Никита Елисеев - Судьба драконов в послевоенной галактике

• Название: Судьба драконов в послевоенной галактике
• Автор: Никита Елисеев
• Жанр: Фэнтези

---

– Саш, – окликнула его мама, протискиваясь поближе, – что ты в самом деле?

– Рая, – сказал Александр Петрович, – только ради тебя и Дженнаро, только… Даже не столько твоя работа, хотя и она, конечно, важна, кто спорит… крупнейший специалист по формовке, но, Рая…

– Саша, – мама склонила голову, и я почувствовал, с какой силой она сжала мою руку, – я тебя не понимаю, о чем ты?

– О том, – озлился Александр Петрович, – что из-за тебя, ради тебя я отказался сегодня от великолепного рабочего, мастера золотые руки – он ушел в столовские…

– Александр Петрович, – мама все сильнее сжимала мою руку, – так надо полагать, что мне надо было уйти в труповозы?

– Не тебе! – выкрикнул Александр Петрович.

– А я вас не просил брать меня в лабораторию, – закричал я, – я вас…

Мама развернулась и с силой ударила меня по лицу.

– Замолчи! Сейчас же, немедленно…

Александр Петрович через плечо смерил меня взглядом:

– А вас, юноша, я и в расчет не беру. При чем здесь вы? Мы беседуем вдвоем, и вам лучше в нашу беседу не вмешиваться. Меня ни капельки не волнуют ваши просьбы и желания – понимаете? Ни синь порох, как говорили в старину. Ясно?

После моего крика и резкого ответа Александр Петрович, после того, как мама хлестнула меня по лицу, мы проталкивались сквозь толпу молча. Я не мог сдержать слез; старался сдержать и не мог.

…Мы стояли у небольшого грузовичка, в кузове которого тосковало пятеро парней.

– Полезай в кузов, – приказал мне Александр Петрович.

Я поставил ногу на колесо машины, уцепился за борт, но мне не удалось подтянуться.

Парни, сидящие в кузове, лениво следили за мной.

– У, – сморщился Александр Петрович и попытался подсадить меня, – да что ж ты, как разварная макаронина… Ван! Подай ему руку, не видишь, что ли?

Один из парней поднялся, схватил меня за руку и с силой дернул.

Я перелетел через борт и шлепнулся, больно ударившись, на дно машины. Я стер рукавом слезы, сопнул носом и сказал, глядя на плотно зашнурованные черные ботинки Вана:

– Спасибо, Ван.

– Ван – это для Александра Петровича, а для тебя…Ван-цзи-вей. Вопросы?

Я поднял голову.

Ван-цзи-вей смотрел на меня сверху вниз так, как смотрят на того, кого собираются ударить.

И я испугался.

– Спасибо, Ван-цзи-вей, – покорно ответил я, – спасибо вам большое…

Я поднялся и уселся на скамеечку, тянущуюся вдоль кузова, напротив пятерых парней.

Ван вернулся на свое место.

– Джек, – сказал я, – Джек Никольс.

Парни молчали.

Один из них сплюнул и, глядя мимо меня, ответил на мое обращение:

– Познакомимся в процессе работы. Пока отдыхай…

Я понял, что эти пятеро ненавидят меня, и закрыл глаза.

Грузовик тронулся с места, но я не разлепил глаз. Мне было хорошо сидеть вот так, в полной тьме, проваливаться то в сон, то в явь… Меня знобило. И все равно было хорошо… с закрытыми глазами.

Иногда я слышал, что говорили сидевший напротив меня парни, иногда я слышал что-то другое, например, плеск моря или свист вьюги.

Мне было плевать. Я не прислушивался, и хоть не прислушивался, но слышал. Странное дело, мне было не стыдно слышать все то, что говорили обо мне парни. Видно, я уж чересчур устал и нанервничался.

– …А Петрович в труповозах…

– Ну так. Это, блин, жизнь такая. В ней ни черта справедливости нет. Я давно понял…

– У, дрыхнет, гляди, как сынок дрыхнет…

– Ничего, пусть отсыпается. Мамочка уйдет – я его к Костроме поставлю. Он у меня ни одной ночки не поспит, ни одной! Все банки, склянки перемоет…

– Да ты на это чудо посмотри…Это же чмо. От такое рыло наел на маминых пирожках. Он же все склянки перебьет, а отвечать Костроме…

– Ничего он не перебьет. Первую чашку кокнет, я его…

– Он Сане настучит…

– Не… я этих сынков знаю – не настучит. Гордость не позволит. Их же мамы с папами учили: ябедничать нехорошо.

Я открыл глаза. Парни смотрели на меня с той смесью недоуменной брезгливости и веселой ненависти, с какой смотрят на мелкую гадину перед тем, как ее раздавить.

Эта ночь… Вчера я ненавидел дракона, а сейчас я начинал ненавидеть людей.

Почему должна гибнуть Мэлори, умная, добрая, веселая Мэлори, а не эти скоты? Пусть бы их жрал дракон, планете было бы лучше.

– Нет, нет, – успокаивал я себя, – так думать нельзя… думать так – скверно, стыдно, они такие из-за дракона, из-за него их загоняют в подземелье, в драконовы тоннели, а не помещают в нормальные исправительные или лечебные учреждения. Они же все больные, душевнобольные, они же психи… Разве может нормальный человек с нормальной психикой с таким наслаждением издеваться над себе подобными?.. Их надо жалеть и лечить, а не ненавидеть и проклинать…

– Эй, сынок, приехали… подымайся!

Меня дернули за рукав.

Машина стояла во дворике, вернее сказать, в округлом тупичке.

Стены тупичка были облупившиеся, со многими потеками от сырости, и напоминали стены замшелых подворотен, где стоят бачки с мусором, а веснами сладострастно орут неприкаянные бездомные коты и кошки.

Зато двери в стенах, вернее, в одной округлой стене, были что надо. Их было штук семь, и казалось, что каждая дверь выполнена по индивидуальному проекту.

Здесь были: массивная дубовая дверь с двумя тяжелыми чугунными накладками, и плоская стальная дверь, без выкрутасов, напоминавшая дверцу сейфа, и небольшая замухрышистая дверь с огромным амбарным замком – дверь чулана что ли, и две воротообразные створки будто гигантского шкафа, изукрашенные резьбой, и стеклянная дверь, толщину которой помогал понять врезанный в стекло железный замок (во тьме за стеклом, в падающем из тупичка неровном свете виднелись столы с громоздящимися на них приборами), и дверь, склепанная из толстых металлических брусьев – попросту дверь-решетка, и плоский черный, каменный створ, наподобие железного занавеса в театре, перегораживающий вход в одно из помещений тупичка.

Мы спрыгнули из кузова. Спросонья я прыгнул неудачно и чуть не упал.

Ван, спрыгнувший первым, поддержал меня за руку.

– Устал, мальчик, – подмигнул Ван Александру Петровичу, роющемуся в карманах, – намаялся…

– А? – не слушая, полуспросил Александр Петрович. – Ага.

Он извлек небольшой плоский ключик, подошел к каменной двери, сначала колупнул стену рядом с камнем ногтем, и когда – щелк! – открылся-обнаружился замок, повертел в этом замке ключиком.

Раздалось натужное гудение, словно стон мучимой твари, и дверь медленно, нехотя поползла наверх.

Александр Петрович вошел первым, в темневшей черной дырой комнате он щелкнул тумблером, и я увидел, как перед замученными, усталыми людьми засияла сверкающая мрамором зала.

– Давай, – пихнул меня в спину Ван. – И – быстрее.

Я покорно вошел в залу. Следом за мной устремились пятеро моих спутников. Мама вошла последней. Она зашла так же неспешно, вальяжно, как и Александр Петрович.

Не успела она шагнуть за порог…

– Я сотню раз говорила, – мама посмотрела на рухнувшую за ее спиной плоскую каменную глыбу, – надо сменить пружины. У нас и без того опасная и малоприятная работа, и ни к чему дополнять ее, разнообразить такими, понимаете ли, испытаниями воли.

– Вы тоже не бравируйте, – обиделся Александр Петрович, – что вы шли нога за ногу? Я, между прочим, хотел, чтобы Жакомо к нам зашел…

– Оставьте вы водителя в покое, – сказала мама, – поставит машину в гараж и придет через световой дворик. Ключ у него есть.

– Ладно, – Александр Петрович махнул рукой, – оставлю в покое. Братва! Сегодня поступаете в распоряжение Рахили.

– Формовка, что ли? – недовольно спросил Ван.

– Будет тебе и формовка, и отливка, – весело пообещала мама.

– К Костроме не пойдем? – снова спросил Ван.

– Ты мне прекрати эти клички, – прикрикнул Александр Петрович, – не в столовой работаешь.

– А где? – буркнул Ван.

– Вот отправлю тебя в последний отливочный, – пообещал Александр Петрович, – тогда и узнаешь – где! А покуда хватит болтать! За работу. Так, новенький, – Александр Петрович подозвал меня к себе, – тебе пока спать-отсыпаться, ясно?

– Ого, – выдохнул Ван, – ни черта себе. Мы тоже сверху.

– Да, – сказал я, – я хочу с ребятами.

– Тихо, – поморщился Александр Петрович, – еще накушаешься дерьма с ребятами.

Он отомкнул дверь в стене, включил в комнате свет – я увидел длинный ряд кроватей в коридоре.

– Пятая с краю, – приказал Александр Петрович, – воон с того, ложись и спи, покуда тебя не позвали. Все.

Я вошел в комнату. Александр Петрович закрыл дверь.

Я подошел к пятой кровати.

Я понимал, что здесь меня ненавидят и презирают все.

Я отдернул покрывало с кровати.

Здесь было холодно.

Я снял ботинки, пальто, расстегнул штаны и, не раздеваясь, бухнулся в постель. Я накрылся стеганым одеялом и сразу, будто кто позвал меня ласковым голосом, провалился в сон.