Стивен Кинг - Салимов удел

• Название: Салимов удел
• Автор: Стивен Кинг
• Жанр: Научная Фантастика

---

- Скучно, - сказал Каллахэн.

Но в исповедальне было не просто скучно. Не одна только скука претила священнику, подталкивая в вечно расширяющийся клуб "Ассоциация католических священнослужителей бутылки и рыцарей "Катти Сарк". Дело было в мертвом, ровно и сильно работающем двигателе церковной машины, бесконечно снующей к небесам и крушащей по дороге все мелкие грешки. Дело было в традиционном признании зла англиканской церковью, сейчас больше озабоченной злом социальным. В том, как эта церковь убеждала пожилых леди, чьи родители говорили на европейских языках, будто искупление - в четках. В том, что в исповедальне действительно присутствовало зло, такое же реальное, как запах старого бархата. Но это зло было лишенным рассудка, слабоумным, чуждым жалости и не дающим передышек. Кулак, бьющий по детскому личику. Вспоротая складным ножом покрышка. Кабацкая драка. Бритвы, вставленные в яблоки на День Всех Святых. Постоянные пресные ограничения, какие только способен извергнуть разум человеческий из лабиринта своих изгибов и поворотов. Господа, оптимальное средство от того-то - лучшие тюрьмы, лучшие полицейские. Лучшие агенты социальных служб. Лучший контроль за рождаемостью. Лучше сделанные аборты. Лучшая техника стерилизации. Господа, если мы вырвем этот зародыш, кровавое сплетение рук и ног, из утробы - он так и не вырастет, чтобы до смерти забить молотком старушку. Дамы, если мы привяжем этого человека к стулу со специальной проводкой и зажарим, как свиную отбивную, ему уже больше не представится случай замучить еще нескольких мальчиков. Соотечественники, если этот евгенический билль пройдет, я смогу гарантировать вам, что никогда больше...

Черт.

Вот уже некоторое время - может быть, целых три года - правда относительно своего состояния делалась для Каллахэна все яснее и яснее, набирая ясность и определенность, как несфокусированная картинка при регулировке - до тех пор, пока каждая линия не станет резкой и отчетливой. Каллахэн томился по Сложной Задаче. У нынешних священников были свои: расовая дискриминация, освобождение женщин (и даже "гэев"), бедность, безумие, беззаконие. От них ему делалось неуютно. Он чувствовал себя легко только с теми из озабоченных социальными проблемами священников, кто активно выступал против войны во Вьетнаме. Теперь, когда их дело устарело, они уселись обговаривать марши и ралли так, как пожилые супружеские пары вспоминают свой медовый месяц или первый вояж на поезде. Но Каллахэн не был священнослужителем ни новой, ни старой формации: он обнаружил, что ему отведена роль приверженца традиций, который больше не может доверять даже своим основополагающим постулатам. Ему хотелось возглавить дивизию в армии... кого? Господа? добродетели? добра? (от обозначения суть не менялась) и выйти на битву со ЗЛОМ. Он желал действий и боевых позиций. Чтобы забыть о том, что такое торчать на холоде у супермаркета, раздавая листовки "Бойкот салату" или "Объявим виноградную забастовку!" Он хотел увидеть ЗЛО с откинутым саваном лжи и хитрости, чтобы отчетливо различить все его черточки. Он хотел биться со ЗЛОМ один на один, как Мохаммед Али с Джо Фрэзером, как кельты с саксами, Иаков с Ангелом. Каллахэн хотел, чтобы эта борьба была чистой, без примеси политики, которая подобно уродливому сиамскому близнецу катила на закорках любого социального вопроса. Он желал всего этого с тех самых пор, как захотел стать служителем Господа, а зов этот достиг Каллахэна, когда в возрасте четырнадцати лет его воспламенила история Святого Стефана, первого христианского мученика, забитого до смерти камнями и узревшего в момент своей кончины Христа. В сравнении с привлекательностью борьбы и, может быть, гибели в служении Господу, привлекательность небес была весьма туманной.

Но битв не было. Только пустячные стычки с неопределенными результатами. А у ЗЛА оказалось множество лиц, все - пустые, и подбородки чаще блестели от сочащейся слюны, чем наоборот. По сути дела, отца Каллахэна принуждали сделать заключение, что в мире нет никакого ЗЛА, кроме обычного зла - или, возможно, (зла). В подобные минуты он подозревал, что и Гитлер - не что иное, как опустошенный бюрократ, а сам Сатана - умственно неполноценный с зачаточным чувством юмора из тех, кому представляется невыразимо смешным скормить чайке засунутую в хлеб петарду. Великие социальные, нравственные и духовные битвы веков уварились до Сэнди Макдугалл, которая лупит в уголке своего сопливого пацаненка, пацаненок же вырастет и станет лупить в уголке своего собственного отпрыска бесконечная жизнь, аллилуйя, толстый ломоть арахисового масла. Пресвятая Дева, эй, как к добру вернуть людей?

Тут речь шла не только о скуке, все это ужасало тем, что значило для любого осмысленного определения жизни и, не исключено, царствия небесного. Вечность церковного лото, увеселительные аттракционы и небесный стриптиз?

Каллахэн оглянулся на часы на стене. Было шесть минут первого - и все еще никаких следов Фреда Эстэйра с Джинджер Роджерс. Даже Мики Руни. Однако у "Э-Вэп" было время подействовать. Теперь он пропылесосит, миссис Корлесс не придется жалостливо смотреть на него, и жизнь пойдет своим чередом. Аминь.

7. МЭТТ

Во вторник в конце третьего урока Мэтт зашел в учительскую. Оказалось, что там его уже ждет Бен Мирс.

- Привет, - сказал Мэтт. - Вы рано.

Бен поднялся и пожал ему руку.

- Семейное проклятие, наверное. Скажите, эти ребята меня не съедят, нет?

- Ни в коем случае, - ответил Мэтт. - Пошли.

Он был немного удивлен. Бен оделся в симпатичную спортивную куртку и серые облегающие брюки с двойной отстрочкой. Хорошие ботинки, с виду ношенные совсем немного. В классах Мэтта бывали и другие литераторы. Те обычно одевались небрежно или во что-нибудь откровенно странное. Год назад он спросил довольно известную поэтессу, приехавшую на свой творческий вечер в университет штата, в Портленд, не заглянет ли она на следующий день поговорить с его классом о поэзии. Так та явилась в тренировочных штанах, но на высоком каблуке. Казалось, таким образом ее подсознание заявляет: поглядите на меня - я побила систему в ее собственной игре. Я прихожу и ухожу как ветер.

От такого сравнения восхищение Мэтта Беном усилилось еще капельку. После тридцати с лишним лет на педагогическом поприще Мэтт пришел к убеждению, что систему не побьешь, игру не выиграешь, и только сопляки думают, будто вырвались вперед.

- Хорошее здание, - сказал Бен, оглядываясь по сторонам, пока они шли по коридору. - Черт-те как отличается от той школы, где учился я. Там почти все окна напоминали амбразуры.

- Первая ошибка, - отозвался Мэтт. - Никогда не называйте школу "зданием". Это - "предприятие". Школьные доски - "наглядные пособия", а ученики - "гомогенное сообщество совместно обучающихся детей среднего школьного возраста".

- Им крупно повезло, - с ухмылкой заметил Бен.

- Да, верно? Вы учились в колледже, Бен?

- Пытался. Гуманитарные науки. Но, похоже, все как один играли в интеллектуальную игру "захвати флаг" - ты тоже можешь найти топор и наточить его, и, таким образом, стать известным и обожаемым. К тому же, меня вытурили за неуспешность. Когда продавали "Дочь Конвея", я грузил в фургоны доставки ящики с кока-колой.

- Расскажите об этом ребятам. Им будет интересно.

- Вам нравится преподавать? - спросил Бен.

- Разумеется, нравится. Иначе эти сорок лет пропали бы даром.

Прозвонил запоздалый звонок. По опустевшему коридору (только какой-то лодырь медленно шел мимо нарисованной под надписью "Лесное дело" стрелки) разнеслось громкое эхо.

- Как тут с наркотиками? - спросил Бен.

- Все, что угодно. Как в любой американской школе. Все-таки наша главная беда - пьянство.

- Не марихуана?

- Я не считаю косяк проблемой. Да и начальство, заложивши за воротник и высказываясь неофициально, тоже. Если под ремешком играет "Джим Бим". Я случайно знаю, что наш ведущий советник - один из лучших в своей области не прочь курнуть и пойти в кино. Я и сам пробовал. Действует превосходно, но у меня от этого кислое несварение.

- В ы пробовали?

- Ш-ш-ш, - сказал Мэтт. - У Большого Брата повсюду уши. Кроме того, вот мой кабинет.

- Ах ты Господи.

- Не нервничайте, - сказал Мэтт, пропуская его вперед. - Доброе утро, ребята, - обратился он примерно к двум десяткам учеников, которые пристально разглядывали Бена. - Это мистер Бен Мирс.

Сперва Бен подумал, что ошибся дверью.

Он был совершенно уверен, что, приглашая его на ужин, Мэтт Бэрк сказал: маленький серый дом сразу за красным кирпичным... но из этого дома потоком лился рок-н-ролл.

Бен воспользовался пятнистым латунным дверным молотком, не получил ответа и опять постучал. На сей раз музыку приглушили и кто-то - голос, вне всяких сомнений, принадлежал Мэтту - гаркнул: "Открыто! Входите!"

Он вошел и принялся с интересом оглядываться. Парадная дверь вела прямо в маленькую гостиную, обставленную в раннеамериканском стиле "лавка старьевщика", где господствовал неправдоподобно древний телевизор "Моторола". Музыка неслась из аудиосистемы со счетверенными динамиками.