Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

— Ты с сестрой где выходишь? — поинтересовался шофер.

Степан с удивлением отметил, что, действительно, если доходягу откормить, а ему поголодать, то они очень похожи.

— Остановите нас у торгового, — очнулась девушка.

— Она мне не сестра, это моя блядёшка. А высадить за Базаихой, скажу где.

В кабине грузовика, как в подводной лодке на критической глубине, давление, чуть иллюминаторы не вылетают. Шофер пунцовеет лицом, оскорблённая выдернула руку из его ладони, ледяно щурится, будто капитан подводной лодки видит в перископе врага и вот-вот даст приказ — садануть торпедой.

Проехали Базаиху, санатории, последнюю остановку городского автобуса.

— Хотите её? Только ей нравится повеселее. Рукоятка заводить мотор есть?

Шофер с шумом выдохнул.

— Нет, я в такие игрушки не играю.

— Было бы желание. Здесь остановить. Расплатился бы тогда за извоз. Надеюсь, вы останетесь в полной уверенности в нашем к вам уважении.

Когда машина пропала за ельником, девушка спросила, от обиды кривясь лицом:

— Неужели ты сделал бы..?

Равнодушие не надо играть — ночь не спал, усталость накопилась.

— Была бы рукоятка для мотора — делать нечего, а так неинтересно. Не цепеней, топай туда.

Когда поднимались в гору, услышал всхлипы. Это хорошо. После обиды следует злость. А злостью, как известно, ту же икоту не в пример удивлению и испугу можно ликвидировать эффективней. Вот и знаменитые красноярские столбы. Сюда, собственно, летала освежиться светлая королева Марго перед балом у сатаны (не на юг на реку, на восток на реку).

У каменных столбов, придавленные ветками, чтоб не разнесло ветром, пустые коробки. «Столбисты» были здесь совсем недавно. Веревка, которой поднималась выпивка с закуской, на месте. Наверху из досок построена хижинка, она вроде того, что храм «столбизма», где собираются фанатичные девочки и мальчики, светски общаются, пьют и передают мысленный привет всем альпинистам мира. Степана сводили сюда разок. Подняли художника по веревке вместе с продуктами питания, он разверз этюдник (ради этого напросился) и, глянув на, открывшееся с крыла самолета, таежное море, зарекся отныне выше третьего этажа не подниматься. С третьего ещё можно спрыгнув, остаться живым, с четвёртого — увольте! Ко всему страшно ещё потому, что домик «столбистов» стоит на наклонной каменной пяточке и всё время преследует нехорошее ощущение, что от малейшего ветерка вышеперечисленное соскользнёт в пропасть соплёй по верхней губе. Зарёкся и снова здесь этюдничает.

— Что вылупилась? Полезай, перепрыгнув через предрассудки.

Девчонка потеряла дар речи, задрав голову. Она пыталась что-то сказать, но только открывала и закрывала рот. Степан сам глянув вверх, незаметно постарался вытереть вспотевшие ладони о ляжки.

— Ты… ты сумасшедший? — наконец удалось выразить свою мысль.

— Пшла давай! Будет она рассуждать тут!

Повертела пальцем у виска и села на каменную маковку. Бумажному в первый заезд рассказали, каким образом можно подняться к хижине по стыкам валунов. Затискиваешься плотнее, тебя заклинивает каменными боками, остается только ползти вверх и радоваться жизни. Кто бы знал, что придется воспользоваться практически. И намного проще, потому что оставлена веревка. Но само собой получался очередной экзамен на выживаемость. Не для нее, в первую очередь для себя. Для «столбистов» — шутейное дело, для всех остальных — чистая панихида. Единственный плюс — не надо уламывать на восхождение начинающего — пнул под зад и вперёд. Она, конечно, ругалась безобразно, пыталась рывком убежать в чащу, и даже в духе незабвенных принципов гандизма прикинуться полной непротивленкой насилию, упасть на живот, поджав под горло кулачки и не шевелиться до тех пор, пока насильнику не надоест с ней возиться, но Степан случайно обнаружил в принципах гандизма слабое место — боязнь щекотки. Хохотала до слезы, потом плакала, пока не рассмеялась, потом пыталась поймать зубами степановы пальцы, но поймала какой-то сучок, который обычно кидают для тренировки щенкам, потом ещё долго и нудно скулила. Наверху от напряжения её вырвало. Нашел запасы, открыл консерву, выпил сам полстакана водки, партнёру тоже влил сквозь зубы глоток. «Что значить: не ем мясного, ну-ка жрать!» После чего с удовлетворением отметил, что свежевыпеченная «столбистка» не собирается немедленно бросаться головой вниз в зеленую бездну.

— Если бы мне сказали еще вчера, что я физически смогу… пройти путь с тобой…

— Ты бы сильно посмеялась. Только смею уверить, это было лирическое вступление.

— Что ты еще придумал, чудак на букву «м»?

За букву «м» с чистой совестью можно было бы влепить затрещину, но Степан пропустил на этот раз и открыл дневник. В нем, каждый побывавший в хижине оставлял автограф, свежий анекдот, вплоть до собственных стихов и афоризмов. Последняя запись была такая: «Пойманный за ногу, ответит головой!» Подпись — урод «Слава, о Паламарчук сигаловский!». «Столбисты» в отличии от приземленных граждан гордо величали себя уродами, причем кавычки не подразумевались. Написал: «С приветом, забегали.», поставил число и тяжко вздохнул. Есть от чего закручиниться — он категорически против наркотиков. Даже не суррогат — тупиковая ветвь. Повреждение органа в человеческом организме, вызывающем творческие фантазии. Но похоже, придется раз попробовать. Мало того, придется пробовать в самом дьявольском варианте — ЛСД. Но только так — сделать установку — только один раз!!! — походить по облакам и напрочь забыть!!!!!!! Знакомый рок-музыкант, богемное веселое животное, обкуренно-запитое, всю жизнь в долгах, как в шелках, «Пантон» просьбе не удивился, сразу принес две пропитанные промокашки. Степану не пришлось запихивать промокашку в рот доходяге, она сжевала её со странным блеском в глазах.

— Дух, который меня защищает, для меня и придуман. Что сейчас?

Волнбразн. — плавно погладил ладонью воздух перед собой.

— Му-у-у-узыка-а-а. Мы идем в театр оперы и Балета. Что предпочитаешь? Впрочем, что будет то и предпочтёшь. Пшла!

Действительно, музыка, что же еще? Зеркало действительности отражающее её саму звуковыми образами. Один из способов познания жизни, причем способ в отличии от его доходяги не кишкотонкий. Замкнутая в себе сфера выражения субьективных чувств, самодовлеющая игра звучащих форм и чего-то там ещё. А то, понимаешь ли, привыкли они сугубо к садизму. Не-е-ет, они, субчик и субчичка (су(гу)бчики) сейчас зайдут совершенно с другого бока. И зайдут пла~а~авненько. Не в прежнем галопирующем темпе, а в некотором роде Сon indolenza, бесстрастно, безразлично, небрежно. Не нарастать коросте в геометрической прогрессии, отныне нарастать ей со всех точек зрения во всех отношениях Cn indolenza.

Давали «Лебединое озеро». За спиной шептались: «Обратите внимание, вон в первом ряду, ей со всего зала сносят букеты», присутствовала сама Чаховская, то ли балерина, ударившаяся в полититку, то ли политик, ударившийся в балет. Балетоманка ли она или политоманка не так важно, интересней раз ор ван ность повествования. Прозвучал 3(ий) ззззззвонок, Чаховская сидела, погребенная под разноцветным сугробом, а диагонали кардебалета пытались конкурировать с такими же мощными, если не больше, цветочными параллелями дарителей. Рафинированный вкус композитора подносил зрителю красивые модуляции и аттитюды Одетты одно красивее другого, а Чахвская превратилась уже в огромное цветочное полушарие, которое начинало мешать следить за сюжетом. Шепнул: «Непонятно по какому поводу собрались; балет смотреть или тётьку чествовать.» Тут Степану капнулов голову, что он давно уже не следит за «блистательной, полувоздушной, смычку волшебному послушной», а пытается разрешить интригу через пару от него. Не без хитрости одним отслеживал действие бычьей шеи, перетянутой шековoй удавкой воротничка. Вот! Он подловил бычью шею. Второй раз мужчина нагибается, вытаскивает из-под своего кресла новый букет и несет Чаховской. Степан посмотрел себе в ноги, может под зрительскими креслами цепочка из механических мальчиков, передающих букеты с задних рядов? Да вроде нет, нелепости какие цвета лягушки в обмороке! Волшебный смычок плетет изысканные кружева мелодии, а балерина давно уже закрыла глаза на чистоту внешней формы,?езре^њ с?р?гєсть?uсунка, а думает лишь о том, чтобы одухотворить свое исполнение, поднять танец на ту высоту, где он перестает быть забавой для скучающих людей и становится, сплавленным гармонией, божественным искусством. Кому надо уже заметили, что поклонение Чаховской несколько неуместно. Сферическая клумба мешала не только Степану, уже половина зала сидела на ручках кресел. Тот, кому положено, высунулся из-за кулис и дал чёткую команду. Труппа прекрасно его поняла и балетное действие плавно стекло со сцены в зрительный зал. Свевременн. Только Зигфрид и Злой гений вступили в вариацию, они танцевали прямо против степанова ряда в проходе между кресел, как танцоров отрезали от сцены два плотных ряда детей с флажками. Они раззубопоказывались и зашелестели тряпочками над головами, как-будто приветствовали не Чаховскую, а по крайней мере встречали первого Хан-Императора Великого Государства Труда. Артистам это не понравилось. Злой гений продавал себя с еще большей ангельской вкрадчивостью и показным смирением. Степан отвлекшись от бычьей шеи, полюбовался интонациями лукавого кокетства, некоторой рисовкой сквозившей в ьян?в?тых покачиваниях корпуса и удивительно точно найденной пластике скользящих неуверенных шагов, действующих завораживающе и создающих образ головокружения, готового раз двоить героя. Одиллия, стараясь поразить зрителя, грациозно взлела в прыжке, а доходяга наклонясь к нему, не без гордости сообщила, что этот прыжок называется: «сисон». Степан с досадой обернулся к Чаховской. Цветочный шар достиг высоты первых ярусов балконов и от неравномерности забрасываемых букетов несанкционированно покатился по партеру. В партере заволновались. Цветы не менее красивы «сиссона» Одиллии, пролетающей в прыжке над головами зрителей, но когда их больше критической массы, можно запросто оказаться кеглей в кегельбане. Волнение переросло в панику, паника же в партере поднялась в такой степени, что надумавшей приземлиться Одиллии элементарно не нашлось места. Художник ей сочувствует и считает, что она имеет полное право оскорбиться, изменить направление полета и вылететь прочь через галёрку. Из разбежавшегося оркестра остался один саксофон и в отчаянии вдарил соло в духе джазового мэйнстрима. Студенческая галёрка, приветствующая вылетающую из зала балерину, зааплодировала, затанцевала дискотечные Па. В правительственной ложе какой-то хмырь надрывается: