Федор Кнорре - Рассвет в декабре

• Название: Рассвет в декабре
• Автор: Федор Кнорре
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1987

---

— Салатик «Поздняя осень» заказывали? Пожалуйте!.. Тут Иван Филипыч делится воспоминанием, как он с царем в Голландию ездил, а повара перепились и все трюфели слопали. Налить вам?

— У меня флакончик свой!.. — Филатов достает из кармана аптечный пузырек. — За ваше здоровье, девушки!.. Конечно, нельзя так констатировать, что с царем. А в царском поезде я находился, это так. И перепились. И трюфелями обожрались. Исключительно от дурости, а утром приносят нам меню на завтрак, и первым блюдом омлет с трюфелями. Одно счастье, посуда у нас вся немытая, мы все остатки, объедки соскребли с тарелок, и шеф-повар соорудил соус «фантазия». Ничего. Скушали. Благополучно прибыли в Голландию. У них королева. А у ней повара ни одного. Кухарка, честное слово… Мы глазам не верили! Как же так, хотя ты голландская, а все ж таки… Уж очень убожество!.. Ваше здоровье, девоньки вы славненькие… да!..

Дождавшись шумной минуты, я у нее тихонько спрашиваю:

— В честь чего это вы девишник затеяли? — И она быстро ко мне оборачивается, пристально и долго смотрит в глаза и вдруг усмехается:

— Да пора ведь нашему дружному общежитию понемножку рассасываться. Не век нам сидеть в этой дыре. Жизнь-то проходит, вот у нас уже сынок подрастает, пора и замуж!

— Так кого же вы сегодня провожаете?

— Не приставать с вопросами! — кулаком пристукнув, кричит через весь стол Ада. — Говори спасибо, что за стол посадили, а не то что дамам лишние вопросы задавать, кавалер невежественный!

— Прошу прощения! Уж не вы ли виновница торжества, прекрасная Адель?

— Вот так и прилично с дамами разговаривать! Давай дальше!

— Вот нипочем не стала бы я у царя служить! — брезгливо заявляет Люда, и губа у нее, и без того постоянно презрительная какая-то, тут прямо задирается к самому носу. — Уж не стала бы пресмыкаться!

Филатов тихонько потешается:

— Ах, ну конечно-конечно!.. Ты бы, моя рыбонька, пошла да прямо царю и брякнула: «Пошел вон, ты тиран, так твою так, презираю я тебя». Верно?

— Не испугалась бы уж!

Филатов заливается тоненьким радостным смехом, прихлебывая из флакончика.

— Не боисси? И то я смотрю, никто бояться не стал! В кино какой-нибудь подпольщик попал в лапы царской охранки, ему бы смолчать, выкрутиться, чтоб на свободу, значит, и свою работу продолжать, а нет, он так и чешет в лицо жандармам всякие оскорбления, прямо-таки добивается, чтоб себя же закопать. Очень отчаянно, храбро, однако и глупо… А ты небось и мамонта не боисси? А? Ну мамонта?

— Еще мамонта придумали!

— Это вроде бегемота. Или слона. Но с рогами такой зверюга! Не боисси! И я, брат, не боюсь. А знаешь почему? А именно только потому, что они повымерзли мильон лет назад, и нету их больше на свете… А кто при мамонтах жил, очень старались под ноги им не попадаться… Да-с, а не боятся ничего одни дураки. Или в кино.

— Глупо даже. Мамонты эти у вас из флакончика, наверное, показываются. Вон, один уже нос высунул.

Другие и не слушают рассуждений Филатова. В комнате шумновато, болтают, угощают друг дружку, кормят Митю. Он у них тут же живет, Ксении ребятенок, но вроде уж общий. Все больше по постелям пасется. Тихий, головастый, уживчивый, плакать вслух давно отучился по условиям общежития и все на четвереньках больше, ползком по постелям. От одной постели по полу до другой ему перебежать — целое путешествие, вроде как от берега до берега через речку переплыть. Переплыл и рад, улыбается, жмурится, ждет, чтоб кто-нибудь погладил. Самая молоденькая, Женя, страстно закатывая глаза, увлеченно изображает, как рвала на себе волосы героиня кинофильма.

Безмужняя Митина мать, добрая и тихая Ксения, снисходительно улыбаясь, слушает.

— С чего же это так взялась… за волосы?

— С отчаяния же! У ней ведь тайна. А она прямо как в лужу возьми да и вякни! И кому? Злодею своей жизни! — И Люда, выпучив глаза, пузырем надувает щеки: пфф! — чтоб наглядно подчеркнуть всю непростительность промаха графини.

Кругом идет всякая вот такая болтовня и чепуха, а я чувствую, что это неспроста… чувствую, а что — не понимаю. И томит меня, томит… хотя улавливаю одни разговоры бабьи: «Замуж? Это золотая клетка!..» — «А я бы в золотую впорхнула, почирикала бы». — «Все равно это не любовь, а благоустройство быта!» — «Бывает и любовь!» — «Не знаю, не встречалась». — «Бывает же первая любовь!» — «Так это не любовь, а так, одно замирание, трепыхание, одно воображение!»

И тут вдруг опять она порывисто вмешивается, так что все примолкают.

— А у меня, девушки, и первой любви не было. Была у меня сразу вторая. Как сейчас вижу: ангелы с блестящими мокрыми крыльями. В вышине. Чуточку над нами — вот так!

— Как это — ангелы? Какие могут быть ангелы? Воображение?

— Нет, просто ангелы. Да мы сами были с ними почти наравне. Чуть-чуть они повыше, а рядом… Наверное, так только перед смертью бывает.

— А потом ты умерла? Или проснулась?

— Не всегда же умирают, кто перед смертью был… не понимаешь? Обыкновенные ангелы, какие бывают, бронзовые. От дождя мокрые, вот и все.

Может быть, вовсе не точно теперь мне вспоминается весь тот вечер и все разговоры. Только про ангелов помню очень хорошо… Тогда там уже мало кто кого слушал, все вокруг пошло расползаться в разные стороны… и каким-то образом оказались мы с ней одни, вдвоем. Какая-то комнатка, что кругом, ничего не помню, но сидим мы друг против друга, смотрим и стараемся понять, что это вот именно мы и мы почти уже вместе, всего два шага пас разделяют, но мы никак поверить в это не можем. Говорим незначащие слова:

— Вот мы с тобой и встретились все-таки!

— Да, — говорю, — а ведь это просто чудо. Правда?

— Еще бы не чудо. Писала-писала, все узнавала твой адрес, снялась да приехала и вот целый год живу здесь. Разве не чудо?.. Я почему-то про тебя мечтала, что только бы мне тебя увидеть и весь мир перевернется, а смотрю и не знаю: ты ли это? Говорю себе: он, он, смотри, дура, ведь это он! Хочу обрадоваться, кинуться к тебе и споткнусь, как о высокий порог, так и замру. Потом что-то покажется, проглянет в тебе, и у меня вот тут… под сердцем, захватит от дурацкой радости: ох, узнала! Узнала!.. И опять потеряю… По всему, мне давно надо бы думать, что ты не жив, я почти и верить перестала, а все узнавала, писала… мало кто в живых остался… А все поверить не могла, как это так, нету на свете этих глаз, что мне в самую душу глядели… когда мы на том свете, перед смертью, на самом ее пороге, на том балконе… Я ведь даже молилась, пускай ты меня позабыл, пускай ты к своей жене вернулся, видишь, я все про тебя узнала, и живешь довольный, веселый, пускай, а молилась — только бы жив!.. И думала, когда жизнь пройдет, буду помирать, перед смертью тебя позову и ты чудом придешь, а мне бы только еще разок взглянуть… И вдруг узнаю, что ты живой, я как с ума сошла, себя потеряла, все побросала и вот примчалась… К разбитому корыту, а?.. Вчерашний день-то к людям не возвращается, а? Правда?.. Ты мне лучше сейчас прямо так и скажи, мне это легче будет. Отпусти меня от себя, а то ведь малое такое сомненьишко… шевелится во мне… дышит еще. Уж придушить бы его разом — мне бы и легче… Вот ты сказать ничего не можешь. Мука моя… и не надеешься, не веришь, а что-то тебя манит… обманывает, что ли? Знаешь, еще когда я там была, меня еще фрау хозяйка не купила, мы лежим вповалку глухою ночью в бараке запертые, за колючей проволокой, от всего мира оторванные, грязные, голодные как собаки, наголо остриженные, только еще очередь в крематорий не подошла, лежим в темноте, и вот Надя, севастопольская девочка, своим тоненьким голоском, предсмертным, начинает читать какой-нибудь стих, так, обрывочки… ну: «каждый вечер в час назначенный, иль это только снится мне…» Может, сейчас людям это смешно, а? Ну что тут такого, что час назначенный? Ничего, а? А нам слышалось: господи, да ведь, значит, это все было и это есть на свете! Был и есть, где-то далеко, вечер у нас на родине, и час, кому-то назначенный, был и будет. Пускай не нам достанется, да этого-то они у нас не могут отнять!.. Тебе неинтересно или непонятно, что я говорю?

— Я сам это помню. И понятно. Блок это…

— Знаю, что не позабудешь, знаешь: «блок-номер», «блокфюрер» со всей ихней сволочыо, а вдруг вот именно туда к нам доносится точно сводка Совинформбюро. Доносится из другого мира весть — «да вы не сомневайтесь, вы же люди, в мире все осталось неприкосновенно: вернется и час назначенный и каждый вечер»…

— Да, каждый вечер в час назначенный, иль это только снится мне, девичий стан, шелками схваченный… в каком-то… движется окне…

Она прямо ахнула, вскочила, меня за руки схватила:

— Ты тоже это слышал? Знаешь? Ну да, девичий стан, шелками схваченный… в окне… как я могла позабыть, а ведь потом как вспомнить старалась!.. И ты, оказывается, помнишь?.. И как мы полную жизнь пережили там, на балконе? Что это было… иль это только снится мне? Снится, а?