Вероника Тушнова - За это можно все отдать

• Название: За это можно все отдать
• Автор: Вероника Тушнова
• Жанр: Поэзия
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-47055-6

Вероника Тушнова писала сердцем, иначе не могла. Отсюда – светлая, задушевная интонация ее лирики, отсюда – неповторимое обаяние ее прекрасной поэзии.

---

«Уходит день. В углах синее тени…»

Уходит день. В углах синее тени.
Бледнеют туч румяные края.
Ко мне, как медвежонок, на колени,
карабкается девочка моя.

Беру ее, касаюсь шейки тонкой,
откидываю волосы со лба.
Она смеется беззаботно, звонко,
она со мной, храни ее судьба!

В такое время нелегко на свете,
и много в жизни сожжено дотла.
Я никогда не думала, что дети
приносят столько мира и тепла.

Прибой

У сутулых камней качало
незнакомый глубинный груз:
рыжих водорослей мочалу,
голубое желе медуз.

А на смуглой ворчащей гальке,
в яркой пене, бегущей вниз,
оставались стекляшки, гайки
и десятки патронных гильз.

И ребенок в белой панамке,
торопясь, хватал из воды
то ли камушки, то ль останки
похороненной здесь беды.

Станция Баладжары

Степь, растрескавшаяся от жара,
не успевшая расцвести…
Снова станция Баладжары,
перепутанные пути.
Бродят степью седые козы,
в небе медленных туч гурты…
Запыхавшиеся паровозы
под струю подставляют рты.
Между шпалами лужи нефти
с отраженьями облаков…
Нам опять разминуться негде
с горьким ветром солончаков.
Лязг железа, одышка пара,
гор лысеющие горбы…
Снова станция Баладжары
на дороге моей судьбы.
Жизнь чужая, чужие лица…
Я на станции не сойду.
Улыбается проводница:
– Поглядите, мой дом в саду! —
В двух шагах низкорослый домик,
в стеклах красный, как медь, закат,
пропыленный насквозь тутовник…
(А она говорила – сад.)
Но унылое это место,
где ни кустика нет вокруг,
я глазами чужого детства
в этот миг увидала вдруг,
взглядом девушки полюбившей,
сердцем женщины пожилой…
И тутовник над плоской крышей
ожил, как от воды живой.

Бессонница

Кряхтели рамы, стекла звякали,
и все казалось мне:
вот-вот
уснувший дом сорвется с якоря
и в ночь, ныряя, поплывет.
Луна катилась между тучами,
опутанная волокном,
как мачта,
дерево скрипучее
раскачивалось под окном.
Давным-давно легли хозяева,
огонь погас.
А сна все нет.
И заманить ничем нельзя его.
И долго мешкает рассвет.
От окон тянет острым холодом,
и хорошо и страшно мне.
Все крепко спят.
И с грозным городом
я остаюсь наедине.
Наш утлый дом по ветру носится,
раскачивается сосна…
И до чего ж она мне по сердцу,
азербайджанская весна!

Прощанье

День осенний… день ненастный,
тучи, тучи без конца…
Вдоль дорог шиповник красный
от Страшен до Быковца.

В камыше туманы ткутся,
как в дыму холмов валы…
По шоссе влекут каруцы
флегматичные волы…

И когда летит трехтонка,
вся в пыли, за поворот,
жмется жалобно в сторонку
устаревший транспорт тот.

В кукурузе бродит ветер,
косы желтые трепля…
Листья с шорохом на грейдер
осыпают тополя…

Ах, Молдавия, Молдова,
всей душою полюбя,
как же я останусь снова
без хорошей без тебя?

Как же нам с тобой проститься,
если натвердо не знать,
что весной с зимовья птицы
возвращаются опять?!

Разлетается по склонам
лета мертвая краса…
Фрунзе верде – лист зеленый —
от души оторвался!

Из Вероники Порумбаку (с румынского)

Летний дождь

Случается, что чувства, как листву,
Засыплет душной пылью,
И вот, в любовь не веря, я живу
И плачу от бессилья.

Но, по стволу неслышно восходя,
Льнет к веткам сок древесный.
И вот довольно одного дождя,
Чтобы листва воскресла.

Судьба

Моя судьба – остаться без судьбы,
Моя судьба – нести другие судьбы,
Я – как стекло… Мне взором не судьи,
А друга в души ваши заглянуть бы.

Пускай же вздох мой не затянет гладь
Окошка в мир завесою туманной.
Всего тяжеле – не существовать
И легче легкого – быть безымянной.

Есть у меня семья и нет семьи.
Я зря брожу в саду цветущим летом.
В траву роняет лепестки свои
Любовь моя, завянув пустоцветом.
Любовь моя, всегда я в стороне,
Все отдаю тебе и все напрасно.
Порою только память шепчет мне:
Ах, Вероника, радость так прекрасна!
Хотелось бы мне только одного,
Чтобы могла любимые черты я
Узнать в чертах ребенка своего, —
Но это все мечты одни пустые.
Чужой меня не назовете вы,
Лишь я сама себе чужда по сути.
Моя судьба – остаться без судьбы.
Моя судьба – нести другие судьбы.

Зеленые рощи

О шиповник, о рощи зеленые,
Как давно вы не видели нас
Здесь, в горах, где, впервые влюбленные,
Мы впервые бродили, смеясь.
Как хватали нас цепкие ветки,
Но никак разделить не могли.
Сплетены оказались навеки
Наши пальцы – его и мои.
А теперь, ясноглазый, доверчивый,
Крепко за руки держится сын.
Топай, мальчик! Идти ведь далече им —
Этим крохотным ножкам босым.
В жизни это большое событие…
Мы шагаем по тем же лугам…
Усмехается ель: поглядите вы,
Он в сравненье с травой – великан!
Крепко-накрепко соединенные,
Как теперь мы друг другу нужны…
О шиповник, о рощи зеленые,
Вы такими остаться должны!

Первое слово

Опять весна, опять ручей журчит,
Из двери маленький выходит мальчик,
И тянется за солнцем, и кричит,
Счастливый, изумленный: – Мячик! Мячик!

Огромный… Желтый… Ты бы с ним играл,
Потом он здесь бы во дворе валялся…
Но он так высоко, а ты так мал,
Что не достанешь, как бы ни старался.

Пора цветов сменяется зимой,
Мечтам – и тем случается разбиться,
Но то, что произнес ребенок мой
Впервые в жизни, может ли забыться?

Сто новых слов ты выучил давно,
Земля тебя цветами задарила,
Ты и не знаешь, что обращено
То слово первое
К сиянью жизни было.

Твержу себе…

Твержу себе: еще один хоть выстрой,
Покроешь крышей – отдохнешь тогда.
Я на лесах зимой морозной, мглистой
Воочью вижу эти города.
Твержу себе: еще хотя б однажды
Отправься в горы, выше подымись,
Там отдохнешь… Но с новым шагом каждым
Меня все больше, больше тянет ввысь.
Твержу себе: еще стихотворенье,
Последнее… И лиру разобью.
Но ведь живу-то я, пока пою.
Движенье – вот мое отдохновенье!

Ты великая, моя любовь

Чем дальше я шагаю по земле,
Чем неровнее путь мой и труднее,
Тем кажутся теплее мысли мне,
А беглые зарницы – холоднее.
Чем дольше пью из чаши бытия,
Чем меньше в ней становится напитка,
Тем явственней поэзия моя
На дне сияет, наподобье слитка.
О ты, в горчайшей скорлупе орех,
Находка редкая в морских просторах,
Ни для кого на свете и для всех
Ты существуешь, словно ветра шорох.
Люблю тебя, и ты всегда со мной,
Люблю, – единая и многоликая,
Ничья, всеобщая, мой мир земной —
Поэзия, любовь моя великая!

10 сент. 65 г.

Моя дорогая Наташа Тушнова!

Я как раз вернулась из поездки по стране, когда нашла дома волнующе прекрасную книгу «Сто часов счастья», которую я прочитала несмотря на мои слабые языковые познания, в основном благодаря духовному единству, объединяющему незнакомые братские души.

Я должна признаться, что ничего не знала о болезни Вашей матери и о ее преждевременной смерти. Поэтому я в первые минуты не поняла Ваше посвящение. Лишь позже, когда знакомые писатели подтвердили мне то, что я подозревала и чему не хотела поверить, я плакала вместе с Вами как по родной сестре, с которой я дружила и которую любила.

Я не знаю, получили ли Вы или Ваша мама тот номер мартовского журнала, где среди произведений других поэтесс я перевела ее стихотворение. Не знаю также, известно ли Вам, что в одной передаче о поэтессах мира были зачитаны и стихи В. Тушновой.

Во всяком случае, я хочу, чтобы Вы знали, моя дорогая, что книжка «Сто часов счастья» излучает светлые чувства, теплые, человеческие, присущие той, которая останется всегда живой единственно благодаря неумирающей в мире поэзии.

С искренней любовью Вероника Порумбаку

Из окна вагона

В сугробы осыпая блестки,
мерцая пылью ледяной,
белоголовые березки
перебегают под луной.
Они повергнуты в смятенье
и перепуганы до слез…
Их светло-дымчатые тени
шарахаются под откос.
А ели – те стоят спокойно,
лесной, задумчивый народ,
и смотрят из-под шалей хвойных
вдогонку вполуоборот…
А по обочинам зыбучим,
почти у насыпи рябой,
кусты, ушанки нахлобучив,
бегут за поездом гурьбой.
А паровоз свистит и дразнит:
мол, не догонишь, не спеши…
Наверно, нынче зимний праздник
справляется в лесной глуши.
Там все в серебряном тумане,
в лиловом ледяном огне,
и, верно, где-то на поляне
танцуют зайцы при луне.
Пойти туда бы, покружиться
по хитрой заячьей тропе,
но только отсветы, как птицы,
влетают в темное купе
и между спящими с опаской
кружат, пока не рассвело,
и над моей постелью тряской
роняют светлое перо.

Мы праздник встречали в дороге