Владимир Киселёв - Весёлый Роман

• Название: Весёлый Роман
• Автор: Владимир Киселёв
• Издательство: "Молодая гвардия"
• Жанр: Современная проза
• Год: 1972

---

Мы с Вилей сначала пристроили к электрической машинке для стрижки трубку портативного пылесоса и написали плакат: «Фирма гарантирует, что ни один волос не упадет с головы клиента на его пиджак».

Затем Николай предложил ввести в парикмахерской НОТ — научную организацию труда.

Самым отстающим участком у Миши было бритье. Он не успевал брить желающих. Мы поставили в две электробритвы «Харьков» вместо их слабосильных электромоторчиков гидротурбинки, связали их шлангами с водопроводным краном, и бритвы заработали как звери. Теперь тот, кто хочет побриться у Миши в парикмахерской, может это сделать в порядке само­обслуживания, побрызгать на себя одеколоном, сказать «спасибо», бросить в прозрачную пластмассовую копилку десять ко­пеек и уйти.

От более мощного пылесоса «Уралец» мы провели шланг к креслу и соорудили несложное кнопочное управление. Воло­сы с пола убираются автоматически. И наконец, вместо этих традиционных парикмахерских простынь по нашему предложе­нию Миша ввел эффектные голубые фартуки из полиэтилено­вой пленки. Волосы по ним легко скатываются вниз, и дезин­фекция такого фартука занимает всего несколько минут.

Виля выдвинул еще идею завивки токами высокой частоты, но Миша отказался — он женщин не обслуживает. А зави­вающихся парней презирает.

— Новый анекдот, — сказал Миша. — Женщина ведет соб­ственную машину и вдруг видит двух электриков, которые взби­раются на столбы. «Посмотри на этих идиотов, — говорит она мужу. — Они решили, что я первый раз села за руль».

Я вежливо посмеялся. Миша оценил это. — Сколько? — спросил он.

— Нет, — сказал я. — Не деньги. Тут у меня целый список. Запчасти.

— А на когда?

— Побыстрей.

Миша просмотрел мой список.

— Хорошо. Достанем.

Скоро мой конек встанет на ноги. На Мишу можно поло­житься.

— Все они психи, — убежденно сказал Виля.

— Кто?

— Люди.

— Почему?

Виля, удивленно подергивая себя за бородку, рассказал, что вчера вечером он подъехал к стоянке такси на площади Кали­нина. Очередь была, как в кинотеатре на новый фильм «детям до шестнадцати…». Заднюю дверцу уже открыл матрос со сво­ей девочкой, как вдруг, минуя очередь, к машине подбежал какой-то уже немолодой, лет сорока, человек, седоватый, плот­ный, с одышкой. Он заявил возмущенной очереди: «Преследую преступника!» — и плюхнулся на переднее сиденье.

— За тем таксиI — скомандовал он, отдуваясь.

— Важное дело? — спросил Виля.

— Очень важное.

— Может быть, стрельба?

— Почему стрельба? — удивился пассажир, а потом ска­зал: — конечно, может.

Виля пошел на красный свет. Еле проскочил перед колеса­ми троллейбуса. Такси, за которым они гнались, подъехало к вокзалу. Виля за ним. Пассажир выскочил.

— Я с вами, — заявил Виля и вооружился заводной ручкой. Из такси, которое они преследовали, вышла женщина. Тоже уже немолодая, крашеная блондинка.

— Бэлочка, не уезжай! — бросился к ней пассажир и грохнулся перед ней на колени. На вокзальной площади. Между ма­шинами. А Виля стоял неподалеку, спрятав за спину свою завод­ную ручку.

В общем, он их обоих повез назад. Ехали они молча, прижав­шись на заднем сиденье друг к другу. У обоих были счастли­вые лица.

— Психи, — закончил свой рассказ Виля.

Это было вчера, а сегодня сам Виля поступает как псих. Только в другом роде. И меня втянул в это дело. Уговорил ме­ня пойти с ним на защиту кандидатской диссертации. Какой-то В. С. Громыко — однофамилец, а может, родич министра ино­странных дел — будет защищать свою диссертацию на звание кандидата философских наук. Виля собирался там выступить. Испортить этому человеку аппетит перед банкетом.

— И что, там каждый, кто придет с улицы, может так за­просто говорить что ему захочется? — спросил я. Я со­вершенно не представлял себе, как защищаются эти диссер­тации.

— По правилам — каждый.

— И даже я, если бы захотел?

— Можешь и ты.

— Ты меня не разыгрываешь?

— Нет.

В общем, это интересная штука — защита диссертации. Каж­дому человеку стоит хоть раз пойти посмотреть. Что-то вроде товарищеского суда, где всем заранее известно, что подсуди­мый будет оправдан. Но для порядка читают вслух характери­стики, отзывы авторитетных товарищей, а подсудимый все рав­но волнуется, непрерывно облизывает губы и ежеминутно по­чему-то нервно лезет в правый карман пиджака, но ничего от­туда не вынимает. Может, этот самый В. С. Громыко, когда еще учился в школе, держал в кармане шпаргалки?

— Не нужно, — сказал я Виле. — Видишь, что с человеком делается.

Но Вилю разве остановишь.

— Это вопрос принципиальный, — огрызнулся Виля. — И ты меня не толкай на путь ложной скромности и неуместной сдер­жанности.

И Виля действительно испортил аппетит этому будущему светочу философской мысли. Правда, мне показалось, что это не так уж часто бывает, как говорил Виля, чтоб посторонние вы­ступали при защите диссертации. Уж больно зашептались в за­ле, когда он появился перед столом президиума, слишком боль­шое удивление было на многих лицах. В общем, я себя чувство­вал, по выражению мамы, «як собака на хрестинах» 9 , а Виле — как с гуся вода.

— У меня несколько частных замечаний, — сказал Виля, — которые, однако, касаются сути всей диссертации. Прежде всего, на странице двадцать седьмой своей интересной работы автор цитирует известные слова Эйнштейна: «Человек стремится создать для себя наиболее приемлемым для него способом упрощенный и понятный образ мира»…

Виля не держал в руках никакой бумажки. Как всегда, ци­тату и страницу он шпарил на память, и, как всегда, это произ­вело на присутствующих оглушительное действие. В общем, многие даже рты поразевали.

— Но уважаемый диссертант, — продолжал Виля, — невер­но и упрощенно понимает эти слова «наиболее приемлемым для него способом». «Образ мира» — это значит модель, которая улучшается по мере развития науки и собственного опыта че­ловека. Но модель эта в работе, которая сейчас обсуждается, уж слишком отличается от того, что моделируется. Можно, конечно, моделировать килограмм сахара, положив на другую чашку весов железную гирю. Но мы получим модель веса саха­ра, а не его сладости или питательности. Вот такая примерно модель и получается в диссертации. Неправильная перцепция соотношения действительности и ее модели не могла не вызвать и других ошибок. И они действительно имеют место. Особен­но в таком существенном вопросе философии и этики, как счастье. На странице диссертации пятьдесят восьмой приводят­ся слова Короленко: «Человек создан для счастья, как птица для полета». Владимир Галактионович Короленко, безусловно, был замечательным писателем и очень образованным челове­ком. И все-таки у него был пробел в образовании. Он, как и наш диссертант, плохо знал Вольтера. Иначе Короленко не на­писал бы этих слов. Потому что задолго до Короленко Вольтер заметил: человек создан для счастья. На всем протяжении че­ловеческой истории эта истина еще ничем не была опровергну­та, кроме… фактов.

По залу прокатился гул, смешок.

— Автор диссертации, конечно, прав, — продолжал Виля, выждав, пока утихнет зал, — когда говорит, что материальное благополучие является базой человеческого счастья, что для счастья большинства людей необходимо освобождение чело­века от эксплуатации, уверенность в завтрашнем дне, предостав­ление человеку демократических прав и прежде всего права на труд, на отдых, на образование. Но автор диссертации все сводит к объективным условиям, очевидно, даже не задумав­шись над тем, что нельзя считать счастливым человека, кото­рый сам не ощущает этого счастья. Тем более этого нельзя сказать о семье или целом народе. Не может быть счастья без радости, без наслаждения, без душевного подъема.

И, наконец, автор неправильно трактует вопрос о совести. На странице восьмой приводится цитата из Маркса, в которой говорится, что понятие совести имеет классовый характер. Но если вдуматься в слова, которыми автор комментирует эту цитату, то выйдет, что во имя классовых интересов можно по­ступать бессовестно. А это неправильно. Маркс имел в виду сов­сем другое. Речь шла о том, что в любом обществе носителя­ми нравственного начала всегда были трудящиеся, что эксплуа­таторы по своей сути лишены нравственного начала, что в осно­ве своей безнравственным является мир, где, как говорил Сен-Симон, от бедняков требуют щедрости и великодушия по от­ношению к богатым, где крупные преступники, угнетающие и обирающие народ, облечены властью наказывать за мелкие проступки, где труд и способности многих служат невежеству, лени и пристрастию к роскоши верхушки, где безнравственные люди призваны охранять нравственность.

И тут Виля их окончательно добил.

— А в Программе Коммунистической партии, — сказал он, — говорится: «Коммунистическая мораль включает основные об­щечеловеческие моральные нормы, которые выработаны народ­ными массами на протяжении тысячелетий в борьбе с социаль­ным гнетом и нравственными пороками. Простые нормы нрав­ственности и справедливости, которые при господстве эксплуа­таторов уродовались или бесстыдно попирались, коммунизм делает нерушимыми жизненными правилами как в отношениях между отдельными людьми, так и в отношениях между наро­дами».