Михаил Одинцов - Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках

• Название: Испытание огнем. Лучший роман о летчиках-штурмовиках
• Автор: Михаил Одинцов
• Издательство: Яуза : Эксмо
• Жанр: О войне
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-699-43124-3

В годы Великой Отечественной войны автор этого романа совершил более 200 боевых вылетов на Ил-2 и дважды был удостоен звания Героя Советского Союза. Эта книга достойна войти в золотой фонд военной прозы. Это лучший роман о советских летчиках-штурмовиках.

Они на фронте с 22 июня 1941 года. Они начинали воевать на легких бомбардировщиках Су-2, нанося отчаянные удары по наступающим немецким войскам, танковым колоннам, эшелонам, аэродромам, действуя, как правило, без истребительного прикрытия, неся тяжелейшие потери от зенитного огня и атак «мессеров», — немногие экипажи пережили это страшное лето: к осени, когда их наконец вывели в тыл на переформирование, от полка осталось меньше эскадрильи… В начале 42-го, переучившись на новые штурмовики Ил-2, они возвращаются на фронт, чтобы рассчитаться за былые поражения и погибших друзей. Они прошли испытание огнем и «стали на крыло». Они вернут советской авиации господство в воздухе. Их «илы» станут для немцев «черной смертью»!

---

Пятая эскадрилья ушла во второй полет, теперь уже девятью самолетами, в то время, когда взлетевшие после них еще не вернулись домой.

Как нельзя в одну реку войти дважды, так невозможно сделать и двух одинаковых полетов, тем более на войне.

Но ни Осипов, ни Носов, ни каждый в отдельности, ни вместе, как целый экипаж, не успели за краткостью времени между вылетами оценить и осмыслить увиденное и услышанное. Не успели и послушать себя внутренне, оценить себя как бы со стороны.

Осипова и Носова порадовали высокая оценка вылета командиром и поведение людей, но не удовлетворили.

И они, садясь снова в самолет, договорились, что вечером они честно расскажут друг другу все, что чувствовали и как реагировали.

Второй вылет и новое волнение, новые особенности, новое «я» и новое «мы».

Первый вылет был трудным. Он таил в себе много неизвестного. Но у него имелись и свои преимущества, потому что первого налета враги не всегда ждут, и поэтому у командира в резерве внезапность как главное условие успеха. А сейчас Русанов вел своих людей в уже растревоженный муравейник. Сейчас в том районе фашисты напуганы, у них есть от бомбардировок потери, и они будут со злостью защищаться и с земли, и с воздуха.

На самолете все было в порядке. И Русанов прислушивался к себе, к своему состоянию, к своему волнению. Старался справиться со своей возбужденностью, но, видимо, это было непросто — волнение не проходило. Он был верен своему принципу — зря не рисковать, и сейчас «девятка» низко неслась над перелесками и полями. Желто-зеленые пятна земли с паутиной дорог и дорожек, вспыхивая у горизонта в горячем мареве миража, быстро летели под самолет, вырастая до реальных размеров, и сразу исчезали под крылом. В его мысли вклинился голос штурмана эскадрильи:

— Командир, обойдем городок стороной, чтобы не пугать жителей.

— Добро…

Русанов начал разворот; из-под левого крыла земля ушла вниз, горизонт косо перечеркнул лобовое стекло фонаря и поплыл налево.

Разворот закончился, и земля опять полетела прямо под моторный капот.

Наконец показалась война. Он увидел пыль, пожары и большие полосы серого, черного и коричневого неба. Там люди убивали друг" друга, но делали они это с разными целями: одни были на своей земле и защищались, а другие, ворвавшись в чужой дом, были истинными бандитами.

…Эскадрилья находилась над полем боя, но бомбить здесь было нельзя. Сражающиеся стороны тесно сошлись друг с другом, можно было ошибиться.

Эскадрилья легла в правый разворот, а земля каруселью пошла влево.

И сразу впереди появились грязно-серые хлопья зенитных разрывов, которые стремительно неслись навстречу группе.

Самолеты прошли огневую завесу, и Русанов увидел вражескую колонну, подходящую к линии фронта.

— Штурман, вывожу тебя прямо на войска. Смотри в прицел… Разворот закончил.

— Еще три градуса вправо!… Так Хорошо. Открыл люки… Еще градус вправо. Хорошо!… Бомбы.

Комэск глубоко вздохнул, оторвал взгляд от приборов и теперь, плавно уводя эскадрилью от разрывов зенитных снарядов в сторону, стал быстро осматриваться кругом. Убедившись, что истребителей врага не видно, а все самолеты в группе на положенных им местах, он дважды качнул свой самолет вправо и посмотрел на левое звено. Звено приняло команду и стало переходить на правую сторону строя. Когда оно скрылось под самолетом Осипова, комэск начал крутой левый разворот, чтобы зайти на штурмовку той же колонны, которую только что бомбил. В этом он видел определенную целесообразность: во-первых, там сейчас есть потери и поэтому определенная паника, во-вторых, можно посмотреть, куда упали бомбы.

Быстро развернув свое звено на двести градусов, спросил:

— Николаич! Как там сзади?

— Истребителей нет, звенья в колонне.

— Добро! Сейчас пойдем в пикирование.

Но немцы уже приготовились к встрече. Между войсками врага и самолетами стояла в небе огневая завеса. И Русанову пришлось снова идти сквозь огонь.

Он попытался увидеть зенитки, но не нашел, откуда они вели огонь. Выругался по этому поводу вслух, а потом сказал штурману:

— Ныряем под разрывы!

— Давай, давай, сзади нормально!…

Начал разворот на цель и, отдав ручку от себя, увел свое звено вниз. А когда проскочил рубеж огня, понял, что бьют откуда-то сбоку.

Поймал в прицел стоящие близко одна к другой машины и, нажимая на гашетки пулеметов, спросил:

— Как там?

— Одно звено проскочило. Идет левее. Второе тоже. Еще левее.

— Добро. Выводим из атаки.

— Ах, мать их поперек дороги! Командир! Кого-то сбили из левого звена. Смотри слева.

Русанов оглянулся, и сердце его тревожно и судорожно сжалось. Су-2, объятый пламенем, вращаясь через крыло, пологой траекторией шел к земле.

— Смотри за воздухом. Может быть, истребители?

— Смотрю, но кругом чисто.

Комэск еще раз оглянулся назад, и в это время над лесом сначала поднялся столб огня, а потом черный траурный тюльпан дыма.

Никто не выпрыгнул.

В эскадрилье стало на один экипаж и самолет меньше.

Еще полторы минуты полета на малой высоте, когда, возможно, по тебе стреляют из пехотного оружия, и восемь самолетов вышли на свою территорию.

…Командир угрюмо насупился и молча выполнял положенную работу, думая о первой командирской потере.

Он мысленно представил состояние молодежи, которая впервые видела, что в боевом полете может быть и так. До этого момента этот элемент войны они представляли чисто теоретически. А теперь у каждого своя печаль и свои слезы, свой страх и свои сомнения. Но он был уверен, что, пройдя через них, молодежь будет только сильнее.

Русанов еще раз вспомнил свои действия над целью в первом и втором заходах и не нашел в них каких-то просчетов и ошибок. Разве что повторение его маневра звеньями при штурмовке позволило зенитчикам осмысленнее вести огонь. Но этот элемент атаки неизбежный. Самое плохое было в том, что не видно было, откуда велся по ним огонь.

Осмотрел идущих в группе, и снова иглой виноватости кольнуло сердце. Видать, сердце командира на смерть подчиненных в бою отзывается болью дважды: первый раз как человека, а второй раз как начальника. И от этого ему вдвойне больно и трижды тяжело, так как любая потеря всяким рассматривается через призму собственной совести, через суд твоих подчиненных и старших начальников.

Но Русанов и люди, идущие рядом с ним, еще не знали, что дома, на фронтовом аэродроме, их ждут новые моральные тяготы и новые печали: из четырех эскадрилий, ушедших на выполнение задания, только одна прилетела обратно без потерь. Позже, правда, выяснилось, что не вернувшиеся с боевого задания погибли не все.

Полк получил первый опыт и жестокое боевое крещение. Полк вошел в бои.

Командиры ушли на командный пункт, а Осипова вновь потянуло к израненным самолетам… Не один он настороженно рассматривал иссеченные осколками, испачканные копотью разрывов машины, пахнущие дымом и человеческой кровью кабины.

Возбужденно частило у Матвея сердце, стыла спина и напрягались на ней мышцы от ощущения рядом стоящей опасности. От того, что его воображение соединяло видимое с представлением о собственной гибели в дыму взрыва. Исчезновением неизвестно куда.

После разбора летного дня Осипову хотелось побыть одному. Сказав Носову и Русанову, что ему нужно пойти па самолет и кое-что решить там с техником, он ушел в лес и, присев на пеньке, попытался по свежему впечатлению еще раз проанализировать свои действия и вылеты других групп.

Как далекую детскую сказку с чудесными землями, волшебниками, коврами-самолетами, вспоминал сейчас Осипов свои аэроклубовские, школьные да и полковые полеты в мирном небе. Сейчас его юношеская восторженность, простая человеческая радость ощущения полета столкнулись со злом, с кровью и смертью его товарищей. Сегодня с двумя полетами на боевые задания кончилось для него и авиационное, и воинское детство, он стал окончательно взрослым. Всматриваясь в себя, он не без гордости думал, что из двух первых испытаний он вышел, как подобает мужчине: он не ведает страха и, в общем-то, действовал правильно.

Вспоминая разбор и потери полка в воздушных боях, он силился найти какую-то панацею от случайности, так как не соглашался с тем, что его жизнь и жизнь экипажа зависят от отучая.

Его больше всего поразило стечение обстоятельств на боевом курсе в эскадрилье Митрохина, о которых тот докладывал на разборе. Он как командир ничего не смог предпринять и потерял сразу два самолета.

Матвей вытащил блокнот из кармана и записал: «Когда эскадрилья вышла на боевой курс, их встретили два «Мессершмитта-110». Прошли на пересекающихся курсах и сразу зашли в хвост группе. Заняли дистанцию метров семьсот, уравняли с бомбардировщиками скорости и открыли стрельбу. Для 20-миллиметровых пушек истребителей дистанция посильная, а для наших пулеметов велика.