В Коковцев - Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)

• Название: Из моего прошлого 1903-1919 годы (Часть 3)
• Автор: В Коковцев
• Жанр: История

---

Ему показалось даже однажды, что и Государь находит в такой мысли много справедливого и даже, как передавал ему А. С. Ермолов, и сам был недалек от того, чтобы допустить ее осуществление, если только Он видел бы из каких элементов можно составить такое, как он назвал "коалиционное" Министерство. По его словам, та же мысль проникла и в круги Яхт-клуба и развивалась там на {206} все лады Великим Князем Николаем Михайловичем, прямо заявлявшим, что она нравится Государю и встречает только упорнейшее сопротивление не только лично в Горемыкине, но и во всем прежнем ото окружении по Министерству Внутренних Дел. Столыпин прибавил, что ему не раз уже дано было понять, что, вероятно, Горемыкин останется весьма недолго и ему, Столыпину, не миновать быть его преемником, так как при современном общественном настроении и при том, что каждую минуту можно ждать самых резких вспышек, естественно, что никто другой, как Министр Внутренних Дел, должен быть Председателем Совета Министров. Раздумывая над таким состоянием умов, Столыпин спросил меня, как смотрю я на возможность для меня оставаться в составе такого коалиционного Министерства, потому что он считает совершенно невозможным, чтобы я не вошел в его состав, но он безусловно убежден, что никто из общественных деятелей не поднимает и тени возражения против моего сохранения портфеля Министра Финансов.

На вопрос мой, на каких же именно общественных или угодных общественному настроению людей предполагает он рассчитывать, так как не зная людей, я не могу сказать решительно ничего, он мне ответил, что весь наш разговор имеет чисто академический характер, так как он не говорил решительно ни с кем, и имеет в виду людей примерно такого типа: Кони - для Министерства Юстиции, Д. Н. Шипова - для Государственного Контроля, Гр. Гейдена - для Земледелия, если бы не удалюсь провести Кривошеина, Н. Н. Львова, например, для Обер-Прокуратуры Синода. Он прибавил при этом, что указывает на такие имена, как на показатель калибра людей, среди которых можно было бы искать нового Министерства. Сославшись на то, что я совершенно не знаю ни Львова, ни Шипова, и не могу сказать решительно ничего о них, но я не представляю себе, каким образом вообще люди, не имеющие навыка к работе могут быть полезными руководителями ведомств в такую смутную пору, требующую напряженной работы всех ведомств.

Я сказал Столыпину, что лично для меня не имеет прямого значения, кто именно из людей, облеченных общественным доверием, будет вместе со мною входить в состав министерства, коль скоро против меня не встречается принципиальных препятствий, но что мне непонятно идея смешения в одном кабинете людей прошлого, с людьми "совершенно иной формации и иных идеалов, и я не вижу, {207} каким образом может быть налажена работа среди людей, не связанных между собою ни прошлым, ни взглядами на будущее.

Мои сомнения представляются мне особенно справедливыми для должности Министра Финансов, голос которого нужен для всех ведомств, и с которым, чаще, нежели с кем-либо из других министров, неизбежно возникнут столкновения по самым непредвиденным поводам. Поэтому, мне кажется, что нужно поставить вопрос обо мне в совершенно обратную плоскость: если сотрудничество со мною желательно для него и не составляет препятствия к вступлению общественных деятелей в состав правительства, то раньше, чем разрушать персональный вопрос, нужно выяснить совершенно точно, какие требования предъявит новый состав правительства ко мне, как Министру Финансов, и в какой мере я в состоянии их выполнить.

Я человек старых навыков, у меня свои принципы и своя школа, а она, как всякая школа, не может приноровиться к требованиям, выходящим из совсем иных оснований. Поэтому следовало бы раньше сговориться, понять друг друга и пойти общею дорогою, если будет видно, что мы можем быть попутчиками, и, наоборот, разойтись раньше, чем выяснится между нами непримиримое внутреннее противоречие, которое все равно приведет неизбежно либо к моему уходу, либо к уходу несогласных представителей общественного доверия.

Внимательно выслушав меня, Столыпин сказал мне, что он разделяет мое мнение и понимает его в том смысле, что я не отказываюсь принципиально от сотрудничества с новыми людьми, но нахожу только, что лучше сговориться с ними раньше, чем потом расходиться не из личных, а чисто из принципиальных несогласий. Он просил меня изъявить свое согласие на то, чтобы наш разговор был дословно передан тем людям, с которыми ему представится, быть может, необходимость вести подробную беседу. На этом наша беседа окончилась, и Столыпин сказал мне, что сердечно благодарит меня за все, что я так откровенно сказал ему, и прибавив, что он совершенно уверен в том, что Государь не отпустит меня. Я же просил его отнюдь не стесняться мною, так как возможность сблизить Думу с правительством выше всяких личных соображений, хотя я и не вижу, каким путем можно достигнуть этой цели, когда раздражение против правительства дошло уже до такой точки кипения.

При всем этом разговоре, Столыпин не обмолвился мне {208} ни одним словом о том, что он уже вел о том же не раз, беседу с Министром Иностранных Дел Извольским, который был, как стало потом известно, одним из самых горячих сторонников идеи Министерства из лиц "общественного доверия". Не сказал он мне также и о том, что он вел также переговоры с представителями кадетской партии, как потом открыто говорили и печатали главари этой партии. Кто умолчал о том, что было, и кто удостоверил то, чего не было, - этого я не могу сказать.

Со мною беседа на эту тему не возобновлялась, и только уже позже, после 12-го августа, Столыпин однажды с большою горечью сказал мне, что все его попытки привлечь в состав правительства общественных деятелей, развалилось об их упорный отказ, так, как одно дело критиковать правительство и быть в безответственной оппозиции ему и совсем другое идти на каторгу, под чужую критику, сознавая заранее, что всем все равно не угодишь, да и кружковская спайка гораздо приятнее, чем ответственная, всегда неблагодарная работа. Он закончил свою фразу словами "им нужна власть для власти и еще больше нужны аплодисменты единомышленников, а пойти с кем-нибудь вместе для общей работы, - это совсем другое дело".

Поели этой нашей встречи прошло еще несколько дней.

Пятого июля, в среду, я был приглашен с женою к обеду к Графине Клейнмихель, жившей недалеко от нас на собственной ее даче у Каменноостровского театра. В числе приглашенных был Граф Иосиф Потоцкий. Перед тем, что мы пошли к столу, он спросил меня совершенно открыто: на какой день назначен роспуск Думы, так как ему передают, за достоверное, что днем роспуска назначено ближайшее воскресенье. Я мог ответить ему совершенно честно, что Совет Министров не обсуждал, этого вопроса, что мне не известен не только день роспуска, но и самое намерение совершить этот роспуск. Он мне не поверил и громко сказал так, что окружающие слышали: "на Вашем месте я вероятно поступил бы точно так же и стал бы тоже категорически отрицать решение правительства, но это нисколько не изменит положения дела, и я совершенно уверен в том, что роспуск решен, и что он будет произведен именно в воскресенье".

На другой день, в четверг, возвращаясь из города на дачу, я опять заехал к Столыпину на Аптекарский остров, не желая говорить о таком щекотливом деле но телефону, {209} передал ему разговор с Потоцким и получил от него в ответ только выражение его недоумения - откуда почерпает публика такие сведения, когда вопрос о роспуск Думы был затронуть в более или менее определенной форме только во вторник, когда он выезжал вместе с Горемыкиным в Царское Село, причем не только не был установлен окончательно день роспуска, но даже Государь прямо заявил, что Он желает знать мнение правительства, и просил Горемыкина обсудить на этой неделе вопрос и назначил ему приехать с докладом вечером в пятницу 7-го числа.

В тот же день к вечеру я получил повестку, извещавшую меня, что заседание Совета назначено у Горемыкина именно в этот день, в восемь часов вечера. Мы условились утром по телефону со Столыпиным, что поедем на заседание вместе, на его паровом катере, но под вечер он известил меня, что должен изменить наше обоюдное решение, так как должен до заседания быть в другом месте и приедет оттуда прямо на Фонтанку.

Я нарочно передаю все эти мелкие подробности потому, что они очень характерны. Столыпин не хитрил со мною, да ему и не было в этом никакой надобности. Он и сам не знал, что будет вызван в Царское Село вместе с Горемыкиным, и узнал об этом только днем в пятницу по телефону из Александровского Дворца, не подозревая вовсе о том, что ждало его вечером того же дня.

Единственной о чем не упоминал Столыпин в частных беседах со мною за все тревожные дни конца июня и начала июля месяца, было то, что проект указа о роспуске Думы обсуждался между ним, Горемыкиным, и Щегловитовым задолго до последних дней и был даже передан Горемыкину в переписанном виде, без указания, однако, числа, и об этом факте, как деле окончательно решенном в Совете Министров, по крайней мере, в моем присутствии, вовсе не было и речи. Столыпин, впоследствии, на мой вопрос, почему именно он никогда не говорил мне об этом, сказал только, что он никому ничего не говорил только потому, что указ сам по себе содержал простое приказание Государя и его редакцию нечего было ни обдумывать, ни делать из него предмета особого обсуждения. Я уверен в том, что Столыпин был совершенно искренен со мною, тем более, что по существу вопроса о необходимости роспуска он много раз вел со мною самую откровенную беседу.