Филипп Станиславский - Шёл четвёртый день войны

• Название: Шёл четвёртый день войны
• Автор: Филипп Станиславский
• Жанр: Альтернативная история

---

Попробовал было Пашка смикнутися, но получил пинка здоровенным ботинком в бок: "Лежи, гад! Убью! "- Прошипел один из чужих, выдернул из спины напарника ножа, вытер лезвие о гимнастерку забитого Пашиной напарника и спрятал в ножны. Чуть не закричал Пашка - "Братцы! Спасите! "- Уже и рот открыл, но уперся ему в грудь ствол вражеского автомата с толстым надульником. Это и есть тот глушитель, о котором говорят все, догадался Пашка. Просто чудо, какая ерунда в голову лезет, когда смерть в глаза смотрит, подумалось. Так вот, увидел этот глушитель Пашка, совсем пропал у него голос и все тело залило холодным и липким потом, будто под ливень попал, белье хоть выкручивает. А трое Гевал деловито продолжали готовить свое оружие к бою. С спокойной деловитостью готовились, как, скажем, готовится к работе токарь, или, например, автомеханик. Не зеленые пацаны, Пашке, например, только двадцатый год пошел, всего шесть месяцев назад, как ему забрили лоб и взяли в армию, взрослые дяди, коренастые, как дубы. И, по всему видно, делать такое им не впервой. Поднаторели ...

Лежал Пашка на дне окопа, а чужие топтались по нему ногами и по телу погибшего товарища также топтались. А потом стучали выстрелы, глухие, будто кто палкой по большой подушке со всей силы лупил: пух-пух-пух ... Значит, по батальону стрелять начали. А потом заработал вражеский пулемет. Весело и звонко работал, не так, как наш крупнокалиберный ДШК, сравнил мысленно Пашка. И густо сыпались вниз, руку только протяни, толстые короткие стреляные гильзы и звенья металлической ленты. А за две-три секунды долетели до Пашки взрывы на шоссе - будто очень часто лопались на том асфальте фарфоровые чашки, такой звук был. А еще через пару минут на дороге захлопали взрывы противопехотных осколочных мин, Звук Пашке уже хорошо знаком, - значит, попал и его батальон в минную ловушку, о которой только вчера говорил ротный старшина. А, значит, мало кто живым останется от батальона. Перемелите мины всех в кровавый фарш, здесь этих дьявольских штук на каждом метре пути к черту набитая. Накануне от одного из батальонов, который в такую же ловушку на этом же шоссе попал, осталось живыми то с десяток бойцов, да и те в трибунал загремели. А кого же йще туда тянуть, если все батальонные начальство геройской смертью полегло на той дороге, где идти этим горемыкам выпало?

Но еще не верилось Павлу, что случилось с ним несчастье, надеялся, что случится вдруг необычное - и исчезнут чужие солдаты, как призрак ... Но ничего не произошло. Отгремело на шоссе и стали враги собираться обратно в зарослей, из которых - так думал Пашка, - они и вышли на этот Большак. И по тому, как неторопливо, без спешки они собирались, перекурювалы в окопе, понял он, что осталось от его батальона столько же живых, как и от вчерашних несчастных. А то даже и меньше. Вплоть заплакать захотелось ему от жалости и безнадежности. Дошло до него, наконец, - не сон, что с ним случилось, горькая правда, в плен попал! Но и радость-то глубоко в душе шевельнулась - не погиб, истекая кровью на серой ленте шоссе, остается пока что жить на свете белом, еще может дышать, на солнце смотреть, а другим это уже не суждено!

- Вставай! - Толкнул его один из чужих, а другой поторопил. - Шевелись! Быстрее!

Навьючили Пашке на холм своего странного пулемета с толстым стволом, штатив и мешок со звеньями ленты. Толкнули Пашку в спину, вздохнул он и полез со своей окопчика вслед за диверсантом. А убитый товарищ его оставался лежать не похороненным на дне этого мелкого окопчика.

Холодные лучи розового рассветного солнца скользили по небу и кустарник словно был окутан седым дымкой. Серыми неподвижными бугорками лежали убитые и сырой ветер скользил между ними, и от земли тянуло холодом. Раз бросил Пашка взгляд на шоссе - там тесно лежали серые шинели, кто, кажется, мимо в кювет, где дожидалася его смерть от мины, кто стонал и просил помощи, кто крыл по матери себя, начальство, Сталина и Советскую власть, кто пытался встать и каждый раз падал, пока не прекратил все эти попытки одинокий выстрел откуда-то из кустов - и шагнул первый шаг. Первый шаг в плен ...

Чужие вели его кустарником уверенно, дорогу в минных полях знали, значит, хорошо. (А чего бы им и не знать? Сами, небось, те мины и устанавливали.) Вскоре вышли на поляну, а там такие же в чужом пятнистой одежде ждут и еще ... трое красноармейцев пленных. Стоят, с ноги на ногу переминаются. Друг на друга не смотрят - стыдно. На Пашку они посмотрели, Пашка тоже на них посмотрел и виновным себя снова почувствовал - как это так, живым-здоровым в плен попасть? Позор! Боец Красной Армии называется! А о себе Пашка решил плести этим вражина три короба, книги же Красноармейской у него все равно нет (Старшина, паскуда, так и не выдал! Никогда полагалось, говорил, наступать собрались!), Поэтому номера части своей ни за что не назовет, и кто командир-комиссар, говорить не станет! Вообще, все, что случилось, несмотря на всю реальность, все еще казалось ему каким сном, кошмаром. Никак не мог представить, что находится в плену и бредет вместе с другими, такими же пленниками, неизвестно куда, что висит его жизнь на очень ненадежном волоске, который может в любую минуту оборваться.

А по дороге пленных прибывало. Душ десять набралось, когда достаточно от шоссе удалились ...

***

Мы в окопах все скопом сидим,

Артиллерия бьет по своим.

Это снова разведка, наверно,

Ориентир указала неверно.

Недолет. Перелет. Недолет.

По своим артиллерия бьет.

В белый свет, в черный мрак, в серый дым

Артиллерия бьет по своим ...

Тысяча сто пятьдесят четвёртый отдельная рота шла навстречу своей смерти. Впрочем, не совсем так: роты умирают редко, даже когда бойцов в них совсем не остается. Рота была не только отдельной, еще называлась она штрафной. Бойцам ее приходилось остаться на поле боя, в чужой земле, самим стать этой землей. Но бойцы роты не могли знать своего близкого будущего. Не знал его даже и сам командир отдельной штрафной роты лейтенант государственной безопасности Коротков. Рота шла под привычным конвоем: "охра" с пистолетами-пулеметами наперевес, с овчарками, которые шкирилы зубы на "граждан зеков", шла дорогами освобожденной от буржуазно-националистической сволочи Украине выполнять свой интернациональный долг, несла мир и покой на земле братского народа, который столько лет ждал освобождения от капиталистической эксплуатации.

Рота третий день догоняла передовые части армии. Догоняла и никак не могла догнать. Приходил приказ осуществить марш в одном направлении и достичь до определенного часа одного пункта, а через три-четыре часа приходил другой, который направлял роту в прямо противоположную сторону. Вот и мотались туда-сюда вдоль границы бывшие "зе-ка" и их конвоиры. А конвоиров было немало: поди уберечь полторы тысячи "зе-ка", когда каждый из этих "бывших" так и стрижет глазами, чтобы рвануть "к лясу". Не у каждого хватит смекалки и умения! Третий день рта не могла вступить в бой.

Винить же в этом нужно было начальство, потому что обстановка была крайне напряженная и нервная.

В петлицах лейтенанта государственной безопасности Короткова по "шпал", соответствует его звание армейском капитану, но получает за свой тяжелый труд лейтенант государственной безопасности Коротков вдвое больше своего армейского коллеги. И по праву: тяжелая и неблагодарная у него работа, перевоспитывать, перековывать "спецконтингент", всяких там бандитов, насильников, воров, нетрудовых элементов и вредителей, а особенно "контру", троцкистов и иностранных шпионов, знаменитую 58-ю статью, враждебный советскому строя элемент.

Недругу такой работы не пожелаешь!

Однако Короткову грех жаловаться на кого - он сам предложил использовать "доходяг [57], которые по" актировци [58] должны быть списаны "в расход", на фронте непримиримой борьбы с украинским буржуазным национализмом. За двадцать лет работы в лагерях Коротков многое видел, но особенно ему жалко было, когда везли в расстрельный лес очередную партию "зеков", которые уже полностью сработались на лесоповалах, на строительстве гигантов социалистической индустрии. Было это скупердяйство экономного хозяина-крестьянина, который не может выбросить даже поломанный гвоздь, все у него должно идти в дело. А тут сотни тысяч, которые могли бы с оружием в руках отвоевать хоть метр-два вражеской территории, а сами в землю вгоняем! Пусть бы их вражеские пули жизни лишали, по крайней мере, нам бы экономия была! Такие мысли он высказал то одному своему знакомца, - вместе начинали на подавлении Тамбовской вольницы, только знакомый он родился под счастливой звездой, далеко ушел! - И тот запомнил слова Короткова. И вовремя о них вспомнил. Вот и получил сержант вневедомственной охраны (по-правде, думал Коротков и на пенсию с этим званием уйти! К ней недолго ему оставалось, выслуга лет уже давно у него была.) "Шпалы" в петлице. Умела Советская власть сообразительного и толкового, а также верного ей работника, - что правда, то правда! - Поощрять к творческому труду.