Ричард Руссо - Свет на Монегане

• Название: Свет на Монегане
• Автор: Ричард Руссо
• Жанр: Современная проза

---

Мартин покачал головой.

— Нет, пистолета нет. Просто пришел на вас посмотреть, — сказал он, довольный, что ему удалось вложить в свои слова такую же неприязнь, какая сквозила в объяснении самого художника насчет солнца.

По-видимому, Тревор тоже счел его ответ достойным.

— Что ж, полагаю, мне следует вам довериться, — сказал он, наконец кое-как поднимаясь на ноги.

Мартин взошел по лесенке на веранду, после чего наступил неловкий момент, так как обоих явно не вдохновляла перспектива рукопожатия.

— Там по столом еще одна банка — может, достанете? — сказал художник. — Я бы и сам справился, но у меня это займет добрый час.

Мартин достал банку и еще две. Роберт Тревор тем временем собрал кисти, разложил их кучками по непонятной Мартину системе, а потом плеснул в каждую из банок растворителя из жестяной фляги. Присев на корточки, Мартин подоткнул под столик отвалившуюся ножку — у него это получилось лучше, чем у Тревора.

— Я не хотел мешать вам работать, — сказал Мартин, поняв, что дело свелось именно к этому.

Художник поглядел на него так, будто он сморозил откровенную глупость. А он настоящий великан, подумал Мартин. У Тревора был огромный живот, но при его росте впечатления тучности не возникало. Наверное, раньше, когда они с Кларой любили друг друга, он был стройным. Мартин не сомневался в их отношениях с тех пор, как распечатал его картину.

— На сегодня свет уже кончился, Мартин, — Тревор пожал плечами. — Самый хороший свет бывает рано. Все остальное делаешь по памяти, не то что в вашем сомнительном бизнесе.

Так, подумал Мартин. Стало быть, Клара ему говорила. Сначала валялась с этим художником в постели, а потом рассказывала ему об их жизни, об их браке.

— Как это называется у киношников? Последний свет на закате?

— Волшебный час?

— Ага. Волшебный час, — кивнул Тревор. — Скажите, это правда или очередная выдумка вашего брата?

— Да нет, все вполне реально.

— Ах вот как, — отозвался Мартин таким тоном, что нельзя было понять, поверил он Мартину или нет. — Ну, если вы явились не для того, чтобы меня убить, тогда присаживайтесь, и я принесу пива. Когда я вернусь, вы расскажете мне, была ли моя Клара «вполне реальной», чтобы вас устроить.

Ее привезли в добротной профессиональной упаковке, но когда Мартин увидел на ярлыке обратный адрес, он поставил коробку в угол у себя в кабинете. Джойс всегда была малоприятной женщиной, а следовательно, ее подарок тоже имел все шансы оказаться малоприятным. Она звонила ему неделей раньше и предупредила, чтобы он ждал посылки, но не пожелала уточнить, какой именно. «Я не отправлю ее, пока не услышу, что у тебя новая подруга, — пояснила она. — Это серьезно, Мартин?»

«Не понимаю, при чем здесь ты, Джойс», — отрезал он, радуясь, что может так ответить, ибо совершенно не представлял себе, насколько серьезен его новый роман. Загадкой было уже то, как Джойс, жившая на другом конце страны, вообще пронюхала про Бет. Почему это ее волнует, он тоже не понимал. Третьей загадкой можно было считать содержимое ее посылки, столь заботливо упакованное, но даже все три загадки оптом не пробудили в Мартине почти никакого любопытства. Форма коробки позволяла предположить, что внутри находится картина, но из этого он сделал ошибочный вывод, что сама же Джойс ее и написала.

Так коробка и простояла невскрытой больше недели. Даже Бет, и та заинтересовалась ею; а может быть, ее заинтересовало просто отсутствие интереса у Мартина. Она обожала подарки и получала их во множестве — правда, в основном от своего полуслабоумного отца, который был ненамного старше самого Мартина. Этот папуля, как она его называла, жил в Миннесоте вместе с женой, своей ровесницей, и Мартин благодарил бога за то, что ему так и не довелось с ними встретиться. Бет не демонстрировала особенной привязанности к родителям, но когда отец присылал ей очередной пакет, у нее мгновенно загорались глаза. «Ты никогда мне ничего не даришь, Мартин, — притворно сетовала она, вскрывая посылку. — Почему бы это?»

Какой бы инстинкт ни помешал Мартину распаковать коробку в день ее получения, вскоре он убедился, что на этот раз чутье его не обмануло. Едва сорвав с защитной решетки внешнюю оболочку, он понял, насколько был прав. Увидев сквозь решетку Клару, он подавил могучее желание немедленно запереть входную дверь и задернуть все шторы, чтобы наглухо изолировать комнату от ярких лучей калифорнийского солнца. Освободив картину до конца и прислонив ее к стене, он замер надолго — позже он и сам не мог бы сказать, насколько, — будто загипнотизированный сначала изображением, а затем, почти в той же степени, подписью Роберта Тревора в правом нижнем углу. Конечно, он и без подписи сразу догадался, что автором этого полотна была не Джойс. Во-первых, у Джойс не нашлось бы и крупицы подобного таланта. Во-вторых, она никогда не видела Клару такой. Дело было даже не в наготе его жены и не в ее позе — прямо за порогом открытой двери, в потоках света, тогда как все остальные предметы прятались в тени. Нет, тут было что-то другое. Там, где позволяло освещение, картина была выполнена с фотографической точностью, и даже не выполнена, а именно выписана — такого эффекта, подумал Мартин, не даст никакая камера. Наверно, Джойс и вправду получила большой кайф, вынужден был признать он позже, когда чары наконец развеялись — по крайней мере, развеялись настолько, что Мартин снова стал самим собой. Представить, как он падает на колени перед такой Кларой, — это стоило любых хлопот плюс немалых затрат на доставку.

«Ну и что там было?» — спросила Бет тем вечером, вернувшись с работы. Прежде чем услышать, как открывается дверь в гараж и «Ауди» Бет заезжает внутрь, он успел открыть бутылку белого вина и осушить ее наполовину.

«Ты о чем?» — спросил он с напускной беспечностью.

Она налила себе в бокал вина, с любопытством посмотрела на Мартина и показала ему щепку от решетчатого каркаса, который он разломал о колено на маленькие кусочки и засунул в один из больших пластиковых мусорных баков в гараже. Неужели он забыл прикрыть его крышкой? А может, Бет имеет обыкновение каждый вечер заглядывать во все мусорные баки, чтобы проверить, не выбросил ли он сегодня чего-нибудь интересненького?

«Гадость, — наконец сказал он, искренне веря, что говорит правду, затем добавил: Ничего важного», — наичистейшая ложь, которая когда-либо срывалась с его уст.

Она кивнула, точно добилась от него исчерпывающего объяснения, и подняла свой бокал на свет. «Не наше обычное белое», — заметила она, сделав глоток.

«Да».

«Сладковато. Обычно ты такое в рот не берешь».

«Давай поедем на выходные в Палм-Спрингс», — предложил он.

Она снова посмотрела на него, явно озадаченная. «Ты же только что закончил там съемки. И сам говорил, что тебя тошнит от этого места».

«Теперь, когда мы оттуда уехали, там все по-другому», — пояснил он.

— Итак, Мартин, — сказал Роберт Тревор, возвратившись с двумя запотевшими бутылками отечественного пива — Мартин и не знал, что этот сорт еще выпускают. Художник застегнул часть пуговиц на своей синей джинсовой рубашке, хотя сверху, у шеи, из-под нее по-прежнему выбивался пучок седых, испачканных краской волос. Тревор сел в несколько этапов, словно путем постепенных соглашений с нижней половиной своего тела. — Я видел какие-нибудь из ваших фильмов?

— Моих фильмов? — Мартин улыбнулся и отхлебнул глоток холодного горького пива. — Я не режиссер, Роберт.

Его собеседник все еще пытался устроиться поудобнее, вытянув перед собой больную ногу и придерживая ее рукой, явно досадуя на то, что вынужден это делать.

— Там, в доме, я пытался вспомнить, как вы называетесь. Клара говорила, но я забыл.

— Рогоносец? — предположил Мартин.

Роберт Тревор не стал отвечать сразу. Очевидно, его не так-то легко было вывести из равновесия, и это вызвало у Мартина невольное уважение. Глаза у него были пронзительные, светло-голубые. Эти глаза он устремлял на обнаженную Клару, и та не возражала.

— Типичное словечко эпохи Ренессанса, — наконец сказал Тревор. — Да и само понятие, в общем, тоже.

— Вы так думаете? — спросил Мартин, чувствуя, что развитие этой темы может дать ему некоторое преимущество. — А вы когда-нибудь были женаты?

— Нет, — признал художник. — Эта идея всегда казалась мне ущербной.

— На это можно было бы ответить, что ущербны не идеи, а люди.

Роберт Тревор посмотрел вдаль, точно и впрямь задумавшись, насколько справедливо замечание Мартина, но потом быстро воскликнул:

— Папаша! Вот вы кто. Так у вас, кажется, именуют главных осветителей.

Мартин не сдержал внутренней улыбки. Ясно, что если бы он одолел такое расстояние лишь ради того, чтобы добиться от этого Роберта Тревора извинений, ему пришлось бы разочароваться. Однако — и это было приятно — он не сомневался, что преследовал другую цель.