Эдвард Уитмор - Иерусалимский покер

• Название: Иерусалимский покер
• Автор: Эдвард Уитмор
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2005
• ISBN: 5-699-11731-8

31 декабря 1921 года три человека садятся в Иерусалиме играть в покер: голубоглазый неф, контролирующий ближневосточный рынок молотых мумий; молодой ирландец, наживший состояние, торгуя христианскими амулетами фаллической формы; и бывший полковник австро-венгерской разведки, маниакальный пожиратель чеснока.

Их игра, которая продлится двенадцать лет в лавке торговца древностями Хадж Гаруна, приманит сотни могущественных магнатов и лихих авантюристов со всего мира, ведь ставкой в ней — контроль над вечным городом, тайная власть над всем Иерусалимом.

Впервые на русском — второй роман «Иерусалимского квартета» Эдварда Уитмора, бывшего агента ЦРУ и безупречно ясного стилиста, которого тем не менее сравнивали с «постмодернистом номер один» Томасом Пинчоном и латиноамериканскими магическими реалистами.

---

Я все равно не понимаю, что ты понял не так.

Джо улыбнулся.

Не понимаешь? Я понял все, кроме себя самого. Так всегда и бывает. Все, что ты делаешь, и все, чего ты не делаешь, — ты в любом случае или сделал это, или нет. Ты знал, что на гербе клана О'Салливан Бир есть очень славная надпись?

Какая?

Это пословица, девиз. Любовь протянет победе руку прощения. Вот такой девиз, и я не знаю девиза красивее. В нем сказано все, что нужно. Ну, слова-то эти я всегда знал, но когда я был моложе, я их по-настоящему не понимал. Я судил о людях по тому, что они о себе говорили и что они делали, а в нашем мире этого недостаточно. Надо еще судить о людях по тому, чего они о себе не говорят и чего не делают. Звучит вроде просто, но сначала эту простоту нужно понять.

Мне кажется, я уже понимаю.

Лицо Бернини стало серьезным и сосредоточенным. Джо кивнул.

Как это, дружок?

Ну, я не очень-то слушаю, что люди говорят. Я слушаю то, что внутри.

Бернини засунул руку в песок. Он подвигал ею взад и вперед, сделав канавку. И внезапно словно ушел куда-то далеко-далеко.

Что внутри, дружок?

Ты когда-нибудь видел, как рыбаки швыряют об скалы маленьких осьминогов?

Видел.

Осьминоги такие маленькие, никогда бы не подумал, что они могут оказаться такими твердыми. Но рыбакам приходится швырять их об скалы снова и снова, а иначе их не заготовить для сушки. Но потом, если их зажарить на углях, нарезать маленькими кусочками и полить оливковым маслом, разве из них не выйдет самое вкусное блюдо на свете?

Конечно выйдет. Каждый кусочек — как праздник.

Да, сказал Бернини, начиная копать вторую канавку в песке. Джо смотрел, как она растет.

Но мне кажется, я не понял, что ты имел в виду, дружок. Что ты говорил мне о том, что внутри?

Вот именно это. Это же очень просто. Пусть даже осьминоги маленькие, нужно серьезно поработать, чтобы они стали вкусными. Но если поработаешь они станут самой вкусной вкуснятиной на свете.

Джо улыбнулся. Он начертил на песке линию, пририсовал сверху короткую черточку и на самом верху нарисовал кольцо.

Знаешь, что это?

Крест с кружком наверху?

Нет, это не совсем крест и не совсем кружок. Это древний символ, который называется «анк».[76] В Древнем Египте он означал жизнь или, может быть, солнце, это одно и то же. Мне рассказал об этом мой друг, Каир, а он узнал об этом от живой мумии по имени Менелик.

А бывают живые мумии?

Оказывается, да. А почему ты спрашиваешь?

Потому что я всегда хотел в это верить.

Ну, теперь ты знаешь. А почему?

Мне хочется, чтобы люди не умирали.

Да? Тогда тебе должна понравиться история о том, как моего друга Каира воспитал приемный отец, который на самом деле был живой мумией.

Погоди. Каир — это город, а не человек.

Для разных людей по-разному. Для меня Каир никогда не будет городом. Он всегда будет человеком, огромным черным человеком, таким сильным и дружелюбным, что он оторвет тебя от земли, если захочет поздороваться. Обнимет тебя и сожмет, и неожиданно ты поймешь, что дрыгаешь ногами в воздухе. Так он и здоровается.

Правда?

Да. Ну так вот, эта живая мумия, старина Менелик, воспитал Каира. С сухой усмешкой на лице, сухой, как сама сушь, он лежал на дне саркофага у берегов Нила, там он провел долгие годы, и без конца разговаривал с Каиром, и рассказывал ему то, что полагалось знать о тайных гробницах и храмах, и о том, что происходило внутри пирамид, не говоря уже о его друге джинне по имени Стронгбоу, у которого была вечная игрушка — своя собственная комета.

Бернини захлопал в ладоши.

Старина Менелик? Джинн Стронгбоу?

Именно, дружок. Материя, из которой ткутся мечты,[77] вот кто они. Люди падали от усталости у обочины, стараясь походить на них. В этих историях есть магия, которая летает и проносится сквозь время в окружении сияющих видений, магия, которая приходит в одно и то же время — из песен давних лет и прекрасных мелодий, которым только суждено быть пропетыми.

Бернини поднялся и начал ходить кругами, выискивая камешки. Он на секунду остановился и поднял голову.

Неужели все так и есть?

Как — так?

Никогда не кончается?

Нет, и да будет оно благословенно, — никогда не кончается. Все продолжается и продолжается. Я тебе это скажу, и это же тебе скажут Хадж Гарун, и священник — монастырский пекарь, и священник-гончар, и все остальные. И Стерн, и Мунк, которых ты знаешь, и Каир, которого ты не знаешь, и башмачник в Иерусалиме, которого я и сам не знаю, хотя мы искали его под прошлый Новый год, искали долго и в тот раз не нашли, но будет и другой раз, потому что Хадж Гарун не забывает его, не забывал и не забудет. Так что да, спроси любого из них, и ответ будет всегда один и тот же. Они все скажут тебе именно это, честно и без обиняков. Мы входим прямо в жизнь других, и конца этому не будет — никогда.

Почему?

Ах, теперь ты подбираешься к этому, и я начинаю понимать, почему ты так любишь сидеть здесь, на берегу, просто смотреть и слушать, пока не увидишь и не услышишь все. И море прошепчет ответы, дружок, оно сделает это для тебя. Нежно, понимаешь ли. Тихо, знаешь ли. Прошепчет только для тебя. Потому что оно здесь только ради этого.

Бернини улыбнулся.

Ты не хочешь бросить камешек, папа? Ты не пустишь хотя бы один «блинчик»?

Хочу. Для этого я и пришел. Чтобы посмотреть на тебя в твой день рожденья и бросить в воду камешек. Хочешь узнать еще кое-что, пока я ищу камень?

Конечно.

У тебя в Иерусалиме есть брат или сестра.

Бернини улыбнулся.

Да ну.

Честное слово. Конечно, это только сводный братишка или сестренка.

А кто именно?

Я не знаю.

А сколько ему или ей лет?

Почти одиннадцать. Но ты не против иметь брата или сестренку?

Нет конечно. А почему такая таинственность?

А так иногда бывает. Кажется — некоторые вещи всегда таинственны.

А кто его мать?

Святая. Поэтому я и не могу с ней больше видеться, и я ничего не знаю о ребенке. Она святая и живет с Богом.

Бернини нахмурился и рассмеялся.

Кажется, не стоит верить всему, что ты говоришь.

Ах вот как? Не представляю, с чего бы это тебе пришла в голову мысль сказать мне это. Мир, конечно, полон фактов, но только мы выбираем, чему верить.

Бернини все еще смеялся.

Папа, ты все еще не нашел камень? Они здесь повсюду.

Я знаю, и я ищу. Я ищу. Вот одна возможность, а вот другая, но мне не жалко времени, я хочу найти камень, который будет в самый раз именно сейчас. Помни, это не всегда та возможность, какую ты хотел. Зависит от высоты волн, и от направления ветра, и от того, как падает свет, тоже. Иногда достаточно простой гальки, быстрой и легкой, а иногда подойдет та, в которой больше веса. Никогда не знаешь заранее. Просто надо мечтать.

Ты опять говоришь загадками, папа.

Ну да. Просто шутки, загадки и наброски стихов? Но, понимаешь ли, жизнь без мечты — и вовсе не жизнь, потеря, и жаль, что потеря. Или, как говаривал Хадж Гарун, время — это да. И всегда говорил это в самой изысканной манере.

Что это должно значить?

Ой, не знаю. Может быть, что вот они мы с тобой, вдвоем у моря? Что мы поделились друг с другом солнцем и морем и ищем камешки, чтобы они летали над водой? Это немного, то, что мы делаем. С другой стороны, это все. Пускать «блинчики» вот вся история.

Какая история?

История Хадж Гаруна, наверное. И священника-пекаря, и священника-гончара, и Каира, и Мунка, и Стерна, и твоей мамы, и моя, и твоя. Все эти истории подойдут к концу, когда я найду камень, который ищу.

Иногда ты так странно говоришь, папа.

Да, правда что так. Это еще с тех времен, когда я был мальчишкой и так жадно прислушивался, чтобы услышать шепот маленького народца, так пытался уловить звуки их пения и танцев, хотя я и знал, что никогда их не увижу. Шепот, вот оно. Шепот и все. Но когда ты услышишь этот шепот, дружок, ты никогда его не забудешь и никогда не станешь прежним. Потому что он напоминает о птицах, которые свободно парят под солнцем, о чайках, скользящих за тобой следом, и о прекрасном сильном приливе, который мчит тебя домой в твоей маленькой лодке после ночи в море, мчит тебя домой к новым цветам, которые улыбаются из зеленой-зеленой травы. И потом ты наконец дома на своем маленьком острове, и ты думаешь о пении и танцах и о том, как ты взлетишь в лучах солнца, и, может быть, потом, когда взойдет мягкая луна, захочешь не таясь сыграть в хоккей на берегу. И праздновать годы напролет, даже это. Ах да, об этом-то ты и думаешь. И ты так стараешься услышать этот шепот, а годы идут. Ты так хочешь услышать его снова, и ты пытаешься, все пытаешься и пытаешься, несмотря на то что в этом году шепот звучит глуше, дальше, чем в прошлом, а в прошлом — дальше, чем за год до того. Ах да, правда, хотя ты и знаешь, что чудеса их мира далеко от тебя — всегда были и всегда будут. Ты никогда их не увидишь, никогда-никогда, но ты все равно верь в них и пытайся услышать, как они танцуют и что за песни поют на своих празднествах, пытайся услышать загадочный шепот в сияющем солнечном свете, шепот, который ты слышал, когда был ребенком, давным-давно. Так давно.