Многократор - Художник Её Высочества

• Название: Художник Её Высочества
• Автор: Многократор
• Жанр: Научная Фантастика

Произошло событие, имеющее фундаментальное значение. Написан портрет, с которого будут считываться физические законы природы и формироваться облик следующего цикла Вселенной. Сайт иллюстрирует роман «Художник Её Высочества», описывающий события, недавно произошедшие в Москве, на вашей планете. В романе закодировано место, где в Москве закопана золотая статуя. Вес статуи — 1 кг. Глаза — однокаратовые бриллианты (каждый стоит — 7000$). Статую смотрите на странице www.art-stepan.ru Удачи!

---------

В тексте полностью сохранено форматирование, орфография, пунктуация авторского текста — вдруг кто-нибудь из читателей начнёт поиски золотой статуи. Все материалы, картины, фото можно посмотреть на авторском сайте http://www.art-stepan.ru/ или http://samlib.ru/m/mnogokrator/chudoznik.shtml

---

— Послушай, лапка… Ты же знаешь, что будет, если мы её только…

Тут лапка, разрушая ансамбль, запустила руку в воду по плечо.

— Аби!

Но поперечница уже поднялась, засмеялась и принялась смахивать ладонью капли с руки.

— Пошутила я. Не пужайся. Раз бы ковырнула ногтём.

Мимо прокатила шеренга мамаш. В одних колясках детишки орут, будто их казнят, в других спят, как убитые.

— Всыпал бы я тебе пару ласковых, фетёлка! — гневался Степан. — Поозоровать бы только социально ущербно, чучело!

Есть семь кодовых способов управлять женщиной своей мечты, и два сакрально-обрядовых. Правда их никто не знает.

Его прицеловывали, извиняюще заглядывали в глазки, опять же не без шкодливости.

— Ну тебя, дикий персик! Сегодня в наказание не будет тебе ничего, какашка-простоквашка.

— Ноу! Ни за что! Я больше никогда, никогданёшечки..! Ну, объяви меня сегодня самой любимой женой, а? Приходи на сеновал целоваться, моейкин? — видит художник начинает отмякать и козырями. — Мужчина в аду горит при температуре три миллиона градусов. За каждую приятность доставленную девушке мужику снижают температуру на десять тысяч градусов. За десять приятностей девушке температура копчения понижается уже на сто тысяч. Значит за сто удовольствий получается миллион градусов, правильно? А за триста мужику будет комнатная температура горения. Вполне терпимо, — оценивающе оглядела художника. — Думаю триста сеновалов для тебя реальная цифра. Или?

— Ребятишки, вам случайно котёнка не надо?

Перед ними стояла женщина в вязаном пиджаке. За пазухой комочек, только виднеется голова с луповатенькими невинными глазенапами.

— Второй вечер хожу, котят пристраиваю. Последний остался. Не надо вам?

— Вы знаете, мы переезжаем, — мотнул головой. — Mauruuru{Спасибо.}.

— Понятно, — не то чтобы расстроенно сказала женщина. — Да нет, его уже забирают в принципе. Но люди незнакомые и не очень нравятся. А вы симпатичные и веселые. Пойду вон тех спрошу. Нана.

Степан поднял бровь, что-чего она последнее сказала..? Или показалось?

Когда женщина ушла, они фыркнули раз-другой, а потом задохнулись от хохота.

А может, это был обыкновенный котенок. Правду знает только женщина в вязаном пиджаке и в первую очередь сам лупоглазый невинный котенок.

В любом случае, читатель, наконец, и последняя глава.

Первым делом куплена «антоновка полуторафунтовая». Точнее, всего два яблока, но каждое грамм по шестьсот. Потом Степан сравнивая невероятные размеры яблок с детскими краснощёкими головами, натолкнулся на кулачки «шафранного пепина» и, понятно, прикупил ароматный килограммчик. Охоту на яблоки закончил, совсем было наладился домой, но проходя мимо плодово-овощных развалов случайно, через чье-то плечо увидел «анис бархатный», сорт, от которого у него начинаются сладкие судороги. Тут и рассуждать нечего, сразу встал за васильковое платье.

Хляби небесные закончились, на небе только небольшие тучки, все яблочной округлой формы. И настроение у художника не то что хорошее — лучше — любезное. Сзади кто-то пристроился в очередь, спросил:

— Огурков нема?

— Ма, — автоматически ответил Степан, расщурился от солнца, оглянулся на женщину, задавшую вопрос, и уронил нижнюю челюсть чуть не до первой пуговицы рубашки. За ним стояла Элечка и смотрела на него, также потрясенная случайной встречей.

— Мать честна, Стёпа!

— Батюшки-светы, Элечка!

Яблоки-огурцы забыты. Они отошли в сторонку.

— Мне ж сказали: дыра затянулась…

— А нехай затягивается. Утонула рыбка, — улыбается хитро, ладошка у рта.

Выходит, она земная женщина!

Они присели на скамейку и, по-детсадовски держась за руки, поговорили. Обо всём. О всех их приключениях. Повспоминали. Внезапно захотелось повспоминать, хоть приключения закончились вчера вечером.

— Можно в таком случае я как-нибудь забегу в гости?

Элечка погрозила пальцем.

— Нельзя! Нельзя не забежать! Только адрес у меня другой. Мы квартиру к тебе тогда поближе передвинули, чтобы ты, в тормошении мятежном, не передумал с нами ватажиться.

Степан выклянчил у кого-то ручку, написал на запястье настоящий адресс, телефон. Они нежно поцеловались, оба покраснели и расстались, забыв про недокупленные яблоки и некупленные огурцы.

Вышел из ворот Черемушкинского рынка, повесил через плечо белый пакет с яблоками и, хотя до университета не близко, пошел пешком. На плечах яблочный сугроб и самая минуточка посмотреть на себя с критически близкого расстояния, в тот самый упор, с которого пропадает однородность явлений, но появляется их родство. Как бы там потом ни случилось, сейчас, среди пешеходного течения, автомобильных потоков, берегов державной московской архитектуры и оформляющегося хлопотливого дня единственно верным было только одно чувство — полноты жизни. Ощущение того, что умудрился неким трансцендентным образом, словно губка, вобрать в свою душу всю до самомалейшей капелечки влагу разнородных явлений, связанных божественным родством. Не было в душе ни единого не занятого пространства, или, по-другому сказать, душевных недопродуманных пустот, из-за чего люди порой зацикливаются на проблеме орошения Туркмении водами Амударьи, или без затей начинают озираться вокруг в поисках новых приятных грехов. Ясномыслие мудреца, не потерявшего способность прогневить приличное общество очередным легкомысленным художественным вывертом. К объективному равновесию, обязанному своим происхождением искусству, занятием живописью, теперь он сам добавил бы еще субъективное равновесие его беспокойной любви. По-настоящему любить женщину, оказывается, такое же философское удовольствие, как поймать стопроцентный шедевр, скатывающийся с радуги. И хотя субъективно-объективная терминология, на первый взгляд, попадает обеими ногами в одну штанину, стоит только задуматься, парадокс моментально оказывается таким же философским удовольствием.

Наслаждаться полнотой жизни, как яблоком, гармонично, помаленьку, по мере необходимости, или в достаточной степени, или до неприличия, на скорости 24 часа в сутки, плюс та самая секунда, отлитая для гениев из вечности, заниматься смешением существующей вокруг тебя реальности и второй реальности, живущей в розовых складках собственного мозга, готового принять любую порочную идею ради возможности философски понаслаждаться неожиданными результатами творческого эксперимента. И не удостоверять коментаторов, слушать только себя, как сложившийся эгоист. Тявканье мосек необходимо, чтобы знать где находится слон. И не забывать советы мудрых людей — «никогда не злоупотреблять достигнутым», и продолжать до старости холить профессиональные рефлексы, обмывать их родниковой водой вожделения, полировать салфетками, смоченными кислотной субстанцией воли, а то пинать в мягкое подбрюшье, если затянется ничегонеделание. И продолжать богостроительство, куда деваться. Если ницшеанский бог умер — совсем не значит, что божественное мироустройство не требует художественного осмысления. Как раз наоборот. Не надо бояться искать единственный ответ на единственный вопрос. Заурядному удобнее верить в бога потому, что бог для него — сосуд с ответами. Не будь стенок и крышки, пришлось бы гоняться за каждым ответом по вселенной отдельно. Умному деваться некуда, приходится гоняться. И всю оставшуюся жизнь, как разрывается заядлый курильщик между желанием сделать вдох яда и мечтой подышать свежим воздухом, разрываться между татуированным другом Августом, Бобом бензольным в раздражении, и забитой волосами раковиной, другой мелочевкой назойливого быта. Жить легко очень трудно. Вовремя понять, что философское удовольствие должно замениться в такие моменты просто чистой философией и элементарно пробить раковину вантузом.

Степану ясно одно — на бочку пороха вместе с ним отныне сядет ещё человек. Мало того — художник подозревает, что открытый огонь анархистка поднесет к фитилю первой.

Пока же девушка гоняет на своём бомбардире-кроссовере Х6, травмируя гаишников-рвачей. Ей скоростной танк нужен, а не Х6. Спасает наша модель вселенной собак-инвалидов и истощённых кошек полутрупы выкупает у сумасшедших старух. А недавно обнаружила вообще сущий ад в посёлке Калинино между Абаканом и Черногорском. Женщина, выбиваясь из сил, пытается спасти двести собак и тридцать кошек, собирая убогих бездомных. Пьяный советский мужик коту задние ноги топором отрубил и выбросил умирать на тридцатиградусный мороз. Эта женщина кота подобрала и выходила. Абигель, увидев калининский ад собственными глазами, нежно произнесла сквозь зубы:,Человека не жалко! Человек — крыса из нержавеющей стали. Выкарабкается! Но крыса из нержавейки приучила тех, кто теперь от неё полностью зависит. Делай с кошками и собаками что хочешь, хоть поглаживай, хоть шапки., Переправив безногого кота в Цюрих, поставила всех на уши.