Андраш Беркеши - Современный венгерский детектив

• Название: Современный венгерский детектив
• Автор: Андраш Беркеши
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Детектив
• Год: 1974

Три произведения трех писателей соседствуют в одной книге. Их объединяет общность жанра и общий подход авторов к явлениям, отражающим те или иные стороны жизни современной Венгрии. И Андраша Беркеши, и Тибора Череша, и Ласло Андраша волнуют, в общем-то, очень схожие проблемы. Какие положительные и отрицательные влияния испытывает на себе венгерская молодежь? Что способствует воспитанию в ней моральной и политической стойкости, целеустремленности? Авторы сборника касаются и проблемы взаимоотношения поколений, проблемы "отцов и детей".

Другой круг проблем вызван расширением контактов Венгрии с зарубежными странами.

Достаточно разнообразна и география представленных в сборнике произведении: читателю предлагается побывать и в столице Венгрии — Будапеште, и в одном из глубинных сел страны, и в небольшом курортном городке на берегу озера Балатон. Соответственно читатель познакомится и с представителями различных слоев населения, окунется в современную венгерскую действительность — и в этом, думается, несомненное познавательное значение книги.

Но, разумеется, любое произведение детективного жанра должно, прежде всего, увлечь читателя и не отпускать до тех пор; пока он не закроет последнюю страницу. Надеемся, что и в этом смысле сборник "Современный венгерский детектив" не обманет его ожиданий.

---

«Значит, я соглашатель и конформист,— терзался он угрызениями совести, потому что заклинание ничего не стоит, если к нему прибегают только при очевидном успехе».

Дело картежников Кутмана, Чолека и Хорвата подтвердило, что заклинание действительно ничего не стоит. Или стоит очень много. Их партнеры быстро сообраяили, в чем дело, отняли карты, и нашли на их рубашке крапление. Вернее, они думали, что нашли. А Чолек на допросе доказал, что карты были новыми, фабричными. Потом тут же вскрыли новую колоду, растасовали и раскинули карты, и за два часа он выиграл у прокурора, конечно условно, семнадцать тысяч форинтов. Не обнаружив крапления, суд был вынужден снять обвинение. Но Келемен не успокоился на этом — он произнес свое заклинаний, и оно не подвело его. Он внимательно изучил сорок новых колод и нашел на них те доступные только профессиональному глазу мельчайшие типографские ошибки, с помощью которых можно было безошибочно выигрывать. Шулеров Кутмана, Чолека и Хорвата осудили на три года, а способ расследования их дела вошел в криминалистику как метод Келемена. Заклинание помогло. Пришлось снять с себя и собственное обвинение в соглашательстве и конформизме. Заклинание осталось с ним, но каждый раз,когда он к нему прибегал, это не исключало упорного труда.

В половине седьмого он позвонил Манци и попросил, чтобы она не ждала его к ужину, Манци захныкала — ведь она уже взяла билеты в кино, как они и договорились. «Пойди с Андришем,— посоветовал Келемен.— Или пригласи Янку. Она ведь тоже одна, потому что Сипек тоже остается работать ночью. Нам надо закрыть дело Хуньо-ра — Шоммера».

Кстати, Манци была единственным человеком, которому он в минуту волнения, сжигаемый пламенем любви, накануне помолвки признался, что, перед тем как попросить ее руки, он произнес заклинание. «Надо бы тебе отказать. Ты заслужил это»,— смеясь, ответила Манци, и они поцеловались. Келемен научил и ее заклинанию, но теперь он не уверен, помнит ли она его, потому что за восемнадцать лет супружеской жизни никто из них не произносил его вслух. Заклинание не игрушка. А может быть и игрушка. Только к ней нельзя привыкать.

Итак, пятница, седьмое февраля, десять часов двадцать семь минут вечера.

В четверг, тридцатого января, в восемь часов утра Долгович снова сменил Фекете и продолжал наблюдение за Шоммером. После десяти Шоммер вышел из дому один— что совпадает с показаниями Эдит Чаус, которая сказала, что, когда она проснулась в половине двенадцатого, Шом-мера уже не было. Она пошла домой, переоделась и,4 как они договорились, к двум часам пришла на работу в магазин. Шоммер побывал в австрийском посольстве, потом зашел в кафе «Венгрия», сел за столик. В три часа Шоммер направился на киностудию и вышел оттуда с женщиной. Они сели в машину и поехали на улицу Габона. Машину вела женщина. Здесь их уже поджидал Фекете, который вновь сменил Долговича. В девять часов вечера они вышли, и женщина отвезла Шоммера на улицу Авроры. Он поднялся в уже знакомый нам дом и не выходил оттуда до самого утра. В квартире на улице Габона он не оставался один ни минуты, поэтому Шмидт не смог зайти.

В пятницу, тридцать первого января, Шоммер вновь направился в австрийское посольство, где задержался недолго. Потом он взял такси и поехал в бюро «Интурист». Вышел оттуда нескоро. Таксист ждал его, потом отвез в банк и здесь тоже продолжал его ждать. Теперь за Шоммером наблюдал Долгович, которого он не знал в лицо. Из любопытства Долгович вошел вслед за ним в банк и увидел, как у кассы ему обменивали форинты на какую-то иностранную валюту. Потом Шоммер вышел, сел в такси. Долгович следовал за ним в «трабанте», но на перекрестке Бульварного кольца такси проскочило на зеленый свет, а ему пришлось остановиться перед желтым. Он следил за такси и думал, что уже потерял его из виду. Когда загорелся зеленый свет, он наугад выбрал улицу Барош-и удачно. Такси стояло неподалеку, и Шоммер как раз расплачивался с шофером. Потом он вошел в сберегательную кассу, заполнил приходный ордер и достал из портфеля деньги. Долгович вошел вслед за ним и увидел, что стофоринтовые банковские билеты не были перевязаны пачками и он в беспорядке доставал их из черного, окантованного бронзовой полосой портфеля. Из сберегательной кассы Шоммер направился на площадь Матяша, остановил свободное такси и поехал на улицу Габона. В дом он вошел один, но Долгович не решился звонить Шмидту, потому что таксист остался ждать у подъезда и Шоммер мог в любую минуту улизнуть. Так оно и было-Шоммер вскоре вышел, сел в такси и поехал на улицу Авроры. Здесь он отпустил такси.

Фекете и Долгович в один голос подтверждают тот факт, впрочем известный в следовательской практике, что наблюдать на машине за человеком, который идет по будапештским улицам пешком, чрезвычайно трудно, почти невозможно. Причем следить так, чтобы не вызвать у человека подозрений. Основное препятствие-это запрещающие знаки и одностороннее движение на многих улицах. Стоянку найти очень трудно, особенно на главных магистралях, а движение на малой скорости вызывает подозрение. Им просто здорово везло, что они не потеряли из виду Шоммера. Да и Щоммер, как это ни странно, не заметил, что за ним следят. По крайней мере ничто не говорило о том, что он намеревался отделаться от «хвоста». Если бы он захотел, он мог бы легко это сделать. Но он не сделал. Фекете и Долгович не раз жаловались на эти трудности Шмидту, который обещал им по триста форинтов за каждый день их «дежурства». Следовать за автобусом, троллейбусом или трамваем значительно легче— тут нужно только не прозевать, когда человек сойдет, и поставить машину так, чтобы потом можно было сразу же двинуться за ним. Идти за машиной на машине — пустячное дело, исключая, конечно, те случаи, когда машина ускользает йа зеленый свет, а тебе приходится останавливаться перед, желтым или красным.

Из телефонной будки на площади Матяша Долгович позвонил Шмидту, который сидел в кафе. Через двадцать минут он уже был в «трабанте» и, выслушав рассказ о похождениях Шоммера в первой половине дня, распорядился продолжать наблюдение. А сам вернулся в кафе. В восемь часов вечера Долговича сменил Фекете, но Шоммер всю ночь не выходил из дому.

Из рассказа Долговича Шмидт понял, что Шоммер, набив карманы валютой, собирается удрать за границу, и притом в ближайшее время. По мнению Долговича, он внес в сберегательную кассу по крайней мере двадцать тысяч, а может, и больше…

— Тридцать,— уточняет Еромош.— Продолжайте.

— Ну вот! Лишь слепой не мог догадаться, что он хочет удрать, прихватив с собой японский фотообъектив. А мне одна только слежка влетела в тысячу восемьсот форинтов. Разве это бизнес? А потом меня всего переворачивает, когда кто-нибудь удирает. Я очень покладистый, господин капитан, мне достаточно одного хорошего слова, но когда человек удирает, то я очень быстро завожусь и могу нахамить. Меня не проведешь. Возможно, я и погорю, но сам руки в наручники не суну. У этого Фреди из каждой дырки торчат сотенные бумажки, а мне сунул паршивые пятьсот форинтов. Если бы я разрисовал ему рожу, я погорел бы. Он выдал бы меня, набрал бы ноль семь — и привет! Увиливал, гад. Позвони, говорит, через неделю, дел по горло, очень занят. А сам в австрийское посольство, в «Интурист», в банк за валютой. Тут и ахнуть не успеешь, как он смоется. Что ж, прикажете сбросить его в последний момент с поезда? Тогда меня за решетку, а он через два дня снова на поезд. И еще зубы оскалит. Но у меня есть жалость, господин капитан, даже к такому подонку, как этот Шоммер. Пусть не упрекают меня в том, что я поступил с ним по-свински.

— Хватит болтать, Антал. Что произошло в субботу?

— Сейчас доложу, господин капитан. Как раз об этом я и хотел рассказать. Без четверти десять он вышел из дома на улице Авроры. Там, должно быть, живет какая-то

женщина, которая готовит для него жратву. С восьми я сам засел в «трабант», закрыл подбородок шарфом, чтобы он меня не узнал. На автобусной остановке он садится на

«девятку» и едет до площади Верёшмарти. Мы с Трясуном за ним. Он выходит из автобуса, покупает газету, идет в закусочную. «Держись,— говорю я сам себе,— не перестарайся». Смотрю на часы — без восьми десять. Он не спешит. «В десять у него наверняка свидание с какой-нибудь бабой»,— говорю я себе, потому что с Трясуном говорить об этом бесполезно. Значит, я могу пока потолковать с ним самим, потому что мне его жаль. Трясун останавливает у закусочной, я вылезаю из «трабанта», вхожу в зал. Он читает газету. Я подхожу к столику. «Чао, Фреди»,— здороваюсь я. Он пялит на меня глаза, отвечает: «Чао».— «Можно присесть?» — «Некстати. У меня свидание. Вот-вот придет дама». Я все же сажусь рядом. «Я не помешаю, нам надо срочно поговорить. За ту штуку, что ты дал мне

всего пятьсот форинтов, я могу получить пять тысяч, мне предлагают».— «Так я дал тебе лишь задаток. Мы еще поговорим об этом, позвони в среду, а сейчас иди».— «Но мне