Игорь Болгарин - Расстрельное время

• Название: Расстрельное время
• Автор: Игорь Болгарин
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9533-5081-5, 978-5-9533-4408-1

1920 год. Гражданская война близится к концу. Барон Врангель, окопавшийся в Крыму, постепенно теряет свои позиции. Павел Кольцов, уполномоченный комиссар ВЧК, откомандирован на Южный фронт, под Каховку. Кольцову поручено контролировать действия анархистов при форсировании Сиваша и захвате врангелевских позиций. Кольцов отправляется в расположение махновцев, но по дороге попадает в непредвиденные обстоятельства, которые могут повлиять на его дальнейшее пребывание в Крыму…

Кольцову предстоит решить множество сложных задач. Кто из его окружения является предателем? Почему врангелевцы охотятся за ним? Как ликвидировать банду, которая нападает на имения бывших аристократии и захватывает невывезенные ценности? Как уберечь пленных врангелевцев от бессмысленной жестокости и расстрелов? Как противостоять Розалии Землячке, облеченной почти неограниченной властью, и ей подобным, готовым превратить Крым в кладбище одним лишь росчерком пера?

---

Каретников хотел усадить Кольцова и Бушкина, как почетных гостей, на скамейку у стола, но они отказались.

— Мы уж где-нибудь в уголочке, — сказал Бушкин, высматривая местечко у стенки. Там стояла сломанная телега, и они комфортно на ней разместились.

С самых первых дней Кольцов отказался от давления на Каретникова: Старобельское соглашение махновцы подписали сами, добровольно, по инициативе Нестора Махно, и несли ответственность за каждый свой поступок. Батько уже явственно видел впереди близкое окончание войны и боялся упустить возможные выгоды по её окончании. Особенную надежду он возлагал на то, что большевики отдадут для его анархического эксперимента Крым. Он собирался всему миру показать, что такое анархическое государство, в котором будут все одинаково богаты и счастливы.

В задачу Кольцова входило наблюдение за добросовестным выполнением махновцами соглашения. И только если случится что-то непредвиденное, он был обязан спешно известить Штаб фронта. Но, как ему показалось, махновцы были настроены по-боевому, и никаких коварств от них ожидать не следовало. Каретникову он поверил сразу и бесповоротно.

Первыми в амбар ввели Яценко и его верного соратника, красавца-усача Стриженюка. Всегда загорелое на солнце и ветрах, лицо Стриженюка было неправдоподобно бледным. Увидев на соломе своих бывших соратников, он опустил голову и прибавил шагу, чтобы поскорее дойти до скамейки. Затем в амбар торопливо вошел Каретников, за ним последовали члены трибунала Евлампий Карпенко, Филипп Крат, Фома Кожин и Петро Колодуб.

— Встань, Яценко! — приказал Каретников.

Яценко торопливо поднялся. Подхватился было и Стриженюк, но Каретников жестом остановил его.

— Не торопись, Михайло! Дойдет очередь и до тебя.

Стриженюк сел.

— Слухайте! — Велел Каретников, поднес к глазам листок, стал читать: — «Врангеля нет, а есть Русская армия, которой подадим руку и сомкнем стройные ряды, станем любить друг друга и освободим свою истерзанную Русь святую от комиссарского царства и создадим власть по воле народа». Ты писал?

— Я только подписывался. А писал тот… анархист Волин.

— Волин як был у нас, так и остался. А ты — до Врангеля примкнув. А потом и вовсе третью дорожку выбрав — в бандиты. И кого ж вы грабили, Савочка? Той самый народ, якый ты призывав до любови. И судим мы тебя не за те слова на бумажке. Бумажку порвав, ветер развеял. И не за то, шо под пакостнымы словами подписался. Все не без греха, не сильно грамотные. А за то, шо променял нашу революционно-анархическую армию на буржуазно-капиталистическую. Но и там не удержався. Подався в грабители.

Яценко слушал, всё ниже опуская голову.

— Если хочешь шо сказать, говори сейчас. Боюсь, скоро тебе уже будет поздно.

Яценко посмотрел на Каретникова, перевел взгляд на сидящих напротив него махновских командиров, бывших когда-то его товарищами, а теперь ставших его судьями. Они, как и Каретников, равнодушно смотрели на него. И он снова повернулся к Каретникову.

— Бес попутал! — выдохнул он. — Но я осознав…

— Шо ты крутишься, як собака за мухой! — Каретников указал в сумеречную глубину амбара. — Своим бывшим товарищам говори. Это они тебя судять.

— Понял! — торопливо согласился Яценко. Он снова обернулся к сидящим на соломе махновцам и громко выкрикнул: — Если можете, простите! Я ж с вами сколько годов! И мерзли, и голодали, и…

— Жалобить, Савелий, нас не надо! — оборвал его Каретников. — Лучше расскажи, як докатился до такой жизни!

— Понял! — снова поспешно согласился Яценко, но к Каретникову уже не повернулся. Ему даже показалось, что сидящие в сумерках махновцы, не в пример членам трибунала, смотрят на него участливо, даже с состраданием. И ему только надо найти какие-то особенные слова, и весь этот кошмар с трибуналом прекратится. Он уже поверил в это. Сглотнув слюну и откашлявшись, он сказал:

— А грабили мы только буржуев и тех… як их… капиталистов. И раздавали людям, которы неимущи…

— А тут ты уже брешешь! — зло оборвал Яценко Каретников. — Имеются доказательства твоей брехни. Он, во дворе, стоят четыре воза, с тобою и твоими бандитами награбленным. Ничего буржуйского я там не замитыв. Самовар, подушки, мешки с зерном, куры, коза. Не побрезговалы даже старым корытом. Эх, ты! Даже сейчас ты нам, бывшим твоим товарышам, в глаза брешешь. Видать, Савелий, ты всегда брехал. А я тебе когда-то верил. И другие тоже, — Каретников смолк, размышляя, чтобы ещё такое Яценко припомнить. Но подумал, что и этого достаточно. С досадой взмахнул рукой и грустно добавил: — А хорошим же воякой был.

В амбаре стояла тишина, лишь под крышей сварливо чирикали воробьи.

Вглядываясь в едва различимые в сумерках амбара лица махновцев. Каретников спросил:

— Может, хтось шо-то хорошее про Яценко скажет?

Но никто даже не шевельнулся.

— Бачь, не нажив ты, Савелий, хороших слов. А жизнь прожив длинну! — сказал Каретников Савелию, и затем спросил у сидящих на соломе махновцев: — Ну и як нам поступить с Яценко?

Из глубины амбара донесся шелест соломы и глухой гул. Махновцы вполголоса между собой советовались.

— Я скажу! — прозвучал из сумерек голос. — Я не за всех, я только за свою батарею.

— Не вижу, хто это? Назови себя!

— Цэ Белочуб!

— Говори, Пантелей!

— Мы тут промеж собою так рассудылы! Чем меньше будет плохих людей, тем меньше будет на свете зла. А чем меньше зла, тем лучшее будет наша жизня.

— О, завернул! — покачал головой сидящий за столом член трибунала Евлампий Корниенко. — Ты конкретно! Без энтих фиглей-миглей!

— А шо, хиба не понятно? Расстрелять без сожалениев!

И следом, из разных уголков амбара, послышалось:

— Смерть!

— Расстрелять!

— Якое мнение будет у членов трибунала? — спросил Каретников.

— Поддерживаем! — за всех судей ответил Фома Кожин.

И тут вскочил Яценко и, захлебываясь, стал сварливым голосом выкрикивать:

— Вы меня до батька, до Нестора Ивановича доставьте… Не имеете права… Нестор Иванович меня лучшее… А насчет курей и козы, так то… Мы с им ещё в семнадцатом…

Рядом с Яценко встали двое молодых махновцев. В одном из них Кольцов узнал давнего знакомого. Кажется, его звали Михаилом Черниговским. Махновцы тогда, в Харькове, его пленили при помощи свадебного кортежа. Мишка изображал невесту. Он и сейчас никак не изменился, всё такой же высокий, стройный, смуглый, с красивым, почти девичьим, лицом.

Черниговский положил на плечо Яценко свою ладонь, и он на полуслове смолк, словно его выключили.

— Исполняйте! — приказал Каретников, и Черниговский и его напарник подхватили Яценко под руки и повели из амбара.

Вдоль наружной стены амбара сидели на корточках человек двадцать махновцев из бывшей банды Яценко, тоже ждали решения своей участи. Их охраняли двое часовых.

Яценко с трудом перебирал заплетающимися ногами, но, увидев своих товарищей, подтянулся, стал тверже ступать.

— Прощевайте, хлопцы! Не так повернулось, як хотел! Не держите зла!

— Иди, иди! Бог простит! — отозвался один из бандитов. — Земля тебе пухом!

Остальные молча проводили его недобрыми взглядами.

После того как увели Яценко, Стриженюк заволновался.

— Пришла твоя очередь, Михайло! Встань! — приказал ему Каретников и затем спросил: — Скажи, як бы ты наказав Мишку Стриженюка, если б це був не ты, и тебе довелось бы его судить?

— Жить хочу, Семен Мыкытовыч! Жить…

— Все мы жить хочем. Но — война! И кому-то в землю придется лечь! Даже коза, якую вы у дядька украли, и она жить хочет. А у дядька, может, есть дети. И они жить хотят. Они ещё ни перед кем не провинились, а ты их уже наказав.

— Да ни, Семен Мыкытович! Пальцем не…

— Козу украл. А она детишков молочком поила. А теперь детишки голодають…

Суд повстанцев решил Стриженюка пощадить. Но постановили: всыпать двадцать плетей и, как проявившего себя в прежних боях хорошим пулеметчиком, определить в полк до Фомы Кожина.

Остальные бандиты тоже отделались легким испугом.

* * *

Вечером в дом, где квартировали Кольцов и Бушкин, наведался Колодуб. Стал в проеме двери, снял шапку.

— Проходи, Петро!

— Да ни! Я — на минутку. Попрощаться. Уезжаю. Отзывае Нестор Иванович. Видать, скучае. Может, якие слова передаете Нестору Ивановичу?

— Скажи ему, что ценю его дружбу, что всё плохое забыл, а хорошее помню. Надеюсь на встречу.

— Спасибо, передам в точности, — Колодуб полез в карман своего громоздкого кожуха и извлек оттуда литровую бутылку. — Цэ — вам для поправки здоровья.

— А вот этого — не надо! — сердито отказался Кольцов.

— Это — надо! — Колодуб сделал два шага и твердо поставил бутылку на стол. — Это не то, шо вы подумалы. Мед. Подарок от моих пчёлок, и трошки — од моей бабы Маруси. Пока я воюю, она пчелками занимается. Получается. А шо в бутылке, то хай вас не смущае. Ничого, кроме бутылок, в хозяйстви не найшлось.