Борис Солоневич - Заговор красного бонапарта

• Название: Заговор красного бонапарта
• Автор: Борис Солоневич
• Издательство: Издательство «Сеятель»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1958

---

Опять звякнули рюмки и темы веселого разговора пошли играть в чехарду. Полмаркса затянул пьяным голосом:

А в команде слышен ропот:
«Позабыл крестьянский класс,
Разлагается с княжнами,
Отрывается от масс!»

Самокритику и ругань
Слышит Разин про княжну
И за борт ее бросает
В пролетарскую волну…

Шум и хохот опять заполнили комнатку. — Только вы там что хотите, — шепнула Таня, чокаясь с Пензой, — но я вас никогда маршалом называть не буду. — Это почему так? — улыбнулся тот.

— А потому, что вы для меня никакой не маршал, а Миша, просто милый Мишенька.

Слово прозвучало шутливо, но за этой шутливостью ясно почувствовались нежность и сердечность. Смеющиеся, чистые, голубые глаза сияли так правдиво и открыто, что закаменевшее сердце старого солдата было тронуто. Жесткие морщинки у углов его красивого, круто вырезанного рта, смягчились. Он ласково улыбнулся девушке и дружески похлопал по ее руке.

— Миша, так Миша… Не возражаю, Танюша. Ведь и мне надоело слово «маршал» — меня всегда так зовут… На моем заводе, конечно… Так что ж, милая королева, не выпить ли нам по этому случаю на брудершафт?

Лицо Тани радостно вспыхнуло и она хлопнула в ладоши.

— Идет, идет… Хорошо придумано. Эй, там, Четвертьмаркса, дай сюда бутылку.

— А ты чего вне очереди суешься?

— Да мы вот с Мишей на брудершафт выпиваем.

— Ого… Здорово! Околпачила-таки уже наша Танька бедного маршала. Ну, так и мы тоже, может, на ты выпить с маршалом хотим. Всякому, небось, лестно…

Пенза улыбнулся, глядя на окружающие его дружеские, веселые лица.

— Ладно. Согласен со всеми, но только — тпру —… Целоваться буду с одной Таней. А то губы у меня не казенные. Еще мозоли набьешь!

— Ну и чорт с тобой. Краля какая маршальская нашлась! Шаляпин, подумаешь! Обойдется и без поцелуев. Нам лишь бы повод выпить был…

Водка Тане и Пензе была торжественно налита. Оба они встали, осторожно скрестили руки и медленно поднесли рюмки ко рту.

— Пей до дна. Пей до дна… Пей до дна, — пел веселый хор приятелей.

— Ну, а теперь целуйтесь, — скомандовал Полмаркса. — Да взасос, по-русски. Чорт с тобой, маршал, мы парни сравнительно неревнивые. В СССР ревность в отставке. Ну-ка…

— Ай, да Танька — и ее водка забрала.

— Ну что ж:

Бывают девушки, как лед,
А лед, известно, тает летом…

— А нну-ка, чтобы аж губы вспухли!

Таня смело протянула свои обнаженные загорелые руки-, обняла шею рабочего и сердечно и просто поцеловала его в губы. Голубые глаза опять блеснули весельем и нежностью. Пенза ответил так же ласково и почувствовал, что уже давно у него на душе не было так легко и светло, как теперь, при шуме и гвалте этой веселой молодой компании и после крепкого поцелуя этой милой девушки.

— Ну, а теперь по старинному обычаю хорошенько обматерите друг друга…

Пенза не нашел сразу, как бы посмешнее выругать девушку. А потом усмехнулся.

— Эх ты, одноногая парашютистка!..

— Классически… Нет, слабо… Ну, а ты, Танька… Лай его покрепче!

Девушка наморщила лоб, а потом весело засмеялась: —Эх ты, липовый маршал!

На этот раз сам Пенза от души расхохотался. Его смех, впервые громко прозвучавший в молодой компании, вызвал самый заразительный отклик.

— Вот, чорт, — с трудом промолвил Ведмедик, вытирая выступившие от смеха слезы. — Никогда в жизни так не ржал, как сегодня. Прямо зараза…

— Правильно, стрелок. Если глотка водкой смазана — оно всегда веселее. А мы вот теперь, на закуску, песенку какую-нибудь грянем. Д'Артаньяшка, сбегай, друже, к соседям — попроси гармошку. А ты, Танька, настройся спеть нашу комсомольскую… Там ведь как раз про меня сказано — «холодный полюс откроем». Скоро, может, я от вас улечу в ледяные тартарары. Шрайб открыткес по адресу: «Северный полюс. Полмарксу»…

— Идет.

— Правильно: «пой песни, хоть тресни, а жрать не проси…» Через минуту грянули первые аккорды гармонии, и свежий мелодичный голосок Тани зазвенел в притихшей комнатке:

Иди вперед, комсомольское племя,
Вперед, чтоб наши улыбки цвели.
Мы побеждаем пространство и время.
Мы — молодые хозяева земли.

Хор тихо и дружно подхватил:

Мы — молодые хозяева земли…

Опять зазвучали смелые бодрые слова, полные молодого задора:

Мы все добудем, поймем и откроем —
Холодный полюс и свод голубой.
Когда страна быть прикажет героем—
Из нас героем становится любой!..

Песня звучала с большим подъемом. Пенза с новым для него Наслаждением, вслушивался в мягкий голосок Тани и внимательно присматривался к лицам молодых людей и выражению их чувств. Хоровая фраза — «Из нас героем становится любой» — прозвучала уверенно и твердо. Молодые лица сияли, глаза смотрели бодро и смело — молодежь пела о самой себе:

Но если враг нашу радость живую
Отнять захочет в Смертельном бою, —
Тогда мы песню споем боевую
И грудью станем за Родину свою…

Опять хор прозвучал, словно какая-то песенная клятва: «

И грудью станем за Родину свою…»

Да, «Интернационал» так не поют, — мелькнуло в мыслях у Пензы. — Молодое сердце уже не вздрагивает от призывов мировой революции. Ему, русскому молодому сердцу, дай другие слова — Родину, Россию, Отечество. Героизм во имя Ее… Только это поднимет ее на бой, на жертвы, на смерть. Молодая Россия хочет во что-то верить и кого-то любить. Тысячелетняя история великого народа звучит даже в этих горячих звуках, в этих словах, от которых загораются русские сердца:

«И грудью станем за Родину свою…»

Пенза так задумался над своими мыслями, что не сразу заметил, как стали убирать стол, чтобы освободить место для танцев. Он встряхнулся и еще раз, улыбаясь по-новому, оглядел своих молодых приятелей.

«Если таких вот ребят у нас много, не пропадем», — тепло подумал он. — На такие вот их чувства только и стоит ставить крупную ставку… С такой молодежью каждый победит!..

Потом, взглянув на часы-браслет, он подошел к Тане.

— Простите, хозяюшка, — начал он, но сердитый взгляд остановил его. — Да, виноват, — вспомнил он, улыбаясь, — прости, Таня… Но мне, к сожалению, уходить нужно — скоро моя смена на заводе. Я ведь и без того себя виновным чувствую — столько времени с вами пробыл! А ведь у меня изобретения лежат, дожидаются… Но уж очень хорошо было мне с вами — прямо душой отдохнул… А теперь покажи мне, милая, ход к воротам. А то уже темно и я у вас тут заблудиться могу.

Девушка даже и не пыталась убедить Пензу остаться подольше. Она уже знала, что если рабочий что-либо говорит, то это твердо, точно и… решено. Поэтому она молча подхватила его руку, они незаметно, не прощаясь, выскользнули из шумящей веселыми голосами комнаты и вышли в коридор. Через несколько минут они стояли у ворот на улицу.

— А, может быть, тебя, Миша, к траму проводить? — заботливо спросила Таня. — А то ты еще запутаешься…

Пенза благодушно рассмеялся.

— Ну, вот еще что выдумала! Иди назад, Танечка. У тебя ведь гости — потанцуешь за мое здоровье.

— Да, я ведь ка-а-апельку хромоножка!

— Ну, так тем более, тебе гулять незачем. До свиданья, милая.

Голос Пензы звучал очень задушевно и тепло. Это странное соединение в новом друге суровости, силы и нежности удивляло и очаровывало девушку. Она чувствовала, что этот рабочий — человек энергии, решительности и действия. Он несомненно видел много крови и смертей на фронтах, и это не могло не наложить известного отпечатка жестокости и на его лицо, и на его душу. Но где-то в глубине у него еще сохранилось, все-таки, что-то сердечное, теплое… Вот как этот ласковый тон и слова. Как это чудесно!.. Сердце девушки дрогнуло ответной нежностью.

— До свиданья, милый… А когда я тебя опять увижу?

— Уж и не знаю, Танюшенька… Работы очень много. Но ведь теперь я знаю твой адрес и могу всегда тебе написать, что и как. Ладно?

— Ну, конечно… Я… Я всегда рада буду тебя видеть. До свиданья.

Опять девичьи руки обняли сильную шею рабочего. Это был уже третий поцелуй в течение дня. Но если первый — у парашютной вышки — был словно просьбой о прощении и радостью за прошедшую опасность, а второй, после «брудершафта», дружеский и смелый, то этот поцелуй у ворот был совсем иным — застенчивым и робким. Нежные девичьи губы мягко прижались к твердым мужским и какое-то новое опьянение качнуло Пензу. Не мужское желание, не жадная, а какая-то теплая волна прошла по закаленному сердцу. Рабочий крепко обнял прильнувшую к нему девушку, шутливо сжал ее в своих сильных руках, и — о чудо! — вдруг женские ребра хрустнули каким-то мягким, веселым аккордом, рокотом, словно там, внутри, раскрылись какие-то затворы, чтобы впустить к себе прижатое мужское сердце…