Сергей Заяицкий - Красавица с острова Люлю

• Название: Красавица с острова Люлю
• Автор: Сергей Заяицкий
• Издательство: Впервые: «Красавица с острова Люлю». А.: «Круг», 1926.
• Жанр: Прочие приключения

ЗАЯИЦКИЙ Сергей Сергеевич (1893–1930) родился в Москве в семье профессора медицины. Окончил философское отделение Московского университета. Первая публикация — анонимный сборник «Стихотворения» (1914). Много печатался как переводчик с западно-европейских языков. Автор четырех опубликованных сатирических произведений: «Земля без солнца» (альманах «Рол», 1925, № 4), «Красавица с острова Люлю» (1926, под псевдонимом: Пьер Дюмьель), «Баклажаны» (1927), «Жизнеописание Степана Александровича Лососинова» (1928). Создал целую библиотечку детских повестей, занимательных и остроумных («Вместо матери», «Морской волчонок», «Великий перевал», «Внук золотого короля», «Шестьдесят братьев», «Псы господни» и др.) Ценные сведения и суждения об этом малоизученном писателе содержатся в его некрологе, появившемся «Литературной газете» 25 мая 1930 года за подписями Л. Леонова, Б. Пастернака, В. Вересаева, А. Эфроса, С. Шервинского, Л. Гроссмана, Б. Ярхо и др. В частности, там говорится: «Он нес в себе поучительную волю к жизни, любовь к ней. В его взгляде на бытие светился тонкий ум, глубокий юмор, пленяющий нас в каждом его произведении. Товарищи по литературе мало встречались с Заяицким не потому, что он был нелюдим. Наоборот, он был общителен, умел быть блестящим собеседником, отличным товарищем. Но тяжкая болезнь — костный туберкулез — вывела его из строя».

---

— Значит, вы объездили весь мир?..

— А как же! Для чего же мир, как если не для того, чтобы ездить по нем?..

— Так что вы были на острове Люлю и видели эту… эту… туземную девушку?..

— Не только видел, а вот этими самыми пальцами ущипнул ее за подбородок…

— И она в самом деле так хороша?..

— Не женщина, а персик… Так вот бы — ам! И проглотил бы, клянусь богом!

— А очень длительное путешествие на этот остров?

Господин Бисанже покачал головой.

— Целых полгода только море и вода… Акулы еще и киты… Скучища… Два раза подвергались опасности утонуть… Один раз спаслись, а другой… тоже спаслись… Ох, уж эти мне дальние плавания.

— А очень жарко на острове Люлю?

— Ужас… Я раз, скитаясь по безлюдному берегу, вспомнил свою родину прекрасную Францию и прослезился… И можете себе вообразить — слезы мои закипели!..

— И лихорадки?..

— Все так и трясутся… как на плохом фильме!

— Желтые?

— Виноват?

— Лихорадки, говорю, желтые?

— О, как яичница!..

— Гм! А как вы думаете, если бы вы поехали туда еще раз, вы могли бы отыскать эту девушку?

— С тех пор я объездил столько стран и снимал столько девушек… Но чем черт не шутит!..

— А остров не велик?..

— Островишка дрянненький…

— Так что там искать не так уж трудно?

— Что искать, сударь, — блоху у себя иной раз на спине не найдешь!

Морис Фуко поморщился.

— Я разумею — искать эту девушку… Например, я бы мог ее там найти? Как вы думаете?

— Охота вам, сударь! Если вам уж не терпится, так я вам скажу… у меня есть тетушка… почтенная дама, сударь, самого эдакого аристократического уклона… (Бисанже огляделся). Звякните ей по телефону, или еще лучше загляните к ней часиков в 10 вечера и скажите… Госпожа Обери, познакомьте меня и… а там распишите, что вам нужно… Недавно один мой знакомый влюбился в открытку с изображением королевы Виктории в молодости… И что же! Через два часа эта самая королева Виктория пила коньяк из его рюмки и называла его своим «индюшоночком»! Дай бог всякому иметь такую родственницу, сударь…

— Нет, нет… это все-таки не то…

— Ну, так ведь не воскресишь же самое Викторию. Да и неизвестно, если бы она и воскресла, стала бы она валандаться с вами!.. Теперь всюду суррогаты…

— Но не на острове Люлю, однако!..

— Там не додумались, но додумаются через год!..

По парку пронесся пронзительный свисток.

— Ого, — сказал г. Бисанже, — надо бежать… Мне сейчас предстоит чертовская пытка: извольте-ка снимать такую сценку: Клеопатра купается в бассейне, а Марк Антоний, сидя в кустах, наблюдает за ней… После этакой съемки влюбишься в вандомскую колонну, сударь, уверяю вас!

— А разве вы не в Египте производите съемки? В рекламах сказано, что съемки производятся в Египте.

— О, разумеется, в Египте!.. Пока это так… репетиции… Всего хорошего, сударь… Очень советую вам наведаться к моей тетушке…

Морис пошел по широкой дороге.

В облаке пыли перед ним возник вдруг автомобиль, и он едва успел спрятаться за телеграфный столб, как мимо промчались Роберт Валуа и полковник Ящиков, оживленно о чем-то спорившие. Морис, радуясь, что остался незамеченным, быстро пошел по предместью и тут на одном углу опять увидал судомойку… Думая, что она его выслеживает, он молча и сурово направился прямо к ней и сказал ей отрывисто:

— Вы мне писали? Не отпирайтесь!

Дерзкие и веселые глаза сверкнули в ответ.

— Еще и солнце не зашло, а ты уж пьян, как губка, воскликнула она, — а ну отчаливай, а не то мой муж так отдубасит тебя, что ты забудешь, чем пьют, ртом или ушами!..

Морис быстро пошел прочь, сопровождаемый улюлюканьем мальчишек. «Черт бы побрал этих женщин из народа, — подумал он, — они все похожи друг на друга… и все прехорошенькие!»

Он уже подходил к своему дому, когда возле аптеки увидал большое скопление народа. Из фиакра вынимали человека, левый рукав которого был в крови, а цилиндр словно перерезан гигантскими ножницами. В человеке он узнал адвоката Эбьена. Очевидно, Огюст наконец раскачался.

Глава V Приятные и неприятные неожиданности

Прекрасная Тереза три дня не выходила из своей комнаты. Она ходила из угла в угол, как разъяренная тигрица.

Она уже разбила все бьющиеся предметы и теперь от времени до времени ударяла каменными щипцами по груде зеленого, золотого и малинового стекла. Портрет Пьера Ламуля, вырезанный из рамы и разрезанный серповидными кусками, лежал на блюде, над которым была с помощью шпилек укреплена надпись: «Дыня, кусок — два сантима».

В комнате стоял одуряющий запах всевозможных духов, драгоценные лужи коих чернели на паркете. Две горничных, вооруженные огромными ножницами, резали на мелкие клочки роскошные платья Терезы, а китайчонок собирал куски их в корзинку, которую время от времени уносил и высыпал перед кабинетом банкира. За окном сиял жаркий июльский день. Из гостиной вдруг донеслись звуки гонга: это негр совершал свою полуденную пляску.

Лакей робко постучал в дверь.

— Барин, — сказал он, и с Терезой мгновенно сделался ужасающий припадок.

Она покатилась по полу, испуская пронзительные крики, и неизвестно, сколько бы времени продолжалось подобное ее расположение, если бы горничные, покончив с платьями, не принялись за чулки. Тереза вдруг утихла и села на полу.

— Нет, нет, — крикнула она, — чулки нельзя резать.

Чулки для Прекрасной Терезы были окружены, всегда неким таинственным и священным ореолом. Чулками она была впервые заманена на тернистый путь греха, на чулки ее всегда были устремлены взоры всякого мужчины, независимо от возраста и общественного положения, к чулкам, наконец, натянутым, правда, на ее стройные ножки, припадал еще так недавно Морис своими страстными устами. Вспомнив все это, она успокоилась и, прижав к сердцу несколько прозрачных шелковых пар, спросила, всхлипывая:

— Ну, что «барин»?

— Барин хотят проститься.

Тереза вскочила мгновенно.

— Почему проститься?

— Они уезжают!

— Надолго?

— Надолго.

— Пусть войдет!

Пьер Ламуль, очевидно, был тут же неподалеку от двери, ибо он вошел тут же. Прекрасная Тереза решила не приходить сразу в хорошее настроение. Она отпрыгнула, словно увидала привидение, простерла руки и крикнула:

— Прочь!

— Я… я… уезжаю, — пробормотал Ламуль.

— Изверг!

— Я думаю поместить часть свободных денег в кокосовые рощи Соломоновых островов… но мне нужно посмотреть их, чтоб лично убедиться. Я вернусь не раньше как через два месяца.

Тереза решила, что как раз наступил момент для окончательной победы.

— Уезжайте, — крикнула она, — уезжайте! Бегите к своим чернокожим уродинам, влюбляйтесь в разных диких дур! Вы вернетесь через два месяца? Ха-ха-ха. Какое мне до того дело, когда уже через две недели в смиренной монахине — сестре Цецилии — никто не узнает былую Терезу! О… как я буду молить бога, чтоб он хоть разочек метнул молнию в вашу подлую лысину, чтоб он пихнул вас в лужу на самой середине Итальянского бульвара! Не прикасайтесь ко мне, ибо монахини не ведают объятий мужчин. Жалкий кромешник! Мирянин! А когда же ты уезжаешь?

— Сегодня вечером!

— Уже! А почему не днем?

— Поезд идет вечером!

— О эти расписания!

— Вот билет!

Не веря своему счастью, Тереза кинулась банкиру на шею.

— Пьер, Пьер, — кричала она, — я люблю тебя!

— Увы, это невозможно… Как же ты обойдешься без кокосов?

Через пять минут четыре полотера и два лакея уносили из будуара остатки дурного настроения. При мысли о предстоящем блаженстве Тереза забыла все свои горести. Она даже решила не дуться совсем на Мориса, чтобы не упускать ни одного мгновения счастья. Она выбрала чулки, которые лучше всего подходили к ее малиновым губам, десять раз переменила прическу, от нетерпения готова была исколотить негра, считавшего, как ей казалось, невыносимо медленно, Наконец блаженный миг настал. Роскошный автомобиль, шурша по гравию, скрылся за воротами виллы и загудел пс шоссе. В последний раз из облака пыли мелькнула знакомая лысина. Тереза кинулась к телефону.

— Господина Мориса Фуко, — крикнула она, изнемогая от страсти.

— Господин Морис Фуко, — ответил голос, — уехал вчера вечером и вернется в Париж через три месяца.

Негритенок, поливающий в саду розы, рассказывал, что не успел умолкнуть вдали шум автомобиля, как посыпались стекла из окна комнаты барыни и на клумбу со звоном шмякнулся телефон, больно хватив негритенка по носу слуховою трубкою.

Когда на следующее утро горничная принесла в спальню шоколад и кусочки поджаристого хлеба, то она никого не нашла на несмятой даже постели. Все шкафы были открыты и ящики выдвинуты, но кроме самых лучших чулок ничего не пропало.