Аксель Мунте - Легенда о Сан-Микеле

• Название: Легенда о Сан-Микеле
• Автор: Аксель Мунте
• Жанр: Классическая проза

«Легенда о Сан-Микеле» Акселя Мунте (1857–1949), шведа по происхождению и врача по профессии, регулярно переиздается на разных языках уже более 70 лет. Но чем притягивает к себе книга — загадка до сих пор. Ведь умения владеть словом и строить сюжет — слишком мало для успеха. Нужно что-то особенное, что дается только избранным. Аксель Мунте написал автобиографическую повесть. Правда, книгу можно назвать и записками врача, и записками мистика, и записками пересмешника… И записками ребенка, не захотевшего стать взрослым. Прочтите «Легенду о Сан-Микеле», и, быть может, именно вам удастся разгадать ее загадку.

---

— Пусть постоит здесь до моего возвращения. Он смел, хитер и вкрадчив смотри не разговорись с ним! У вас у всех есть свои слабости, и твоя мне известна. А в этой душе есть что-то не совсем обычное, — не понимаю, как он вообще сюда попал. Кто знает, не принадлежит ли он к той шайке, которая тебя одурачила и склонила последовать за Люцифером? Будь бдительным, молчи и бодрствуй!

Он ушел. Я поглядел на пожилого архангела, а пожилой архангел поглядел на меня. Я рассудил, что заговаривать мне с ним не следует, но продолжал исподтишка посматривать на него. Вскоре он отстегнул меч и осторожно прислонил его к колонне из ляпис-лазури. На его лице отразилось большое облегчение. Его морщинистое лицо было таким кротким, а глаза лучились такой добротой, что весь мой страх исчез.

— Досточтимый архангел! — робко спросил я. — Долго ли мне придется ждать святого Петра?

— Я слышал трубные звуки в зале суда, — сказал архангел. — Там судят двух кардиналов, которые только что послали за святым Петром, в надежде, что он поможет им оправдаться. Мне кажется, тебе придется ждать недолго, добавил он, усмехнувшись. — Обычно даже святому Игнатию, самому хитрому небесному адвокату, не удается протащить их. Прокурор не менее красноречив. Он был монахом по имени Савонарола, которого сожгли на костре.

— Но высший судия — бог, а не человек, — сказал я, — а бог милостив.

— Да, высший судья — бог, и бог милостив! — повторил архангел. — Но он правит бесчисленными мирами, куда более великолепными и богатыми, чем полузабытая звездочка, с которой явились сюда они.

Архангел схватил меня за руку и подвел к открытой арке. С изумлением увидел я тысячи сверкающих звезд и планет, исполненных жизни и света, совершающих предначертанный им путь в пространстве.

— Видишь вон ту крохотную искорку, тусклую, как огонек догорающей сальной свечки? Это тот мир, откуда пришли эти люди — ползучие муравьи на комке глины.

— Бог создал их мир и создал их, — ответил я.

— Да, бог создал их мир. Он приказал Солнцу растопить замерзшие недра их земли. Он наделил эту землю реками и морями, одел ее грубую поверхность лесами и полями, заселил милым зверьем. Земля была прекрасна, и все шло хорошо. Потом, в последний день, он сотворил человека. Может, было бы лучше, если бы он почил от дел своих за день до создания человека, а не на следующий день! Наверное, ты знаешь, как это произошло. Однажды древняя обезьяна, разъяренная голодом, принялась корявыми руками мастерить оружие, чтобы убивать других животных. Как могли семидюймовые клыки махайрода противостоять ее заостренным кремням, более острым, чем зубы саблезубого тигра? Что могли поделать серповидные когти пещерного медведя против ее древесного сука, усаженного шипами, колышками и острыми, как ножи, раковинами? Как могла их дикая сила противостоять ее хитрости, ее силкам, ее ловушкам? Так возник жестокий протантроп, убивающий и друзей и врагов, ужас всего сущего, сатана среди зверей. Распрямив спину над грудами своих жертв, он воздвиг свое запятнанное кровью победное знамя над миром животных и провозгласил себя венцом творения. Естественный отбор выпрямил его лицевой угол, расширил вместилище его мозга. Его гневное и испуганное рычание обогащалось звуками, превращалось в слова. Он приручил огонь. И медленно эволюционировал в человека. Его детеныши высасывали кровь из парного мяса убитых им животных, и дрались между собой, как голодные волчата, за кости, которые он разгрызал своими могучими челюстями и разбрасывал по пещере. Так они вырастали такими же сильными и дикими, как и он, жадными до добычи, готовыми напасть на любое живое существо и пожрать его, будь это даже их молочные братья. Лес содрогался при их приближении, и в зверях укоренился ужас перед человеком. Вскоре опьяненные жаждой убийства люди стали убивать друг друга каменными топорами. Началась кровавая война, которая не кончилась и поныне. Гнев сверкнул в очах бога; он раскаялся, что создал их, и сказал: «Истреблю с лица земли человеков, ибо растленны они и наполнили землю злодеяниями». И он повелел, чтобы разверзлись все источники великой бездны и отворились окна небесные, дабы поглотить людей и землю, которую они осквернили кровавыми преступлениями. Ах! Если бы он утопил их всех! Но в своем милосердии он повелел их миру вновь вынырнуть омытым чистыми водами потопа. Однако проклятие по-прежнему таилось в семени той горсти людей, которой он позволил спастись в ковчеге. Снова начались убийства, развязалась бесконечная война. Бог взирал на это с безграничным долготерпением, не желал карать, до конца готовый прощать. Он даже послал своего сына в злобный мир, чтобы научить людей кротости и любви. Он молился за них, но ты знаешь, что они с ним сделали. Бросив вызов небесам, они вскоре предали весь свой мир адскому пламени. С сатанинской сноровкой они создавали все новое оружие, чтобы убивать друг друга. Они обрушивали смерть с неба на жилища, они отравляли животворящий воздух испарениями ада. Рев их битв сотрясает всю их землю. Когда небо окутано покровом ночи, мы отсюда видим, что даже свет их звезды стал красным, как кровь, и мы слышим стоны их раненых. Один из ангелов, стоящих у престола Божия, говорил мне, что каждое утро глаза мадонны красны от слез, а рана в боку ее сына вновь кровоточит.

— Но как же бог — ведь он бог милосердия — позволяет этим мукам длиться? — спросил я. — Как может он спокойно слушать эти крики боли?

Пожилой архангел боязливо осмотрелся, не услышит ли кто-нибудь его ответа.

— Бог стар, и сердце его устало, — прошептал он, словно страшась собственных слов. — Его приближенные полны такой бесконечной любви к нему, что не решаются нарушать его покой и не говорят ему об этих бесконечных ужасах и страданиях. Часто он просыпается от своей тяжелой дремоты и спрашивает, что вызывает оглушающий гром, доносящиеся до его ушей, и вспышки зловещего света, пронизывающие ночь. А приближенные отвечают, что грохот это голос его собственных туч, а свет — это вспышки его собственных молний. И он снова смыкает усталые веки.

— Так лучше, достопочтенный архангел, так лучше! Если бы его глаза увидели то, что видели мои, и его уши услышали то, что слышали мои, он вновь раскаялся бы, что создал людей. Вновь он повелел бы разверзнуться источникам глубин и уничтожить людей. На этот раз он утопил бы их всех и в ковчеге оставил одних животных.

— Бойся гнева Господня!

— Я не боюсь бога. Но я боюсь тех, кто некогда были людьми: суровых пророков, отцов церкви, святого Петра, который строгим голосом приказал мне ждать здесь его возвращения.

— Я сам немного боюсь святого Петра, — признался престарелый архангел. — Ты слышал, как он упрекнул меня за то, что я дал себя прельстить Люциферу? Сам бог меня простил и позволил мне вернуться на небо. А разве святой Петр не знает, что простить — значит, забыть! Ты прав, пророки суровы. Но они справедливы, они просвещены богом и говорят его голосом. Отцы же церкви могут лишь читать мысли других людей в тусклом свете смертных глаз, и потому их голоса — человеческие голоса.

— Ни один человек не знает другого. Как могут они судить то, чего они не знают и не понимают? Я хотел бы, чтобы среди моих судей был святой Франциск. Я любил его всю жизнь, а он знает и понимает меня.

— Святой Франциск никогда никого не судил, он только прощал, как сам Христос, который вложил свою руку в его руку, как будто они братья. Святой Франциск редко появляется в зале суда, там, где ты будешь вскоре стоять. Да его там и не очень любят. Многие мученики и святые завидуют его священным стигматам, и не один небесный вельможа чувствует себя неловко в своем сверкающем одеянии, осыпанном золотом и драгоценными камнями, когда среди них появляется il Poverello в рваной сутане, превратившейся в лохмотья от долгой носки. Мадонна штопает ее и ставит на нее заплатки; она считает, что дарить ему новую не имеет смысла, он все равно ее кому-нибудь отдаст!

— Если бы я только мог его увидеть! Я задал бы ему вопрос, который задавал себе всю жизнь. Наверное, ответа не знает никто, кроме него. Но, может быть, ты мне ответишь, мудрый старый архангел? Куда идут души безгрешных животных? Где их рай? Я хотел бы это знать, потому что… потому что…

Больше я не посмел ничего сказать.

«В доме отца моего обителей много», — сказал Христос. Господь, создавший всех животных, позаботился и об этом. Небеса велики и вместят всех…

— Слушай! — прошептал старый архангел и указал на открытую арку. Слушай!

Чудесная мелодия арф и детских голосов донеслась до меня, когда я заглянул в небесные сады, напоенные ароматом неземных цветов.

— Подними глаза и смотри, — сказал архангел, почтительно склоняя голову.

Еще до того как мои глаза увидели священный бледно-золотой нимб, который обрамлял ее чело, мое сердце ее узнало. Каким все-таки несравненным художником был Сандро Боттичелли! Она шла совсем такая, какой он ее столько раз изображал, — юная, чистая и все же с нежной материнской заботливостью во взоре. Ее сопровождали увенчанные цветами молодые женщины с улыбающимися губами и девическими глазами — нескончаемая весна! Ангелочки с пурпурными и золотыми крылышками поддерживали края ее одежд, другие расстилали у ее ног ковер из роз. Святая Клара, подруга святого Франциска, что-то шепнула Мадонне на ухо, и мне даже показалось, что Матерь божия, проходя мимо, обратила взор на меня.