В Травинский - Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)

• Название: Мир Приключений 1965 (Ежегодный сборник фантастических и приключенческих повестей и рассказов)
• Автор: В Травинский
• Издательство: ДЕТГИЗ
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1965

МИР ПРИКЛЮЧЕНИЙ (Альманах) № 11

Москва, Детская литература, 1965

СОДЕРЖАНИЕ

Травинский В., Фортус М. Поединок с гестапо

Альтов Г. Шальная компания

Гансовский С. Чужая планета

Насибов А. Письменный прибор

Попов А., Светланов Ю. Оставалось семь дней

Жемайтис С. Гибель “Лолиты”

Емцев М., Парнов Е. Только четыре дня

Коротеев Н. Огненная западня

Мирер А. Будет хороший день!

Пашинин В. Разведчики 111-й

Яров Р. Нужно, чтобы чувствовала

Ройзман М. Вор-невидимка

Булычев К. Девочка, с которой ничего не случится

Томан Н. Среди погибших не значатся

Локерман А. Новый способ ловить медведей

Локерман А. Как медведь геолога вылечил

Ляпунов Б. Воскрешенные черты

Ляпунов Б. Любителям научной фантастики

Оформление Ю.Копейко

---

Черт знает что! Мне только не хватало влюбиться в жену скрипача!

Люба сказала, что Андрей Яковлевич ночью не спал и только сейчас, приняв прописанную врачом микстуру, задремал. Она просила меня зайти к четырем часам, когда будет доктор…

Я поехал к кинорежиссеру Разумову в студию научных фильмов, но Романа Осиповича еще не было, и мне пришлось его ждать в кабинете, где находился оператор Белкин. Это был молодой человек в кожаном комбинезоне, из-под которого выглядывал расстегнутый воротник пестрой ковбойки. Сперва я подумал, что он опалил себе волосы, брови и ресницы, но, когда подошел поближе, меня поразил их белесый цвет. Белкин оказался словоохотливым парнем, рассказал о последних работах Разумова и, между прочим, пожаловался, что тот второй год мучается с кинопортретом скрипичного мастера Золотницкого. Я объяснил, что именно по поводу этого фильма и приехал в студию: пишу очерк о старике, а материала — кот наплакал. Оператор заявил, что фильм еще не смонтирован, а с концом и вовсе плохо. Подойдя к столу, он по очереди брал куски пленки, смотрел их на свет, а потом, держа один из них в руках, подозвал меня. Встав лицом к высокому окну, я стал глядеть на кадры так же, как Белкин, и увидел верхнюю деку, гриф, головку — словом, все части скрипки и еще остатки клена и ели. Оператор объяснил, что это разобранная белая “Родина”, верней, ее второй вариант. Далее все это было снято кинооператором с разных точек. Да, но, вероятно, все эти части Андрей Яковлевич спрятал у себя или еще у кого-нибудь и никому не только не показывал, но и не говорил о них. Каким же образом удалось Разумову их снять?

Когда я задал этот вопрос оператору, он ответил, что съемки происходили в его отсутствие, и лучше всего об этом спросить консультанта по фильму Савватеева.

— А сейчас у нас — стоп машина! — продолжал он. — Надо продемонстрировать на экране скрипку “Родину”, а старичок ее расклеил, и еще ко всему у него из мастерской сперли ее дно и рисунки с цифрами, по которым ее выпиливают!

Тут оператор доверительно сообщил мне, что это неожиданный удар для кинорежиссера: Разумов собирается жениться на скрипачке и заказал Золотницкому для нее инструмент самой высокой марки.

— Вы только никому не говорите, — продолжал оператор шепотом. — Мы и “Кинопортрет” стали делать, чтобы подмаслить старика. А Роман Осипович своего добьется. Он в этих делах молоток!

Вскоре приехал кинорежиссер, набросился на оператора, браня его за то, что он не переснял два кадра для очередного выпуска киножурнала “Наука и техника”. Белкин сказал, что сию минуту это сделает, и ушел.

Роман Осипович — сорокалетний худощавый шатен, со спадающей на лоб каштановой прядью волос, с прозрачно-серыми глазами — пожал мне руку. Я показал ему выданное редакцией удостоверение, он пробежал его глазами и уселся рядом со мной. Я посочувствовал ему, что затормозилась съемка “Кинопортрета” и работа над заказанной Золотницкому скрипкой.

— Не желаю говорить об этом Кощее Бессмертном! — резко заявил Разумов. — Он у меня вот где сидит! — и, наклонив голову, хлопнул рукой по шее.

— Разве старик ожидал такой неприятности? — перебил его я.

— А я ожидал? У меня сорван план, заработок, следующая работа! Эх! — в сердцах выкрикнул Разумов. — Был бы умней, не связался бы с кинопортретом этого копухи! Сделал “Родину”, прослушали — высший сорт “А”. “Погодите, переделаю, потом снимайте!” — “Ладно, Андрей Яковлевич! Только моей невесте скрипочку”. — “Сказал, сделаю твоей нареченной — мое слово свято!” Слушаем вторую “Родину”. Говорят: “Затмили Страдивари!” Моя скрипачка просит: “Это сама мечта, Роман! Умолите мастера — Новый год на носу. Мне же новую скрипку перед гастролями обыграть надо!” Пошел к нему, говорил, сам цену накинул. Отказывается: “Пока свою не кончу, не могу. Я должен все скрипки превзойти! Это плоды всей моей жизни”. Будь прокляты все скрипки и скрипичные мастера в мире!“

— Неужели вы не нашли выхода?

— Нашел! За две недели до того, как украли красный портфель…

— Разве он был красный?

— Этот Кощей сам вынимал его из несгораемого шкафа… За две недели до кражи я просил у дирекции разрешения в финале “Кинопортрета” заснять вместо “Родины” “Жаворонка”, на котором будет играть моя скрипачка. Что, плохо? Дирекция одобрила, но мой консультант Савватеев уперся. “Нельзя! Снимали, как делают “Родину”, а звучать будет “Жаворонок”. Да разве кто поймет, какая скрипка на экране? Все же в руках диктора и звукооператора.

Дальнейший разговор между мной и кинорежиссером я не воспроизвожу потому, что мне и так было ясно, мог ли Роман Осипович тридцатого декабря, находясь в мастерской, унести красный портфель. Он же понимал, что старик снова будет работать над третьим вариантом “Родины”, а вот скрипку для его невесты начнет делать после “второго потопа”. Иначе для чего он хлопотал о замене “Родины” “Жаворонком”? Мне оставалось лишь точно выяснить, что и как можно сделать с нижней декой и табличками, и это окончательно укрепило бы мое подозрение против кинорежиссера…

Без двадцати минут четыре я вошел в квартиру Золотницких. Первой, кого увидел, была Люба, и я заметил ее заплаканные глаза и сильно напудренное лицо. Мы прошли в столовую, и я услыхал, как Михаил Золотницкий репетирует на скрипке сонату Бетховена. Сев напротив Любы, я спросил, чем она расстроена. Ах, прошептала она, только что с ней говорил Андрей Яковлевич. Ему очень плохо, и ей его жалко! У старика стало плохо с памятью, и, кроме того, он начал заговариваться: сегодня несколько раз назвал ее Анной — именем своей покойной жены.

Я начал успокаивать ее, доказывая, что все-таки он — кремень, и не случись с ним беда, он еще долго таким бы и остался. Люба тихо прошептала, что у него такой характер и с этим ничего не поделаешь.

— При чем тут характер? — возразил я. — Так можно оправдать любого человека. Ведь сейчас для него самое важное, чтобы нашли его красный портфель!

— Да? — спросила она и посмотрела на меня.

— Конечно! Но ведь его секреты получились не сами собой! Разве до него не существовало русской скрипичной школы? Потом советской? Разве не обучал его Мефодьев? Не учился он у современных мастеров? Или вы думаете, он сам создал свою школу?

— Каждый художник, даже самый маленький, имеет что-то свое!

— Иначе он не был бы художником! — воскликнул я.

Лицо Любы стало светлеть, и я испытывал такое ощущение, какое переживаешь, смотря ранним утром на медленно яснеющий горизонт.

— Ведь у него есть ученики! — пыталась она снова защитить Андрея Яковлевича. — Наконец, мой Михаил…

— Ученики — это пока только одно название! — не складывал я оружия. — А Михаил Андреевич безусловно ученик своего отца, и, кстати, отсюда все его качества!

— Вот-вот! — подхватила она. — А я жена Михаила, и отсюда все мои качества!

Что она хотела этим сказать?

Из соседней комнаты донесся плач Вовки. Люба мягко коснулась рукой моего плеча, словно прося подождать, и поспешно убежала.

9. ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОИСКОВ

Михаил Золотницкий перестал играть на скрипке и, значит, в любой момент мог выйти в столовую, а мне хотелось побеседовать с ним наедине. Я быстро подошел к двери его кабинета, постучал и вошел. Он укладывал скрипку в футляр, кивнул мне головой и сел на стул. Я четко видел его лицо, на которое падал свет из окна.

— Я давно хотел вам сказать, — начал я, — что в редакции мне дали вашу статью о грунте. По-моему, она написана с большим знанием дела.

— Бьюсь второй год, чтоб ее опубликовали, и ничего не выходит. Пожалуйста, пройдитесь по ней карандашиком. Буду благодарен!

— Хорошо! — согласился я. — А теперь… Надеюсь, что все останется между нами?

— Конечно!

— В шкафах системы Меллера, внутри, бывают секретные ящики, которые запираются на особый ключ?

— В шкафу отца есть такой ящик. А почему вас это интересует?

— Не хранил ли ваш отец в этом ящике свой красный портфель?

— За последнее время отец к шкафу никого не подпускал. Да я сам к нему не подходил. Зачем волновать старого человека?

— Я не могу понять, когда проникли в шкаф: ночью или днем?

— По-моему, днем!

— Вы так думаете?

— А как же? Днем отец кладет ключи где попало. Асам — вы это знаете! — возьмет и уйдет в подсобку, а то и вовсе приляжет, приняв нитроглицерин.

— А ученики?

— Уйдут и исчезнут. Мальчишки!

— Не могли ли они сами?..

— Да нет! Для чего им нижняя дека и таблички? — Разве в портфеле были эти вещи?

— Так отец говорил, — ответил он. — Для учеников и дека и таблички пока еще китайская грамота. Потом они любят отца. Учитель!

— Но ведь ученики могли это сделать не для себя? Мало ли людей, которые не прочь взглянуть на деку и таблички?