Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

— Ну что ты загадочней баальбекской веранды? Объясняй позы! Я уже вся дрожу!

— Хочешь, — расскажу. Изволь.

Почему нет под кофейко? Менторским тоном Лузин объяснял кофевару, заглядывающему в коричневую дырку турки. В физике сейчас идол за идолом валятся. Столько материала собрано, только успевай поворачиваться. Собирай из мозаики целое.

— Америку открыл, — перебил Степан. — Еще греки с китайцами разнюхали.

— Философски пожалуй. Экономичная природа бытия. Всё новое она кроит из старья. Бюст, голова, члены оторванно в наличии. Копелян собирает — швов не видать. Грамотно до безобразия! — чмокнув пучком пальцев в губы, как делает восточный человек на базаре.

— Демокрит еще до атомов допер, — проявил эрудицию Степан.

Всё верно, физические законы познаются через философские категории. Слово — атом. Интервалы между — вакуум. Логично. Китайцы тоже: Ян, достигая предела, превращается в Инь. Инь, достигая предела, превращается в Ян. Шампунь и кондиционер в одном флаконе. Единственно еще технически не разобрались. Один Тук равняется трем Нуккам. Почему равняется знают, а что из себя представляют сами Туки, Нукки, тысячью устами не объяснить.

Читал художник, как физика представляет модель вселенной? Идей множество, но признают по большому счету две. Первое: вселенная бесконечна, это наш мир, масса меньше критической, галактики разбегаются, доказано красным смещением Допплера. Второе: вселенная конечна. Если масса больше критической, после полного выгорания ядерного горючего, она сожмется в точку. Чтобы знать определенно, нужно подсчитать критическую массу вещества, а до этого пока астрономы не доросли.

— Хорошо пирожок, внутри творожок. Копелян подсчитал, что ли?

— Ему не надо подсчитывать. Копеляша не колхозный счетовод. Всех обхитрил. Есть пластилин?

Похоже, учёный вдохновился. Принес кусок пластилина. Лузин раскатал колбаску, отшлепал ладонью, перекрутил концы ленты и слепил края.

— Так ты ленту Мебиуса слепил! Тоже мне, комментатор Корана!

— Вот! Тут и попадались! Смотри теперь. Но я думаю, ты уже не поймешь.

— Ничё, с вашей неоскудевающей милостью как-нибудь допетрим.

— Да нет, просто в самом деле круто, — нарастил края пластилином, превращая ленту в шар. — Теперь повесь уши на гвоздь внимания. «Как мне сделать, чтобы все вещи были и едины, и раздельны?», — мозговал Зевс в свое время. Добро-зло, белое-черное, вещество-антивещество. Только два крайних состояния. Не три, не полтора.

— Ну, единство противоположностей. Классика марксизма. Не тяни душу!

— Сконцентрируйся!

— Да сконцентрировался, сконцентрировался. Давай, отец благой.

— Говорю! Если принять, что модель вселенной это, — поднес к степанову подбородку пластилиновый шар с дырками. — То получается, что сущее, находится как внутри, — прямо-таки трепетным голосом. — Так и снару-ужи!

Двоечник конфузливо шмыгнул носом и отвел лузинскую руку в сторону.

— Ну?

Лузин пососал губами какой-то кислющий леденец. Пора, похоже, закругляться с космологией. Не понял, так не понял, чёрный человек. Хоть рассказано просто. Практически гениально.

— Обидеться на тебя, что ли? — воткнул Степан руки в боки. — Нет, не имею права. Я маленькая рыбка.

— Что ещё за маленькая рыбка?

— Ты спросил — я ответил. Не то что некоторые. Так вот. Маленькая рыбка спросила морскую королеву: «Я постоянно слышу о море, но что такое море и где оно, не знаю». «Море вне тебя и в тебе самой», — ответила морская королева. Морскую лапшу на уши не вешала.

— Кто может хватать, пусть хватает. Главное — ключ, а остальное, сказали бы индусы — «коровность». Вот священная корова, а вот всеобщность, присущая всем элементам системы. Смотри на модель-то, юный техник, и сопрягай обстоятельства. Остальное само оформится в «коровность». Пластилиновый шар — модель вселенной. Эти дырки в нём — ноздри бога. Чувствуешь ли непостижимое дыхание бога ты, радость небожителей?

— Бога нет.

— Согласен. Назло богам отрежем нос. Гораздо интереснее. Что тут такого? Кривизна пространства зависит от материи, её заполняющей. Пространство отрицательной кривизны — геометрия Лобачевского, геодезические линии замыкаются. Пространство положительной кривизны

— геометрия Римана, линии не замыкаются. Между ними — вакуум. Плоская геометрия Евклида, обалдеть, до чего красиво!

— Это-то ясно.

Лузин чуть не поперхнулся.

— Чего тебе ясно, посланнец разума?!

— Ну, что нет отдельной мелкой частички, как основы.

— Тебе это ясно? Ты меня в гроб вгонишь!

Степан подумал чуть-чуть и заявил смелее в том плане, что ж тут неясного? Всё тип-топ. Лузин посверлил художника глазами и спросил с предельным ехидством, какое у него только есть:

— И ты можешь доказать, что вакуум является базисом вещества?

— Как два пальца об асфальт.

Не наглость ли? — всплёскивает ручками учёный. Первые гении человечества решали вопрос, надрываясь, а Бумажному, видите ли, два пальца. Хорошо, тогда вперёд!

Деваться некуда, пришлось обосновывать.

— Э-э-э… ну-у… ага. Не может быть единой неделимой частицы. Потому что… Потому что, если бы они были, значит, количество их во вселенной было бы определенное. Да! Пусть даже число огромное, но конечное. Тогда можно было бы сократить на одну частичку и сказать: единых основных кирпичей материи столько-то. Потом взять, еще сократить пару нулей и снова сказать: столько-то. То есть, если сокращать по большому счету, можно было бы тогда заявить, что: ребята, наша вселенная построена из, скажем, пятисот девяноста восьми атомов. Смешно, правда же? Раз это нелогично, значит, нет самой маленькой частички, а есть что-то другое. Пусть тогда — вакуум.

Закончил и доверчиво посмотрел на обомлевшего физика.

— Слушай, а ты ведь опасный человек! — покачал головой Лузин. — Всё понимаешь, а прикидываешься простачком, грызущим питательные ногти.

— Ладно тебе, опасный… Я могу сказать одно: человеческая мысль, что акула, остановилась — тонет. У неё воздушного пузыря нет, как у других рыб.

— Опять он мне про рыб. Начал сам, — слушай. По Копеляну получается, что помимо космологического перехода с изменениями сигнатуры метрики… а наш мировой листок имеет сигнатуру, равную единице…

— Ну да, конечно, — напомнил о себе Степан. — Это вам не сосны лобзиком пилить.

У ученого, после того как художник одним махом разобрался с монадным состоянием материи, начал пропадать энтузиазм.

— А путешествие во времени? — влез не по делу.

Лузин отрезал: вселенная не имеет свободной энергии для обратного хода.

— И пускай. Ясно одно: живи да радуйся. Что носиться, как раненные в жопу рыси? Радуйся каждой клёвой секунде. Понравилась девка — класс! Укусил шашлык, по бороде побежало — радуйся. Лодку сделал, парус сшил — плыви, загорай под солнцем советским, пой, прыгай, ну сам понимаешь.

— Бегай-прыгай… Я больше удовольствия получаю в работе, от её чудных результатов, чем от сосков.

— Ты не пра-а-ав! — по-лошадиному замотал головой, показывая, как не прав собеседник. — Эту ягодку возьмешь, да под язык. Во рту тает!

— Под язык берут таблетку нитроглицерина. Наш эффект физический — тот же сосок природы, как его ни называй: гравитационной линзой размером с амебу, или перекрестием неравновесных масс, клапаном, где вселенная выравнивает свои бицепсы, каверночкой инфинитезимальной. Нажмем на сосок, девушка отойкается, тут мы её секреты и узнаем. Нам повезло, мы сделали настоящее научное открытие. Поэтому когда я идею со взломом подкинул, Копелян за сердце хватался чисто декоративно, начал меня было пенять, потом быстро согласился. Упустить такую удачу — грех!

— Как ты говоришь, инфернальная каверночка? Надо её путёво обозвать. Так. Раз скрытая, значит, интимная. «Интимус» по-латыни означает самую глубокую внутреннюю тайну. Значит, назовем «инфернальным интимчиком».

— Ты напутал. «Инфернальный» переводится — «адский», а я сказал «инфинитезимальный», что тоже латынь, но математическое понятие, рассматривающее нечто в бесконечно малом, в абстракции. Понятно?

— Понятно. А обозвать всё равно важно. Представляешь, Америку назвали не по Америко Веспучи, а какой-нибудь Волобуев Салтык Ставрульевич доплыл бы. Волобуевия не звучит как-то. Слушай, а где граница вселенной?

— Опять двадцать пять! — Лузин зааплодировал. — Я тебе только вот объяснил. Не было никакого абсолютного начала. Это одна бесконечная гирлянда сосисок, — кулаком расплющил пластилиновый шар. — Вопрос о границах ставить не-кор-рект-но!

А Степан маленьким-то как мучился. Спать ляжет и соображает на сон грядущий. Вот под столом стоит коробка с игрушками, Красноярск заканчивается за мостом, в Москву родители летят четыре часа, звезды в окне у чёрта на куличках. Как даст-даст на фотонной ракете — уже советское солнце пролетел, уже галактики пошли, не продашь столько, как еще поднапряжется, скорость увеличит, вообще всё закончилось, еще из последних мыслячьих сил прижмет, аж ноги сводит, уже и пустота закончилась, а конца и краю не видно. Ну еще поднаддаст, аж постанывая, аж попукивая. Всё же имеет размеры! И вскакивал от ужаса липким лягушонком. Выходит, зря шизовал.