах от смеха. – Мы, инкубаторские, в этом выращены, к этому готовимся. Ты же вот знаешь, что когда-нибудь умрешь – и ничего, не ходишь с кислой мордой. Ну? Чего ты? – она снова толкнула меня.

Я молчал. С Мэлори всегда было так.

Это я должен был утешать ее, если не мог спасти, ее – черноволосую, худенькую, большегрудую мою Мэлори…

Я замотал головой.

Мэлори вскочила на ноги, воздела руки к небу и замогильным голосом завела:

– Дочери Дракона! Воспитанницы планеты, днем и ночью, бодрствуя и во сне, в играх и занятиях, под открытым небом и под крышей Орфеанума, никогда, никогда, никогда, нигде, нигде, нигде, ни при каких обстоятельствах мы не забудем наш долг перед планетой. Жизнь – этот дар планеты, дар людей…

– Замолчи! – я быстро поднялся и схватил ее за плечи. – Замолчи!

– Фе… – хмыкнула Мэлори, – три раза в день – утром, днем, вечером. И лишний раз не только не возбраняется, но даже рекомендуется… Между прочим, очень помогает, просто спасает. Есть же идиотки, которые бродят целыми днями с горящими глазами и твердят эту молитву. Если кто проскакивает, так только они. Ну, редко, редко. Одна на миллион. Чтобы другим не обидно было. И получается из такой спасшейся зануда-истеричка, вроде нашей Памелы – воспиталки. Помело… "Деточки, – передразнила она воспитательницу, – будьте достойны вашего жребия". Я ей однажды врезала: "Что же вы-то, – спрашиваю, – оказались недостойны?"

– А она?

– Разревелась. Убежала из классной комнаты. Ревела в сортире белугой. Меня потом к директору вызывали. Помело за меня заступалась. Лопотала: "Я прошу, умоляю, никаких санкций, никаких! Девочка была совершенно права. Совершенно. Я не должна, я не имею права так часто твердить девочкам эту фразу. Я виновата, что проявила несдержанность…" А я и говорю: "Что вы, что вы, Памела Ксеньевна, напротив, это я перед вами виновата… Я готова просить прощения…Это я была несдержанна и груба. Могу только сказать, что толкнула меня на этот шаг зависть, низкая зависть. Я хотела бы, я мечтала бы быть такой, как вы…" Чувиха тут, как бурак, покраснела и заткнулась.

– Ты – жестокая!

– Неа. Я – веселая. Я – сильная.

– А я – грустный и…слабый!

– Ты? – Мэлори ткнула в меня пальцем. – Ты – слабый? Длинноногий, длиннорукий, ну-ка, догони!

Она бросилась бежать – я кинулся за ней. Она здорово бегала, но ей мешал в беге длинный белый балахон, сковывающий ее движения. Я довольно скоро догнал ее, поднял на руки и понес, прижимая к себе.

– О! – Мэлори ухватила меня за нос. – Слабак! Дохляк! Дохлятина!

– Слушай, – спросил я, а вас что – наказывают?

– А как же, – с гордостью сказала Мэлори, – мы, инкубаторские, такие… Нас нельзя не наказывать.

– И как же вас наказывают?

– Ну как… прогулок лишают, книжки из библиотеки не дают про драки, а только про любовь, в кино не водят, потом это… сладкого лишают.

– Сладкого? – я остановился и воззрился на нее в изумлении.

Она тоже удивилась:

– Ты чего уставился? Ну да, сладкого… пирожного там, шоколада, конфет, компота…

– Ком-пота? – раздельно проговорил я.

– Компота, – подтвердила Мэлори.

Я расхохотался и чуть не уронил Мэлори.

Она обхватила меня за шею и вдруг рассмеялась вместе со мной:

– Ага, компота…

Я поцеловал Мэлори, тихо опустил ее ноги на землю… Мы стояли, обнявшись так, долго-долго…

– Дурак, – оторвалась Мэлори, – задохнуться можно.

– Ну и пусть…

– Подожди, – она отстранилась от моих губ, – погоди… Мы как-то в кантине подрались, стали пирожными швыряться; Жучка на шум прибежала, а ей в лоб заварное – плям! – и в нос – хлысь! Вот смехота была.

– Сладкого лишили?

– А как же! Жучка – баба хорошая, веселая. Говорит: вы пирожными объелись до того, что кремовые обстрелы устраиваете. Будет с вас. Посидите недельку без глюкозы и сахару. Только на пользу.

– Жучка…За что вы ее так?

– За имя – Джульетта.

– Юлия?

– Неа. Джульетта. Джульетта Сидоровна.

– По-моему, смешнее, чем Жучка.

– Конечно, смешнее. Мы ее любим. Она для нас танцы с "отпетыми" выбила.

– Тебе понравилось?

– У… "отпетые" знаешь какие! И танцуют не так, как некоторые… Ноги оттаптывают.

– Настоящие "отпетые"?

– Счас. Курсанты, конечно.

Я сжал Мэлори.

– Вот ты какая – пирожными бросаешься, над воспитательницами смеешься, с курсантами шашни водишь…

– Ох, дурак, пусти, пусти…Ого, вот это раздул ноздри – у тебя сейчас оттуда дым повалит, как у Дракоши…Ого…

Я клонил Мэлори к земле…

***

– Ты веришь, что он все видит?

– Кто?

– Ну, Дракоша, кто же еще?

– Нет… Как он может все видеть? Может, там, где его глаза установлены, видит?

– У нас на всех четырех стенках орфеанума по огроменному глазу. С окно… О! О- такие. И то краснеют, то бледнеют, то зеленеют…Смехота…

– У нас в квартирах установлены. На улицах – редко…

– У "отпетых" вообще глаз нету. Только в палестрах.

– Мне отец объяснял: если ты глаз не видишь, то и Дракон тебя не видит.

– Дурость. А если ты к глазу спиной – затылком повернулся: ты же глаз не видишь, а он-то твой затылок точно видит.

– Ничего не дурость, – рассердился я, – он лица твоего не видит, если уж так хочешь быть точной. Батя у меня не врет и зря не говорит.