Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом

• Название: Гонки с дьяволом
• Автор: Владимир Кузьменко
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

Роман катастрофа о массовой эпидемии на постсоветском пространстве.

---

— Вы в лес далеко не ходите одни.

— Собак же нет.

— Зато есть зубры. У них сейчас телята и, вообще, характер скверный.

— Да нет, мы тут недалеко, почти возле дома.

— А когда будет разрешена охота? — поинтересовалась Евгения, — хочу попробовать…

— Думаю, что осенью можно будет немного поохотиться на лосей и зубров. Но это не женское дело.

— Вот еще! — Евгения надула губы.

— Ладно, что-нибудь придумаем.

— А я бы не могла стрелять в зверей. Мне их жалко, — Катя помогла Беате встать со стула. — Пойдем, милая, я помогу тебе подняться по лестнице.

Попик оказался не такой уж пожилой. Его старила солидная борода с густой проседью и длинные, по самые плечи, волосы. Была на нем поношенная ряса, или как она там называется. Не та ряса, в которой попы отправляют службу, а повседневная, длиннополая одежда, в коей служители божии появляются в миру, ходят по улице, заходят в общественные заведения, если в том имеют нужду, или в дома своих прихожан. На груди у него висел дешевый крест на медной цепочке. Я вспомнил, что среди вещей, захваченных в банде, был массивный серебряный крест. Только вот католический или православный? Я в этих делах не смыслил. На всякий случай шепнул Елене, чтобы она отнесла записку нашему завхозу.

— Как величать вас, батюшка?

Попик сидел погруженный в свои мысли и не заметил, как я вошел. Засуетился, вскочил, отвесил поклон.

— При крещении удостоился имени Серафима.

Он был небольшого роста, сухощав. Я еще раз убедился, что он не старый, ему было не больше пятидесяти.

— Судя по вашему имени, вы потомственный служитель Божий. Не так ли?

— Истинно так! И отец, и дед, и прадед удостоены были духовного сана и я вот, недостойный слуга Божий, по стопам предков своих несу людям слово Господне в час испытаний великих и бедствия народного.

— Семья ваша?

— Вдовец я. Супруга моя, блаженной ее памяти, раба божья Анна лет шесть назад преставилась. Рак. А дочь замужем была, в Чернигове жили. Что с нею — не знаю. Один я остался, как перст на белом свете.

— Ну, вы еще не старый!

— Спаси меня, Господи, от соблазна мирского и плоти алчущей, — он перекрестился, — не о мирской жизни помыслы мои, а о спасении душ заблудших. Великое испытание послал нам Господь и предупреждение последнее. Истощилось терпение Создателя и решил Он детей своих наказать за непослушание и грехи их тяжкие.

— Что до грехов, то я с вами согласен, батюшка. Грешен человек перед Природою, его питающей и пестующей, и перед самим собой, перед теми, кто жил до него и перед теми, кто еще родится.

— Сие отрадно слышать из уст личности столь незаурядной, — поп явно приободрился, — Господь бесконечен в доброте своей…

— Вы ко мне по делу, отец Серафим? Мне говорили, что вы хотите открыть церковь?

— Да. Хотел получить разрешение у светской власти на открытие храма Божьего в селе Грибовичи.

— Для этого не нужно разрешения. Что касается меня и моего окружения, то мы питаем глубокое уважение к чувствам верующих и никаких препятствий отправлению обрядов культа чинить не будем.

Вошла Елена и протянула мне сверток. Я открыл его и вытащил крест.

— Примите, отец Серафим, скромный дар в знак моего к вам уважения и доброжелательства.

Отец Серафим вознес глаза к потолку и начал шептать молитву. Елена стояла, переминаясь с ноги на ногу, стараясь привлечь мое внимание.

— Ну, что еще?

Я подошел к ней. Она поднялась на цыпочки и быстро зашептала.

— Неси! — разрешил я, выслушав ее.

Она выбежала во двор и тотчас вернулась, неся в руках большой сверток. Я развернул его и перед глазами, сверкая серебром, золотом, расшитыми крестами и узорами, засверкала парадная ряса священнослужителя.

— Вот вам, отец Серафим, для первого торжественного богослужения подарок от светской власти.

Отец Серафим остолбенело смотрел на нее, не решаясь прикоснуться.

— Это же митрополитское облачение! — наконец вымолвил он.

— А вы и будете у нас митрополитом.

— Не удостоен, — возразил поп.

— Ну, как хотите, — я повесил рясу на спинку кресла. По всему было видно, что батюшке очень хотелось примерить ее, но…

— Думаю, — решил я ему помочь, — в церковной иерархии открылось сейчас множество вакансий. Вы можете смело взять это. Знаете, во время сражения, когда убивают командира полка, то его место занимает один из командиров батальона, а место комбата — ротный и т. д. Бывали случаи, когда дивизиями командовали лейтенанты, а полками — сержанты. При этом не ждали утверждения сверху. Это происходило потом. Надо действовать сразу, по обстановке.

— И то верно, и то верно… — быстро заговорил поп.

— Да вы примерьте.

Отец Серафим переоделся и сразу преобразился. Это был уже не заштатный попик из провинции, а высший иерарх церкви. Вид его стал величественен, и мне показалось, что пройдет минута-другая, и он протянет мне руку для поцелуя. Решив, что все вопросы исчерпаны, я поднялся, чтобы пожелать отцу Серафиму всего доброго, но он, по-видимому, был расположен продолжать разговор. Тон его, однако, стал наставляющим:

— Отрадно видеть, — с едва скрываемыми нотками покровительства, начал он, — изменение отношения светской власти к духовной. — Может быть, — продолжал поп, — настала пора, чтобы исправить вопиющую несправедливость, которую допустило государство по отношению к церкви.

— Что вы имеете в виду?

— Государство и церковь должны идти рядом, — наставительно произнес мой собеседник. — Отделение церкви от государства нанесло вред обоим. Государство сильно единой духовной сплоченностью. Церковь же нуждается в государстве, как пастырь в посохе.

— Здесь я не могу согласиться, — поспешил рассеять его заблуждения, — во-первых, я атеист в четвертом поколении…

— Это не имеет значения. Святой Константин не принял при жизни христианского учения, но удостоился от церкви высшей почести…

— Вы меня не поняли, отец Серафим. Я хотел сказать, что считаю отделение церкви от государства актом высочайшей справедливости. Государство провозглашает терпимость веры. Если церковь остается государственной, то не может быть веротерпимости. Актом отделения государство проявляет уважение к религиозным чувствам верующих, не ставя ни одну религию выше другой. Вспомните, сколько страданий и крови принесла государственная церковь народам. Костры инквизиции, миллионы замученных мужчин, женщин, детей…

— Это — католическая церковь!

— А разве православная церковь миловала «заблудших овечек»? Вспомните гонения старообрядцев, когда доведенные до отчаяния люди живьем сжигали себя в молельных домах…

— Это все в прошлом… — пробормотал поп, опустив голову

— Прошлое, если оно забывается, становится настоящим или будущим! Человечество — не Господь Бог. Если Господь может простить прегрешения, то человечество никогда не простит церкви ее жестокости и фанатизма, алчности и развращенности ее иерархов. Вы думаете, что это забывается? Нет! История упрямая дама, у нее отличная память. Проходят годы и тайное становится явным. И не только в церковных делах. Церковь часто пугала народ Страшным Судом. Вы знаете, мне кажется, что этот Страшный Суд — это Суд Истории. И от него не уйти никому!

— Если вы так настроены против религии, то почему вы не препятствуете открытию церкви, даже сделали ей подарки?

— Вы меня не поняли. Я никогда, слышите, никогда не был настроен против религии. Я уважаю чувства верующих, так как, по сути, вера — это идеология, а мой принцип — отрицание насилия в идеологии. Идеологию нельзя уничтожить, нельзя спасти. Она возникает и рушится под влиянием реальности, в зависимости от восприятия ее каждым человеком. Я против насаждения идеологии огнем и мечом, против использования ее в целях создания социальной несправедливости, против исключительных привилегий носителей какой бы то ни было идеологии. Только одну идеологию я не могу воспринимать с терпимостью — идеологию насилия и унижения человеческого достоинства. Против этого я не устану бороться. Вы хотите молиться Богу. Молитесь! Но не смейте мешать другим молиться своему Богу. Будьте терпимы к инакомыслию и пользуйтесь со стороны других такой же терпимостью. Но не призывайте к уничтожению католиков, потому, что они католики, а мусульман — потому, что они мусульмане. Бог есть любовь! Так возлюбите же друг друга и не мешайте друг другу жить.

— Христос учил: «Возлюби врага своего!» Если Бог — любовь, то почему вы так жестоко расправляетесь с врагами своими?

— Вы имеете в виду банду?

— Но они тоже люди!

— Представьте, отец Серафим, что вы идете с женою или дочерью по лесу и на вас нападают волки. Вы что, «возлюбите врага своего», ибо волк — враг и дадите им пожрать своих родных?