Газета Завтра Газета - Газета Завтра 904 (11 2011)

• Название: Газета Завтра 904 (11 2011)
• Автор: Газета Завтра Газета
• Жанр: Публицистика

---

К.И. Великая литература на крови, потому что история человечества — это история войн.

Вначале была война, потом мы её описываем. И мы пишем о войне для того, чтобы её больше никогда не было. Мы показываем зримо, к чему приводят войны. Я бы назвал из молодых Измаила Мустаева, он получил премию "Дебют", поэтесс Асю Халикову, Петирову Петиму. Не забываю я и про "Шалинский рейд" Германа Садулаева. Просто его столичная жизнь несколько удалила от наших горских традиций и канонов.

В.Б. Уверен, если бы Герман Садулаев не был чеченцем, его вольное мнение, вольно выраженное в нынешней "Комсомольской правде", никто бы и не заметил. Скажи те же самые слова Михаил Елизаров или Андрей Бычков — никогда бы Рамзан Кадыров не обратил бы на них внимания. Тем более, наше телевидение уже несколько раз осознанно провоцировало чеченского главу республики на не приемлемые для наших либералов высказывания. Интересно, пустили бы ту же Канделаки с её декольте ниже всякого приличия на встречу с американским президентом? Там же строгие правила делового этикета. По крайней мере, в крупной американской фирме она вряд ли нашла себе работу.

Садулаев оказался лишь разменной монетой в устах развязного телевизионного журналиста, добивающегося крутых фраз от Рамзана Кадырова.

К.И. Я думаю, мы еще найдем с Германом общий язык в Чечне, минуя ваших бульварных журналистов. Ценю прозу Александра Проханова и Валентина Распутина. Скажу честно, писать легче, когда за спиной великий и могучий русский язык и русская литература.

В.Б. За свой наиболее острый и проблемный роман "Детский мир" вы были официально номинированы на Нобелевскую премию. Насколько я знаю, к вам пришло из Нобелевского комитета официальное письмо о включении вас в список номинированных на премию писателей. Как вы реагировали на это выдвижение?

К.И. Конечно, для меня это великая честь, а для нашей современной чеченской литературы — хороший стимул для рывка вперед. Не каждую литературу замечают в мировом сообществе. Но, если честно, я понимал, что вряд ли получу саму премию. Я даже написал небольшой шутливый роман об этом выдвижении меня на Нобелевскую премию. Он пока лежит в черновиках. Конечно, для меня — это мечта, я надеялся и надеюсь на будущее. Для меня — это некий абсолют, к которому надо стремиться. И я на какое-то время так был загипнотизирован этим выдвижением на Нобелевскую премию, что перестал писать. Для того, чтобы избавиться от этого гипноза, я и написал свой роман о выдвижении некоего писателя. Этакая самокритика, самоирония. Мой герой в результате получает премию. Держит в руках награду и думает: "Ну и что?".

Эта премия, как и любая другая, если всерьез, нужна не мне, она нужна нашему народу. Как символ, что мы входим в число культурных народов мира. Нужно, чтобы люди знали: есть такая литература, есть такая национальность, чтобы люди в республике гордились своей культурой. Любая премия нужна прежде всего для того, чтобы о писателе и его книгах, о его родной литературе узнало как можно больше читателей. Надеюсь, постепенно и москвичи будут узнавать чеченскую литературу.

В.Б. Ваше первое произведение?

К.И. Стихи, которые написал старшему брату, чтобы тот преподнес их своей девушке. И получил свой первый гонорар от него — двадцать копеек. До сих пор горжусь им.

Евгений Чебалин -- Пастьба овец

Давно стоит трезвон на весь литературный мир: японская звезда Харуки Мураками. Наконец, стало любопытно — звезда какой величины? Приобрёл "Охоту на овец".

Когда после прочтения сдерёшь поверхностную слизь с романа, обнаруживается примитивная одноклеточность концептуальной сути, замешанной, к тому же, на плагиате. Если коротко сформулировать: отдашь (продашь) душу ЗЛУ — получишь в оплату ослепительные блага. Волею Мураками благами за проданную душу наделяет человечков некая дьявольская Овца, вселяясь в их сущность. Мураками последовательно втискивает в своё писание философскую идею о пожизненном озолочении тела за потерю неосязаемой ничтожности — душонки. Эту субстанцию японец оценивает по самому низкому курсу йены и доллара. Ему плевать на то, что глубже, несравнимо мощнее и возвышеннее идею о продаже души выпестовал до него Гёте в своем "Фаусте".

Мураками выпал из японской изысканной этнокультуры, заразившись бациллой американизма. Эта бацилла и тотальный патронаж янки-кукловодов сделали из даровитого японца мировую величину, космополита и гражданина мира, в котором практически сопрели национальная эстетика, традиции и историческая культура. Для традиционного японского эстетизма такой интеряпонец (или гражданин мира) ощутимо "пахнет маслом". Здесь любопытный физиологический артефакт: у большинства японцев в организме нет фермента, переваривающего молоко. И отношение к молоку у таких антимолочников, мягко выражаясь, брезгливое. Тем более, к экстракту молока — маслу. Здесь просто вкусовая ненависть. Хипповый япончик, косящий под Америку (а таких здесь всё больше среди молодежи), для традиционно-национального японца всегда дурно "пахнет маслом".

Теперь вдумайтесь, что означает ярлык, прилепленный читающими японцами-интеллектуалами к Мураками: "Бата-Кусай". В переводе это "Нестерпимо воняющий маслом".

В прозаическом стиле Мураками без труда улавливается некий оскоплённый гибрид из Ремарка, Хэмингуэя и Фицджеральда — упругий, жёсткий слог, ковбойская непритязательность смысловых блоков, взрывная афористичность. Но...

Продираясь сквозь завалы из вонючих носков, китовых фаллосов, жареной рыбы, джазовых и рок-мелодий англосаксов, окунаясь в деловитую обязаловку случек, в коих то и дело склещиваются герои романа, вдруг натыкаешься на мертвечину пейзажа: "Ржавчина сожрала рельсы железной дороги. Перед складами размахнулось поле заповедно-дикого бурьяна. Из него торчали изъеденные останки двух автомобилей. Покрышки с рыжих колёс были сняты, капоты раззявлены, залиты птичьим помётом…" По традиционно благоговейной к природе японской эстетике мастеровито шваркают грязной тряпкой.

На закуску нам предельно скрупулёзно живописуют историю городка Дзюнитаки: беспросветная, рабская безнадёга освоения японских гор, практически непригодных для нормальной жизни, — вместе с каторжным трудом засыпки моря, именно так у моря отвоевывают японцы клочки суши для человеческой жизни. И всё это на фоне преступно пустующего (по Мураками) великолепия незаселённых островов "северных территорий". Не камешек — булыжник в наш, российский, огород...

Мастер эпатажно выворачивает наизнанку загаженное, беспросветное бытие Японии, рассмотренное в собственную писательскую лупу — чтобы концептуально отторгнуть его, сопережить беспросветности, предостеречь, предать анафеме? Скоро убеждаешься — ничего подобного, главному герою романа вместе с его бизнес-напарником Крысой (!) вполне комфортно именно в такой среде. Они нерасторжимы с нею, плавают в ней, как зародыш в материнской плаценте. Более того — автор РЕКОМЕНДУЕТ осторожно и ненавязчиво амёбную незатейливость этой среды: сексуальную раскованность и никаких должностных обязанностей ни перед кем. Любая обязанность — это кандалы на личной свободе. Цель всех этих постулатов? Взрастить и укоренить в молодёжи враждебность к "розовым соплям" японского эстетизма. Мураками насаждает враждебность к эстетике, в которой, по его мнению, погрязло старшее и даже среднее поколение, те, кто создал своим трудом японское чудо 60-90-х годов.

Что есть "пастьба овец" по Мураками?

Для посвящённых здесь рассказ-инструкция ОВЧАРА: "Самое главное — следить, чтобы они не спаривались как попало. Надо выбрать самого сильного самца, чтобы он осеменил по первому разряду. Тогда и шерсть у потомства будет гуще, стричь её прибыльней, и мясо вкуснее. После чего можно расслабиться".

Игриво подмигнув, овчар завершает инструктаж: "Они, эти овцы, всё хотят равенства? Почему бы и нет? Под ножом мясника все будут равны, что первый баран, что пятидесятый.

Всех друзей — на пикничок! На чудесный шашлычок!"

Итак, кто ныне Мураками? Это идол в продвинутой прослойке японских хиппи (яппи). Он столь же обязательный атрибут студенческих посиделок в кафе, как американская сигарета, чашка кофе и порция секса вечером. Стоит задать вопрос: "Как думаешь, скоро Мураками дадут нобелевку?" — и ты становишься своим в обществе юных яппи-роботов, поскольку знание "миров Мураками" — это индульгенция и пропуск в тусовки и среду их нынешней молодёжи. Ныне эта молодёжь отслаивается и слезает с традиционной Японии, как шкура с тела линяющей анаконды.