Иван Кожедуб - Неизвестный Кожедуб

• Название: Неизвестный Кожедуб
• Автор: Иван Кожедуб
• Жанр: Биографии и Мемуары

Впервые за 60 лет! Долгожданное переиздание ранней книги величайшего советского аса, фактически неизвестной современным читателям

Сегодня уже мало кто помнит, что, кроме знаменитой «Верности Отчизне», И. Н. Кожедуб был автором еще четырех книг, причем первые издания его мемуаров, вышедшие еще при жизни Сталина, существенно отличаются от поздних текстов, из которых исключены не только все упоминания о Вожде (обычная практика после «разоблачения культа личности»), но и целые главы.

В данном издании исходный текст воспоминаний великого летчика печатается полностью, без цензурных искажений, приписок и купюр.

---

Мотор оглушительно ревет. Земля будто проваливается. Высовываюсь за борт. Ориентироваться трудно. Вон, кажется, техникум; зелеными пятнами сады, и среди них блестящая лента реки. Все словно масляными красками нарисовано. А особенно хороша яркая зелень озимых.

Подымаемся все выше. Становится прохладно. Да, совсем не то, что я испытывал раньше, когда влезал на верхушки деревьев или на церковный купол. Там не чувствовалось такого отрыва от земли.

Никак не могу уследить за быстрыми действиями инструктора. Вот ручка идет влево — и самолет идет влево. Но пока он вдет влево, ручка уже пошла вправо. Потом я понял, что инструктор не только видит положение самолета в пространстве, но чувствует его всем телом, он «держит» самолет. Я старался проследить, как движутся ручка и педали управления, как сочетаются действия рук и ног.

Поток воздуха бьет сбоку, из-под козырька в лицо, перехватывает дыхание. Смотрю на приборы — мы уже на большой высоте. Вон синеет озеро Вспольное. В прозрачной пелене вижу сосновый лес, свою родную Ображеевку. Вот бы туда полететь, над домом покружить!

В кабине инструктора есть зеркало. Оно наклонено под углом в мою кабину, и инструктор видит в нем мое лицо. Я забыл об этом, вдруг слышу голос Калькова. Он кричит в переговорную трубку:

— Куда вы загляделись?

Снова смотрю на приборы. Мерно лопочет мотор. Инструктор кричит:

— Ну, держись, делаем срыв в штопор!

Он убирает газ. Теперь мотор еле работает, становится тихо. Вдруг самолет начинает валиться на крыло. Раздается какое-то завыванье. Сердце у меня замирает, по спине пробегают мурашки — такое ощущение, будто на качелях с высоты несешься вниз.

Земля завертелась. У меня задрожали ноги. Все кончено, гибнем! Но через несколько мгновений самолет пришел в прежнее положение. Вот он какой, срыв в штопор!

Во рту у меня пересохло, в голове засела одна мысль: только бы не повторять штопор! А инструктор тем временем смотрел в зеркало, чтобы увидеть мое лицо. Он обернулся и спросил:

— Ну как, не страшно?

— Все в порядке! — кричу я изо всех сил, стараясь перекричать шум мотора, и думаю: «Неужели и я научусь когда-нибудь так же летать и пилотировать в зоне, так же сольюсь с самолетом, как инструктор?»

Меня охватила безотчетная радость: хотелось петь, кричать.

Многое в управлении самолетом я не понял, хоть и смотрел во все глаза. Но вмешиваться в действия инструктора не разрешалось. Трудно было все уловить с первого раза. Я был увлечен техникой полета.

Начали снижаться на аэродром. Когда поднимались, внимание у хменя было рассеянно — загляделся на родную Ображеевку, смотрел на город, на аэродром. При снижении наблюдал только за инструктором, стараясь понять, как он управляет самолетом.

Инструктор уже зашел на посадку. Убрал газ, начал приземляться. Казалось, мы вот-вот врежемся в землю. И вдруг самолет словно поднял нос, скорость стала гаснуть, ручка пошла к моему животу. Самолет мягко коснулся колесами земли и побежал по мураве аэродрома. Навстречу мчался красный от волнения Петраков: он был дежурным. Самолет остановился на линии предварительного старта.

Вылез из кабины. В ушах у меня гудело, стучало, и я был как во сне. Ребята с нетерпением ждали меня в нашей «комнате» — так мы называли квадратную площадку на аэродроме с флажками по углам. Там нам разрешалось отдыхать, там обычно мы делились впечатлениями, беседовали в ожидании своей очереди к полетам. Меня засыпали вопросами, и я не успевал отвечать. Так началась наша летная учеба.

16. В напряженной учебе

Через несколько дней у нас на аэродроме появился летчик-истребитель, на которого мы, учлеты, глядели с завистью. Это был наш земляк, из пригородной деревни, и воспитанник нашего аэроклуба. На петлицах у него было по квадрату. Он много рассказывал об учебе и жизни в училище, о самолетах, и всем сразу захотелось стать летчиками-истребителями.

В конце апреля мы получили новые синие комбинезоны и стали усиленно готовиться к первомайскому параду. Мы должны были пройти в комбинезонах, шлемах и летных очках перед трибуной. Очень хотелось, чтобы меня увидели студенты техникума, и я, не устояв перед искушением, нарядился в комбинезон, шлем, надел очки и отправился в общежитие. Встретили меня шумно. Окружили. Жаль мне было, что не могу так пройтись по своей деревне. Но если бы мне и разрешили, я и сам бы не пошел: ведь отец еще ничего не знал.

Первого мая мы строем вслед за воинскими частями промаршировали мимо трибуны. Чувствовали себя настоящими пилотами и немного заважничали.

На следующий день у нас начались полеты. В воздух поднимались три-четыре самолета и летели, как пчелы, друг за другом вблизи аэродрома. Мы учились управлять самолетом. Кальков быстро сбил с нас мальчишечью спесь и немилосердно отчитывал за каждый промах.

Вечерами, приезжая с аэродрома, я, несмотря на физическую усталость после полетов, садился за учебники и готовился к экзаменам в техникуме. Дал себе слово, что перейду на четвертый курс. При правильной организации времени и упорстве можно всего добиться.

Я сдал экзамены в техникуме и перешел на последний курс. Осенью нам будут вручены дипломные задания. На каникулы студенты разъехались по домам. В общежитии начался ремонт, и мне пришлось перебраться в деревню. Каникулы помогли мне уделить еще больше времени летному делу. Вставал с восходом солнца, уходил из деревни и возвращался, когда уже темнело, — целыми днями пропадал на аэродроме. Приходил до занятий, возился с машиной, помогал технику. В день я делал по четыре-шесть провозных полетов по кругу. Инструктор все больше и больше доверял мне управление самолетом.

Я начал замечать, что отец испытующе поглядывает на меня — он, видимо, не мог понять, куда я ухожу. Как-то еще во время экзаменов я начал было издали:

— А что бы ты сказал, папаша, если бы я поступил учиться в аэроклуб?

Отец даже руками замахал:

— Чего тебе летать! Кончишь техникум — хватит с тебя. Еще что выдумал! И так здоровья у тебя мало.

Отец почему-то считал, что у меня слабое здоровье.

Тогда на этом наш разговор и закончился.

Обычно я вставал раньше всех, тихонько завтракал, чтобы никого не разбудить, и уходил.

Раз утром отец окликнул меня, пристально посмотрел мне в глаза и строго спросил:

— Чем занят, где пропадаешь?

Я врать не стал:

— Учусь летать, папаша.

Сначала отец растерялся, а потом рассердился:

— А, вот к чему ты недавно вел разговор!.. За журавлем в небе погнался, неслух?

Переубеждать отца и ссориться с ним я не хотел. Отмолчался. К тому же спешил на аэродром.

Отец скоро примирился с моими занятиями в аэроклубе, но просил беречься. Я был очень рад, что теперь мне нечего от него таиться.

17. Грозный Кальков

Занятия на аэродроме становились все интереснее. Вечерами Кальков проводил методический разбор каждого вылета. И доставалось же нам от грозного инструктора!

Во время одного из первых полетов я загляделся на землю. Солнце стояло низко и било в окна домов. Город словно пылал.

Вдруг машину качнуло. Я спохватился, но поздно: инструктор отобрал у меня управление.

На разборе он говорил с нами о поведении летчика в воздухе и, обращаясь ко мне, сказал:

— Знайте: в летном деле многое зависит от распределения внимания. Рассеянность недопустима. В воздухе надо уметь все видеть одновременно, ничего не упускать, действовать в долю секунды.

Эти слова я запомнил навсегда.

Через несколько дней, идя на посадку, я по неопытности слишком низко выбрал самолет из угла планирования. Кальков опять отобрал у меня управление:

— Пора не допускать таких ошибок. Будете определять высоту на крыше ангара.

Это значило, что я на время отстранен от полетов.

И пока ребята летали, я полдня просидел на крыше ангара, глядя на землю с шестиметровой высоты. Занятие не из приятных…

Кальков требовал от нас исключительной четкости и грамотности действий в полете. За малейшее нарушение правил полета он в наказание посылал нас «определять высоту» на крыше ангара и несколько дней не допускал к самолету. На похвалу он был скуп. Но все же мы его очень любили и уважали.

18. Один в воздухе

Погода стоит летная — ясная, солнечная. Сидим в своей «комнате» на аэродроме, ждем очереди к полету и беседуем. Сегодня большое событие: на старте появился мешок с песком.

— Подходит время самостоятельных полетов без инструктора! Чуете, ребята? — замечает Кохан.

Его перебивает Петраков:

— Все равно нас заранее не предупредят, чтобы не волновались и ночь спокойно спали.

В полете я не получил ни одного замечания. После трех полетов с инструктором спросил:

— Товарищ инструктор, разрешите получить замечания?